Ева

Дальше отец сбивчиво, похоже, в бреду, рассказывал о том, как штурмовики разнесли обнаруженную базу повстанцев, и о том, как шаттл, на котором находились имперские командиры, был сбит при посадке. Благодаря умелому пилотированию ситха шаттл все же дотянул до земли, и приземлился с минимальными потерями, но подняться в воздух он больше не смог бы никогда. Это раз.

А второе — он упал в самом центре событий, в самую гущу боя. Шаттл оказался на линии огня, и как до отбивающихся повстанцев, так и до своих было одинаково далеко.

Повстанцы не могли не понять, чей шаттл они сбили. Раскрашенный в личные цвета Вейдера, черный с серебряным, он стал отличной мишенью для тех, кто хотел здорово насолить империи.

— И тогда он полез в бой! — яростно взвизгнул отец в холодной истерике. — Полез в бой, как будто нельзя было просто направить штурмовиков и отбить нас! Он велел открыть люки и всем защищать свои жизни с оружием в руках! С оружием! Против джедаев!

Ева молча выслушивала эти излияния; от сослуживцев отца она знала, что джедаев было немного, то, что отца ранил именно джедай — это было скорее случайностью, чем закономерностью. Так же она знала, что лорд Вейдер просто спас своих людей, тех, кто уцелел после падения шаттла, приняв решение пробиваться к своим, потому что шаттл повстанцы взорвали.

Но отец почему-то яростно не желал этого признавать; в его представлении все было не так. Его жизнь для лорда Вейдера оказалась слишком дешева, думал отец, и приравнена к жизни штурмовика, которые погибают сотнями в каждом бою. И вспоминая этот бой, он снова и снова мучительно кричал, задавая этот вопрос невидимому собеседнику: почему?! Как ты мог допустить, чтобы все это произошло со мной?!

Пламя войны, на которое отец Евы привык смотреть сверху, вдруг оказалось рядом и коснулось его, и он посчитал это несправедливым. Несправедливым, слышишь, ты!!! С ним не должно было этого случиться!

Штурмовики продолжили наступать и обстреливать горящую базу повстанцев; прикрывая отход офицеров, Дарт Вейдер шел вперед, и его сайбер пел последнюю песню для многих в этот день. Горело небо; пожар, поднявшийся над разрушенным городом, казалось, воспламенил и облака, и в вышине проносились крестокрылы, поливая землю огненными струями.

И среди этого ужаса, грохота, жара и гари лорд Вейдер уверенно и хладнокровно шел вперед, расчищая штурмовикам проход в самое сердце вражеской базы.

Этот джедай… его целью был лорд Вейдер. Его алый сайбер, выписывая огненные дуги, был хорошо виден издали, и даже среди развалин, среди треснувших от жара камней можно было угадать, куда движется лорд Вейдер.

Джедай напал на ситха; с ревом вылетел он сверху, спрыгнув с развалины стены, и его синий клинок скрестился с алым сайбером Вейдера.

Отец Евы находился неподалеку; зарывшись в обломки, прижавшись животом к земле, словно ящерица, он с ужасом смотрел, как рубятся эти извечные враги. Казалось, от ярости и от мощи, которую они вкладывали в свои удары, земля должна была трескаться у них под ногами.

Джедай, разумеется, был не соперник Вейдеру. Он напал скорее от отчаянья или желания хотя бы попробовать удержать стремительно наступающего ситха, чтобы дать хоть небольшой шанс уйти своим товарищам.

И он продержался ровно половину минуты; а затем алый сайбер Вейдера перечеркнул тело напавшего, и джедай, остановленный посреди своего стремительного наступления, пронзенный насквозь, упал на колени на самых верхних ступенях защищаемого им здания, перед загнавшим его туда Вейдером.

Но еще раньше, только начав дуэль, только подкарауливая Вейдера и выжидая, он сделал то, что перечеркнуло всю жизнь отца Евы так же, как сайбер Вейдера перечеркнул его собственную.

Он просто отмахнулся от выстрела бластера, и выстрел попал в спрятавшегося офицера, пробив ему спину.

Когда штурмовики прорвались внутрь здания и начали зачистку, лорд Вейдер остался один на полуразрушенных ступенях. Его люди с разбившегося шаттла ушли вперед, со штурмовиками, и в развалинах остались только убитые и раненные.

Лорд Вейдер шагал, осматривая лежащие на земле тела. Казалось, не осталось в живых никого, но он касался людей Силой, и Сила отвечала ему, кого пора хоронить, а в ком еще теплится жизнь.

К отцу Евы Вейдер подошел уже не один; на его плече висело тощее тело совсем молодого офицера, и казалось, человек был мертв, или совсем безнадежен. Его руки висели как плети, и он словно таял, жизнь словно вытекала из него по капле.

Отцу Евы хотелось подняться, чтобы лорд Вейдер не прошел мимо, не оставил его здесь умирать, но он не мог. Лишь его левая рука скребла ногтями, стараясь хоть как-то привлечь внимание ситха.

Кажется, лорд и сам был ранен; шальной выстрел рассек его комбинезон на боку, и сквозь прореху с оплавленными краями виднелся скользящий длинный ожог на теле.

— Вставай, солдат, — прогудел ситх, склоняясь над распростертым перед ним человеком. У своего лица мужчина увидел сапог ситха, и железная рука, ухватив его за одежду на спине, подняла вверх, как марионетку. — Иди, если хочешь жить!

И отец Евы шел; шел, несмотря на то, что ног он уже не чувствовал, шел, то и дело повисая, как тряпка, на руке лорда ситхов.

Тогда он испытывал дикую боль и такую же дикую радость оттого, что остался жив; оттого, что ситх дотащил его до своих позиций. Казалось, что все можно исправить, все…

Но это было не так.

— Лучше бы я умер тот день! — этими словами заканчивался рассказ отца каждый раз, и когда его начинали мучить боли, он кричал, повторяя это раз за разом: — Лучше бы я умер!!!

Он ненавидел ситха за то, что тот спас ему жизнь.

Врачи говорили, что при правильном лечении некоторая двигательная активность к отцу Евы вернулась бы, но он не хотел и слышать об этом.

Даже если б он и смог хоть как-то ходить, он уже не смог бы делать одного, но самого главного — стоять на капитанском мостике в имперском крейсере и отдавать приказы.

Он не смог бы больше воевать; он не смог бы даже отомстить за себя.

И поэтому он говорил «лучше бы я умер».

В своем безумии он повторил это и самому лорду Вейдеру.

Эту встречу Ева тоже помнила, словно это было всего пять минут назад.

Это был праздник, очередной пышный прием. Отец, с его орденскими планками и новым орденом, сидел в кресле, и мать то и дело поправляла на его коленях сползающий плед.

Император поручил Вейдеру произнести поздравительную речь, и Еве этот громадный, страшный человек в черном шлеме, с непроницаемой маской вместо лица показался просто механическим чудовищем. На миг она даже возненавидела его, и испытала боль за искалеченного отца. Каков бы он ни был, он все же ее отец! А это бездушное чудовище, этот негодяй, привыкший бросать людей в мясорубку войны горстями…