Ева

— Сейчас, — все так же быстро и безжалостно продолжил Вейдер, поддавшись этому странному порыву, что заставил его быть откровенным, — я встретил другую женщину… она совсем молода, чуть старше тебя, и чуть моложе Падме. И знаешь что? Она сделала мне шаг навстречу. Я уверен, что и там, на… на Мустафаре, она сделала бы мне шаг навстречу, хотя между нами не было тех лет счастливой жизни, что были между мной и Падме. И вот, раз за разом, глядя на нее, я мучительно думаю: почему?!

Он замолчал, и Лея поняла, что в его «почему?» вопросов не меньше, чем в ее «зачем?».

— Почему ты не привез ее с собой? — тихо спросила Лея. Вейдер, усмехнувшись, поднял на нее горящие глаза:

— Посмотри-ка на меня. Кто перед тобой? — произнес он. — Я не хочу торопить событий, и не хочу снова совершить непоправимой ошибки. Нам с твоей матерью нельзя было жениться. Мне об этом говорили все; говорили, что это опасно и для меня, и для нее. Я не послушал никого; я и не слышал никого, кроме нее. Это решение принял я. И к чему это привело? А теперь это опаснее вдвойне.

— Но ты любишь ее?!

Вейдер с удивлением посмотрел в темные глаза дочери; какой странный вопрос для того, кто еще в начале разговора рисовал в своем воображении на его голове черный, отполированный до блеска шлем!

Но Лея задала этот вопрос не просто так; «она ищет в лорде Вейдере человека» — так, кажется, говорили о Лее за его спиной.

И теперь, глядя в эти умоляющие глаза, он не мог не дать ей найти того, что она искала.

— Да, — с усилием произнес он, словно это признание выворачивало его наизнанку. — Я полюбил ее.

— И она любит тебя, — с горячностью произнесла Лея.

— Я знаю это.

— Так может, стоит попробовать еще раз, отец?

Лея не заметила, как ее маленькая ручка накрыла металлическую ладонь ситха, и он, усмехнувшись, положил свою руку сверху на ее пальчики и чуть пожал их.

— Может быть, — пообещал он ей.

20. Отец Евы

Отец Евы был преданным имперцем.

Это был жесткий человек, авторитет которого был непререкаем.

К столу он выходил не иначе как в военной форме, наглухо застегнутый до самого горла на все пуговицы, и на его груди всегда неизменно были орденские планки, уже порядком выцветшие от времени, и за обеденным столом никогда не было ни веселых разговоров, ни пустой болтовни. Всегда обсуждались либо дела, либо политика Империи — и только одобрительно, никак иначе. Мать Евы, леди Рейн, под стать отцу, тоже была молчалива и холодна, и именно она и научила Еву сдерживать свой темперамент. И каждый день, опустив взгляд в свою тарелку, Ева выслушивала одно и то же — хвалебные речи в адрес Империи, или строгие порицания от отца.

Ева боялась отца; в ее глазах он представал как человек суровый и даже жестокий. Он был высокопоставленным офицером, и порою ему приходилось отдавать очень страшные приказы. Вслушиваясь в их с матерью разговор, Ева от ужаса не могла головы поднять, потому что отец совершенно равнодушно мог рассказывать о том, как приказал расстрелять целый квартал, не заботясь особо о том, есть ли там женщины и дети, лишь потому, что разведка донесла, что где-то там притаились повстанцы.

Уже тогда Ева твердо решила, что не станет служить Империи; все е существо противилось тому, что ей вдруг, когда-нибудь, придется поддерживать кровавый режим этого тирана, Императора Палпатина! И этого страшного впечатления об Империи не могло скрасить ничто — ни приглашения во дворец в честь праздников, ни подарки от Императора своим верным служащим. В прекрасных бальных залах, залитых светом, где она и ее мать, две безупречные леди в роскошных богатых туалетах, принимали поздравления с каким-нибудь очередным Днем Империи от приглашенных на светский раут, Ева не слышала ни единого праздничного звука. Казалось, весь воздух был наполнен мертвым гудением переговаривающихся офицеров, обсуждающих то, сколько жизней они отняли сегодня.

Во Славу Империи!

Во Славу Империи!

Во Славу Империи!

Нет, нет!

Ева твердо решила, что не станет одной из них. Он не будет палачом! Она никогда не станет отнимать жизни так же легко, как эти страшные люди!

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Время шло; отец Евы продвигался по службе очень быстро, обзаводился связями. На семейном совете с матерью Евы он решил, что дочь было бы неплохо отдать учиться на инженера, тем более, что у нее есть склонности к точным наукам. Империи нужны новые истребители!

А тут как раз подвернулось местечко в одной из крупнейших компаний… Ева вполне могла работать там, пока учится. И опыта наберется, и послужит Империи.

На робкое замечание Евы о том, что она хотела бы построить иную карьеру, отец ответил, что это блажь и глупость.

— Мы начинаем сейчас новую кампанию, — произнес он, промокая губы салфеткой. — Думаю, она не займет у нас более двух-трех месяцев. По истечении этого времени я вернусь, и мы с тобой обсудим ту область инженерии, которую ты выберешь. У тебя есть время поразмыслить; так что не трать его впустую.

Но его планам не суждено было сбыться; через полтора месяца он вернулся домой, прикованный к постели и полностью обездвиженный. Ранение перебило его позвоночник, и он едва мог шевелить левой рукой. От властного, жесткого человека ничего не осталось; изможденный калека в инвалидном кресле, он смотрел на мир одержимыми, ненавидящими глазами, а на его груди, вместе с выцветшими планками, красовался новый блестящий орден за мужество.

Большинство времени он молчал; иногда Еве казалось даже, что он не в себе, и все еще переживает тот страшный бой, раз за разом прокручивая его в своей памяти. Тогда Еве было жаль его; она старалась угодить отцу и как-то скрасить его унылое существование. Но ему словно не нужно было ее общество; он отсылал ее всякий раз, когда она предлагала ему почитать, и его безумные глаза, обращенные к каким-то невидимым далям, словно искали, словно хотели увидеть кого-то другого, а не дочь.

Потом у отца начались боли; он не мог спать ночью, и Ева слышала, как мать встает за полночь и идет к нему, чтобы помочь, поддержать, и выслушать его.

А слушать было что.

Отец, никогда раньше не рассказывающий о своих переживаниях, вдруг начал говорить о них. Говорил долго, истово, так, словно хотел выплеснуть все это из себя, словно эти откровения жгли его изнутри, и ему нужно было освободиться от этого.

Ева не раз и не два слышала этот рассказ, и каждое его слово отпечаталось в ее памяти, словно его вытатуировали, выжгли лазером на титановой поверхности.

— …простым солдатам нечего делать в бою с джедаями и ситхами! В таких операциях должны участвовать только штурмовики! Я всегда говорил лорду Вейдеру об этом! И данные разведки были не точны; да не знали мы, кто там, и сколько их!!! Разве бы я сунулся туда, где полно этой джедайской твари?! Никогда; но Дарт Вейдер сказал, что у нас нет времени. Нет времени ждать. Что они блокированы, взяты в кольцо. Что если мы не атакуем, к ним придет подкрепление, и все наши старания будут напрасны. Он настоял на проведении операции!