Евангелие от космонавта

— Обещай, что съездишь туда еще раз. Принесешь извинения археологам, что не сможешь принять участие в их исследованиях. После чего останешься со мной.

— Обещаю, — молвил Майкл, понимая, что перечит девушке, ему не хочется. Поэтому он обнял ее за плечи и поцеловал в щечку. — Но сейчас, извини Роза, я должен побыть один. После обхода этих зданий — я устал. Мне хочется спать.

Девушка разочарованно вздохнула.

— Ну, тогда, хотя бы поешь. Я принесла тебе пельмени по-сибирски.

Она встала. Подошла к столу и скинула скатерть, на которую до этого не обратил внимания американец. Под ней стояла глубокая тарелка с отварными пельменями, и маленькое блюдечко с большим куском сливочного масла. Рядом стакан с минеральной водой и кусок белого хлеба.

Вдруг Роберс вспомнил, что когда обедал вместе с Молодцовым, тот, когда ел пельмени, из принципа не брал хлеб.

— Так тут и так хлеб, — говорил Игорь Семенович, беря пельмень вилкой. — Оно так с одного из языков жителей Сибири переводится — ухо-хлеб.

Почему хлеб объяснять американцу тогда не пришлось, а на счет "уха" механику пришлось прочитать целую лекцию.

— А еще в Италии, аналоги пельменей — тортеллини именуют не иначе "Пупком богини Венеры". А, вообще, — произнес Молодцов, — пельмени, это интернациональное блюдо.

Майкл положил масло в тарелку, и оно растаяло. Затем зацепил вилкой пельмень, и обмакнув, положил в рот. Стал жевать.

— Вкусно, — пробормотал он.

Роза улыбнулась. Ей было приятно смотреть на этого глупенького американца.

СОН

Это была не Венера, это была Земля.

Он брел по просеке, что пролегала в эвкалиптовых зарослях. Деревья, эти великаны, уходили своими верхушками в белые, как пух облака. Где-то там вверху, пела птица. Зеленый мох, покрытый яркими красными, синими и голубыми ягодами, лежал по краям просеки. Солнце только что взошло, и его слабые лучи пробивались через густую листву.

Майкл остановился и прислушался. Он посмотрел в чащу и сделал шаг в сторону. Ноги, обутые в разношенные мокасины, коснулись мха. Стараясь не помять ягоды, он, осторожно ступая, двинулся вглубь леса. Где-то вдалеке грянул выстрел, и раздалось гулкое эхо. Прозвучали еще пара, а потом началась канонада. Роберс отбросил всякую осторожность и просился, туда, откуда доносилась стрельба. Иногда ему приходилось останавливаться. Роберс доставал топорик, и начинал крушить этим оружием заросли, возникавшие на его пути.

Вскоре, преодолев милю, он выбрался на поляну, посреди которой высился небольшой форт, срубленный из стволов гигантских деревьев.

Именно из-за стен крепости, по осаждающим его индейцам, шла стрельба. Разноцветные перья на головах, говорило о том, что штурмующие форт были — ирокезы. И только тут до Майкла дошло, что он один из них. Он выхватил томагавк и с криками присоединился к атакующим.

Казалось, что они вот-вот захватят крепость. Роберс ожидал, что ему повезет, и он ворвется среди первых в форт, но фортуна вдруг отвернулась от него. Женщина просто показала ему язык. Пуля, пущенная бледнолицым, угодила в него. Майкл пошатнулся и стал медленно падать в густую траву, что росла на поляне.

Он пришел в себя от того, что кто-то окатил его холодной, даже ледяной водой. Майкл открыл глаза. Над ним склонилась женщина. Ее красный колпак на голове, испачканный жиром фартук навеивали что-то давно забытое.

— Вы живы, товарищ? — обратилась она к Роберсу по-французски.

Майкл встал и оглядел себя. Француз, как есть француз. Длинные полосатые брюки, порванные около деревянных башмаков, грязный темно-синий военный мундир, на не мытой, по все видимости уже давно, голове — красный колпак. Роберс коснулся своей груди, и попытался ощупать то место, в которое только что угодила пуля.

— Со мной все в порядке, — проговорил он, так же по-французски.

— Но, товарищ, мне показалось, что я видела, как в тебя угодила пуля. Она ударила в вашу грудь.

Майкл показал ей, что на груди нет следов от выстрела. Тот хоть и был рваным, но скорее от времени, чем от пуль.

— Нет мадмуазель, вы ошибаетесь.

— Тогда пойдемте смотреть казнь Людовика, — предложила она.

Вдвоем они двинулись к центру Парижа. Вместе с ними шли такие же оборванцы, как и он. Все кричали: "Долой короля, Да здравствует революция!".

Грязные и вонючие улицы города. Восставшие, чуть было не угодили под вылитые помой. Кто это попытался сделать, сторонники короля или такие же нищие, как и они осталось тайной. И чем ближе к центру приближалась толпа, тем чаще улица стала приобретать ухоженный вид. Появились только что покрашенные здания. И вскоре с криками "Да здравствует революция!" они вышли на площадь, прямо, посреди которой возвышалось странное и одновременно пугающее изобретения доктора Жозефа Игнаса Гильотена (29).

— Гильотина лучшее средство, от головной боли, — пошутил Майкл, оглядывая толпу.

На его высказывания никто ни обратил внимание.

— Короля, короля ведут, — раздалось над площадью.

Действительно, к гильотине вели короля. Он не спеша брел с опущенной головой, глядя под ноги, и понимая, что истекают последние мгновения его жизни. На нем сейчас был порванный по швам старый голубой камзол, на голове перекошенный набок белый напудренный парик. Он на секунду остановился, и Майклу показалось, что тот искал глазами кого-то в толпе. Солдат толкнул его в спину. Парик слетел, обнажая лысую голову. Король хотел было нагнуться, но тут, же получил второй удар по спине. Плюнул в сердцах и взошел на эшафот. И в этот момент король поднял голову и посмотрел в ту сторону, где стоял Роберс. Майкл ахнул от удивления, как и тогда, в том сне, где ему снилась казнь Иисуса, на него вновь смотрел он сам.

Король, прежде чем опуститься на колени, перекрестился.

— Именем революции, вы приговариваетесь к смерти, — проговорил палач, знакомым Майклу голосом.

Велел Людовику просунуть голову в отверстие. Когда король выполнил его приказ, палач легким движением руки привел машину в движение.

Голова медленно упала на землю и покатилась к ногам Майкла. Палач сдернул красный балахон. И Роберс вновь ахнул. На него вновь смотрел он сам.

Он вновь падал.

Но когда пришел в себя, понял, что вновь стоит на площади, но уже не в Париже.

Холодный, ледяной декабрьский воздух, что дул с реки. Окружающие площадь здания были ему очень хорошо знакомы, и хотя Майкл ни разу не был здесь, он понял, что видел их на картинах Молодцова. Россия, Санкт-Петербург, — понял Роберс.

И вновь восставшие. Причем в большей массе это солдаты. Они стоят в каре, прижавшись, друг к другу плечом. Их всего несколько полков и каждый из этих служивых сейчас понимает, что они обречены.

С трех сторон к ним приближаются преданные императору гвардейцы. Роберсу показалось, что он начинал разбираться, как вдруг…