Ева

– Не может никак отойти, так?

– Не то слово…

Язычок пламени блеснул на глазах Марты, наполнявшихся слезами:

– Бедный мальчик. В его возрасте пережить такое…

Она опустила голову и спрятала лицо в ладони. Авдотья, докурив сигарету, выбросила ее в и без того полную пепельницу, и тут же закурила новую.

– Ты ему так и не сказала правду? – стеклянные глаза будто смотрели сквозь Раису.

Баба Рая затаила дыхание:

– Я не хочу, чтобы он знал про это…

– И правильно. – Вздохнула Авдотья, – пусть хотя бы какое-то время святой образ этой женщины останется в его памяти. Не стоит убивать ее и в наших сердцах.

– Царствие небесное… – тихо перекрестилась баба Марта в углу.

В комнате воцарилась тишина. Только тени старых женщин плясали на станах вместе с огоньком свечи. Авдотья потянула руку к колоде карт. Ее длинные костлявые пальцы с хрустом один за другим схватили их, и медленно, словно механически, подняли со стола. Старуха принялась мешать карты. Делала она это так уверенно, что даже не смотрела на них. Ее пронзительный взгляд затуманенных глаз насквозь пробивал бабку Раю, которая боялась поднять взгляд в ответ. Шелест карт был подобен свисту стремительно летящего лезвия ножа по воздуху, и с каждым разом этот звук становился все громче. Баба Рая взглянула исподлобья за спину Авдотье. Ее огромная черная тень была похожа на танцующего черта. Он отбивал копытами в такт свечке непонятный танец. Он извивался подобно змее, скрючивался, а затем снова распрямлялся. Рая наблюдала за ним не отрываясь. Но стоило ей опустить взгляд, как у нее перехватило дыхание.

Свеча была неподвижна. Ее крохотный огонек, словно маленький солдатик с военной выправкой и твердым стержнем стоял на страже магии, которая происходила на столе. А тень за спиной Авдотьи все еще плясала. Даже больше – она стала подходить к кругу пожилых женщин. Через пару секунд она стояла в паре шагов от колдуньи. Демон мог дотянуться до нее и схватить за плечи. Вместо этого он продолжал извиваться, и иногда что-то шептать Авдотье.

Рая боялась пошевелиться, наблюдая за бушующей тенью. Может, просто игра воспаленного воображения? Она перевела взгляд на Авдотью. Старуха смотрела на нее и, казалось, даже не моргала. Бабка Рая не смогла долго держать зрительный контакт и отвернулась посмотреть на Марту. Пожилая женщина, сидящая на краю дивана, тоже наблюдала за тенью гадалки. Прижав палец к губам, она приказала Рае молчать. Та не посмела и повернуть головы. Так она и сидела, полубоком, пока Авдотья не стала раскладывать карты на столе.

– Какой кошмар… – голос старухи вздрогнул.

Раиса повернулась и удивленно посмотрела на нее. Авдотья тяжело вздохнула. По ее щеке покатилась слеза. Она рассматривала картинки на картах. Баба Рая ничего не понимала в этих незамысловатых изображениях, но от реакции Авдотьи чувство тревоги у нее в груди только нарастало. Рая снова посмотрела старухе за спину. Демона не было. Но тень обрела знакомый силуэт. Она стояла неподвижно. Насмотрела прямо на нее. Она плакала.

– Мама… – шептала тень, – мама… Я не виновата, мама… Найди меня, мама. Ты потеряла меня, так найди меня, настоящую…

В голову ударила мигрень, будто сверлом пробивая череп насквозь. Старушка схватилась за голову, зажмурившись. Как только боль отступила, она снова взглянула на Авдотью. Тень за ее спиной стала тощей, скрюченной и неподвижной, как сама Авдотья.

– Ты до последнего надеялась, что твою дочь оклеветали… – спросила колдунья.

Рая молчала. Они смотрели друг другу в глаза, а вокруг плясали тени. Они смеялись и кричали, рвали на себе кожу и ломали кости. Но старухи игнорировали их, вцепившись друг за друга взглядом. Затем старуха продолжила:

– Все, что тебе сказали тогда в участке – правда. Они не пытались оклеветать твою дочь.

Рая закрыла глаза и спрятала лицо в ладони. Как это страшно, хоронить единственного ребенка. Еще страшнее, когда его скелеты выбираются из шкафов и преследуют тебя.

– Какой позор… Господи, почему ты забрал ее, а не меня? Почему я должна жить с этим?

– Ему не стоит этого знать, – продолжила Авдотья, – он все еще очень любит маму. Он потерял слишком много. Не нужно отбирать у него хотя бы это…

Старухи молчали. Никто не решался сказать ни слова. Только тени еле слышно всхлипывали, причитая что-то себе под нос.

Слабое освещение луны пробивалось сквозь тонкую грань между темно-синим ночным небом и бесконечной водной гладью, и стремились в глубину морской пучины. Но бесконечная тьма полностью поглощала любое свечение, не оставляя ни капли жизни внутри себя. Только бесконечная пелена смерти…

В промежутке между небом и водой распахнулась белая дверь.

Безмятежность водной глади нарушилась. Лунное отражение исказилось волнами, лучи света заплясали от колец, бежавших по воде. В центре этого внезапного хаоса оказалось тело, стремительно погружающееся в воду. Евгений открыл глаза и увидел дрожащий лучик, который медленно отдалялся от него. По телу пробежала дрожь, и все его мышцы сковало холодом. Этот холод был холоднее, чем взгляд его отца. Он был ему знаком. Приняв, что биться против него бесполезно, он продолжал медленно погружаться в океанскую пучину, заточенную в этих глазах.

Медленно распахнулись черные ресницы, и в лучах рассвета заблестела слезинка в холодных голубых глазах.

Евгений открыл глаза. Всего лишь сон. Медленно поднявшись, он сел на кровати и посмотрел в окно. Алые лучи солнца пробирались в комнату сквозь ветви деревьев за стеклом. В воздухе пахло гарью. Парень поднялся с кровати и направился к выходу из комнаты, но на полпути острая боль в колене решила остановить его планы. Остановившись у шкафа, он стиснул зубы в недоумении. Прихрамывая, он все-таки продолжил путь.

На кухне бабушка вовсю жарила оладьи. Хотя скорее сжигала до углей. Треск масла на старенькой маленькой металлической сковороде оглушал все остальные возможные звуки.

– Ты встал? – Старушка стояла в желтом фартуке, уперев руки в боки, держа в одной из них деревянную лопатку.

– Нет, лежу еще, не видно, что ли? – Лохматый Евгений пошел дальше до ванной.

– Ты мне не ерничай, сейчас как заряжу по шее… – бубнила бабка в ответ, но, поняв, что ее никто не слушает, остановилась, – есть будешь? – спросила бабушка Рая, когда внук вышел из ванной.

– Нет.

Парень удалился в свою комнату. Чувство голода давно не приходило к нему. Изредка по ночам, он заглядывал на кухню и ел, что под руку попадется, дабы просто не умереть от голода. Такая процедура прошла этой ночью, так что беспокоиться не о чем.

Ритмичное тиканье часов заполнило собой все пространство комнаты. Ни единого звука более. Терпеть эти звуки с каждой секундой было все более и более невыносимо. До следующего дня оставалось всего сорок четыре тысячи восемьсот шестьдесят два тика. Сорок четыре тысячи восемьсот шестьдесят один. Сорок четыре тысячи восемьсот шестьдесят. Сорок четыре тысячи восемьсот пятьдесят девять…

– Восемь, семь, шесть, пять… – Женя стоял лицом к стволу березы с прижатыми к глазам ладонями, – четыре, три, два, один! Кто не спрятался, я не виноват!

Мальчишка развернулся и мигом отбежал от дерева. Женя оглядел двор по периметру, в надежде, что заметит Маму за первым попавшимся кустом. Но не все оказалось так просто. Он побежал вокруг белых стен дома, чуть не споткнувшись об порог крыльца, но снова никого не обнаружил. Наверное, теперь мама решила играть серьезно! Значит, нужно ее искать в более серьезных местах. Тогда мальчик устремился в сторону небольшого старого и захламленного сарайчика. Но его дверь была заперта, а в разбитом окне виднелась только темнота и пыль. Может быть, она спряталась в палисаднике, среди цветов? Она же такая красивая и цветущая, что без проблем может слиться с кустами роз! Женя добежал до сеточного забора зеленого цвета и вцепился в него своими маленькими ручками. Он стал внимательно вглядываться в ароматные кусты. Как бы он ни старался, он не мог разглядеть ни одного цветка, который был таким же красивым, как его мама. Может, потому, что все розы хоть и очень красивые, но очень недружелюбные. Их нельзя обнять, а если попробуешь, напорешься на острый шип. Нет, маме точно здесь делать нечего. Но где же она тогда спряталась?