Ева

Если для Вейдера она действительно ничего не значит, он лишь посмеётся над неудачным выбором. А если да… то он впадет в ярость и оттолкнет её с таким презрением и отвращением, какое вряд ли испытывал к самой падшей женщине в этом мире.

…Но не одних насмешек и гнева Дарта Вейдера боялась Ева сейчас; больше всего она боялась самой себя и того, что не сможет, не посмеет оттолкнуть ситха, если тот велит забыть о своей интрижке и протянет руку, требуя принадлежать только ему.

Ева вспомнила зимнюю ночь и иглы СИД-ов, пронзающих небо, свой страх и то, как вслед за Вейдером она сама взлетела в небо.

Тогда она готова была умереть рядом с ним, и вместе с ним упасть, горя, на мёрзлую землю. Не страшно.

Что изменилось теперь? Ничего. Ева с тоской поняла, что любовь никуда не делась, не ушла, не умерла. Она всё равно жила в сердце, но теперь не согревала и не ласкала его, а раскалённой иглой колола и разрывала кровоточащую рану.

Она старалась, она пыталась не думать о Дарте Вейдере больше, пыталась убедить себя, что всё кончено, но ситх даже в воспоминаниях крепко держал её, не давая ни малейшей возможности хоть на миг позабыть о себе.

И снова и снова переживая их перепалки, стычки, порывы своей души, ведущие навстречу Вейдеру, их дикую страсть, когда тела сливались воедино, Ева страдала, понимая, что произошло то, чего она так не хотела — он поработил её, захватил всё её существо, сделал своей наложницей. И даже не смотря на его измену, даже несмотря на то, что ситх ласкал другую женщину, — дико, страстно хотела, чтобы он вернулся, и чтобы его рука, лаская, коснулась щеки…

Вот чего Ева боялась больше, чем гнева Вейдера.

Боялась, что проглотит обиду, что позволит обмануть себя, или, того хуже, подчинится приказу забыть о той, второй женщине, и покорно последует за ним… снова в его постель, где он будет страстен и жаден, где она будет рыдать от наслаждения и бормотать "люблю".

Нет, этого не будет никогда!

Ева ощущала незнакомый ей ранее прилив ярости и сжимала гневно кулаки, злость закипала в ней горячим ключом.

Чёрта с два ему, а не покорную куклу для развлечений!

Та вторая красотка, может бегать по его любовницам бесконечно и распугивать его женщин, сколько ей вздумается, а затем ложиться с ним в постель. Ева не такая.

Она не будет так унижаться. Бороться? Кажется, так это называется — бороться за любовь?

Чушь. Бороться можно с кем угодно, но не с тем, чья любовь тебе нужна. Бороться с Дартом Вейдером за его любовь просто смешно.

Поэтому она даже говорить с ним не станет.

* * *

Вайенс, мурлыкая про себя песенку, стремительно сбежал по лестнице, ведущей из крыла здания в общий коридор, и, заложив руки за спину, важно, неторопливо и даже вальяжно направился к архиву.

Такая быстрая победа над Евой, ее сломленность, покорность и стыдливое молчание наполняли душу торжеством и ликованием, и он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Чувства победы и удовлетворения так и распирали его, и он сиял, как начищенный пятак.

Ева теперь его жена. Что бы она там себе не воображала по этому поводу. И никто и ничто не помешает ему сегодня вечером затащить её в спальню и хорошенько оттрахать. Даже если она будет орать и вырываться, даже если помчится жаловаться кому-нибудь, что это изменит? Ничего. Она — жена Вайенса, он имеет на неё все права, а то, что их желания в постели не совпали… хм, такие вопросы не регулируются законом.

Ева, в своем стремлении отомстить Вейдеру, кажется, не подумала об этом щекотливом аспекте. Ну, или подумала, но решила, что он не посмеет, что побоится, запуганный её шантажом.

"Но она зря так думает, — с недобрым удовлетворением размышлял Вайенс, щурясь, как сытый кот. С ее стороны было мило предупредить его, что она нарыла на него компромат. Всегда можно найти человека наверху, который его перехватит и не даст хода делу".

Ева, Ева…

Она была так раздавлена свалившимся на голову известием, что нахлынувших отчаяния и беспомощности с лихвой хватило, чтобы Вайенс буквально-таки захлебнулся в сладком чувстве свершившейся мести. Он потому и не потащил её в спальню тотчас, как она поставила подпись, что даже его полная власть над этим погасшим существом не дала бы ему больше удовольствия. Нет, пусть сначала придёт в себя, нащупает хоть какое-то равновесие. Следующий удар от этого будет чувствоваться больнее.

Так размышлял Вайенс, важно дефилируя по залитому светом коридору, и лишь одно тёмное облачко омрачало ясный небосвод его сладких мыслей и метаний.

Ирис.

Что-то давно не было слышно от нее вестей.

Она прекрасно справилась со своим заданием, это правда. Но после она исчезла, испарилась, хотя должна была бы примчаться к нему, ища поддержки и защиты.

Спряталась? Забилась в какую-то тёмную щель, словно крыса? Но куда она могла спрятаться? Накрепко привязанная к нему, беспомощная, зависимая, куда она могла сбежать?

Глупо было бы с её стороны после всего того, что она наговорила Еве, разгуливать у всех на виду. Дарт Вейдер с неё шкуру спустит, даже если застигнет посреди бального зала.

На дуру Ирис не походила; скорее, наоборот. Значит, она должна была спрятаться. Но куда? Попробовала удрать под шумок?

Внезапно Вайенс ощутил неприятный холодок, пощипывающий острыми иголочками страх. А в самом деле, где эта чёртова Ирис?!

Книгу с записью о браке Вайенс отправил в архив вместе с каким-то портье, первым попавшимся ему на пути, а сам почти бегом направился в сторону жилых отсеков, где располагались обычно слуги гостей.

В комнате Ирис было темно и пусто, даже постель была не тронута, и те немногие вещи, что она взяла с собой, оставались на месте. Вайенс торопливо обшарил сумки — её роскошного бального наряда не было, зато форма служащей Риггеля, обувь и верхняя одежда, в которой она прибыла сюда, были на месте. Вайенс был крайне озадачен; неужто она до сих пор в бальном зале, между гостей?! Она что, не понимает, чем это грозит?!

Острое, всепожирающее чувство опасности снова ледяной волной накрыло его с головой. От напряжения показалось, что с черепа отслаивается кожа — так ярко перед глазами встал образ Дарта Вейдера, идущий ему навстречу своей тяжёлой поступью.

По ступеням, ведущим в нижние этажи, где располагался прием, Вайенс скатился быстрее Золушки, убегающей с бала. Праздничный шум и музыка разносились далеко за пределами зала, отведённого гостям, и никакие посторонние звуки не нарушали монотонного и спокойного гула голосов. Ни криков ужаса, не стрельбы, ни грохота разбивающихся стен. Ничего.

У дверей, где им был оставлен первый пост, Вайенс отыскал одного из оставленных им шпионов.

— Где объект? — быстро спросил Вайенс. Двери раскрывались, из них выходили люди, гости и официанты, и каждый раз порция праздничного света, шума, музыки и запахов выплёскивалась, обрушивалась на Вайенса, и он глох и слеп на мгновение.