Евангелие от святого Бернарда Шоу

Почему Иисус больше других?

Я не утверждаю, однако, что эти доктрины были специфичны для Христа. Доктрина, свойственная одному человеку, будет не более чем чудачеством, если понимание её зависит от проявления столь редких человеческих способностей, что лишь один исключительно одарённый человек может обладать ими. Но даже в этом случае она бесполезна, будучи неспособной к распространению. Христианство есть шаг к нравственной эволюции, не зависящей от какого бы то ни было отдельно взятого проповедника. Даже если Иисуса никогда не было (как и если он существовал таки в какой-то иной форме, нежели та, в которой шекспировский Гамлет задавал свои решительные вопросы), всё равно Толстой мыслил, и учил, и враждовал с православной церковью.

Это вероучение фрагментарно практикуется на весьма обширных территориях, несмотря на то, что законы всех стран относятся к нему, по сути, как к преступному. Многие его защитники были воинствующими атеистами. Несмотря на то, что по каким-то причинам воображение белого человека избрало Иисуса из Назарета христо и приписало ему все христианские доктрины; и на то, что дело именно в доктрине, а не в человеке, и что, в конце концов, один символ хорош ровно столько же, сколько и другой, если все вкладывают в него одно и то же значение, — я поднимаю сейчас вовсе не вопрос о том, в какой степени достоверны евангелия и насколько состоят они из греческих или китайских заимствований. Писания о том, что сказал по тому или иному поводу Иисус, вовсе не отменяют свидетельств о том, что сказал Конфуций до него. Те, кто призывает к буквальному пониманию его божественного происхождения, не умолкнут только из-за того, что узнают о тех же требованиях в отношении Александра или Августа. И я просто не буду заниматься вопросом фактологической достоверности евангелий; ибо я не действую подобно сыщику, но включаю свет дня нынешнего, дабы некоторые евангельские идеи и доктрины сами отделились от прочих как целиком и полностью противоречащие общепринятой практике, общепринятому здравомыслию и общепринятым убеждениям и по-прежнему, в зубах упрямого неверия и непокорности, производящие неодолимое впечатление, что Христос, отвергнутый таки своими потомками как непрактичный мечтатель и казнённый своими же современниками как опасный анархист и богохульный безумец, был больше своих судей.

Это очень больно — чувствовать себя обязанным начинать с лобовой атаки на логику мистера Шоу. «Писания о том, что сказал по тому или иному поводу Иисус, вовсе не отменяют свидетельств о том, что сказал Конфуций до него». Всё верно, но это — несомненная причина поговорить о Конфуции, а не об Иисусе. Мистер Шоу в известной мере допускает это; ибо единственная причина того, что он выбрал именно такой предмет для обсуждения — в том, что «воображение белого человека избрало Иисуса из Назарета христом и приписало ему все христианские доктрины»; и, добавляет он, «дело именно в доктрине, а не в человеке». В таком случае, доктрина должна быть доказана в первую очередь. Она совершенно не связана с тем, существовал ли когда-либо Иисус, и, следовательно, это не более чем риторическая уловка, дабы соединить жизнь Христа с любым из доводов подобного рода.

Переходим к следующей сентенции. «Те, что призывают к буквальному пониманию его божественного происхождения, не умолкнут только из-за того, что узнают о тех же требованиях в отношении Александра или Августа». Это тоже в достаточной мере истинно, ибо такие личности непостижимы рассудком. Если я утверждал прежде нечто невероятное, мои доказательства зависят от изучения фактов; но если случилось так, что мои утверждения идентичны, за исключением имён и мест, с известными утверждениями признанных психопатов или лгунов, ни один серьёзный человек не возьмётся исследовать факты по этой проблеме.

В рассматриваемом случае, как это и бывает, изучение фактов невозможно. Мы выяснили, что таков извечный обычай — почитать всякого выдающегося человека атрибутом его божественного рождения. Истоки этого могут таиться в магии или в религии; но в случае предполагаемой жизни Иисуса это вряд ли было нечто большее, нежели литературное приукрашение. В словах о том, что Ромул и Рем порождены девой-весталкой от Марса, ни один человек с маломальским поэтическим чутьём вкупе со здравым смыслом не усмотрит того, что заявивший подобное желает чего-то большего, нежели подчеркнуть их воинское величие и целомудрие их матерей.

Помимо того, эта история, разумеется, была способна ещё и поражать воображение обывателя. Не стоит забывать, что в те времена писательское искусство считалось волшебством. Старинное слово для обозначения магии, «gramarye», означает всего лишь «писание». В глазах обывателя казалось чудом понимать человека на расстоянии иначе, чем посредством устной речи. Само отношение к чудесам зависит, как будет показано далее, от психологии людей, среди которых они сотворяются. Таким образом, претензии на буквальное понимание божественного происхождения того или иного человека означают лишь то, что кто-то решил, будто этот человек был великим. Если мы пытаемся прочесть здесь нечто большее, чем в другом подобном тексте, нам придётся допустить, что ни у кого нет никаких причин присваивать истину в отношении одной истории более, чем в отношении другой. Нет выбора для логика, где наука безмолвствует, но принимать нужно всё или ничего.

Был ли Иисус трусом?

Я прекрасно сознаю, что это впечатление преимущества производится далеко не на всех: даже не на всех тех, кто обладает крайней восприимчивостью к подобному. Невзирая на колоссальную массу насаждённого христопоклонничества, не имеющую реального значения, ибо лишённую интеллекта, среди людей, по-настоящему свободных самостоятельно рассуждать о сути вещей, остаётся много искренней антипатии к Иисусу и неуважения к его отказу спасти себя и противопоставить неприятелю личную храбрость и хитрость, как Магомет. Мне приходилось слышать гораздо более резкие высказывания по этому поводу от лиц, воспитанных в Англии, в христианской вере, чем от магометан, которые, как и их пророк, весьма чтят Иисуса и относятся к нему, по меньшей мере, с таким же почтением и благоговением, как мы — к Иоанну Крестителю. Но эта бульдожья непочтительность британцев основана на полном непонимании причин, подвигнувших его на добровольные тяжкие муки и смерть.

Современный секулярист обычно настроен считать Иисуса человеком подобно себе самому и ничем иным и потому невольно впадает в заблуждение, будто бы Иисус разделял эту точку зрения. Но авторы Нового Завета (важнейшие источники для верующих в реальное существование Иисуса) со всей ясностью дают понять, что на момент смерти Иисус сам верил, что был христом, божественным персонажем. Следовательно, нелепо критиковать его поведение перед Пилатом так, словно он был полковником Рузвельтом, или адмиралом фон Тирпице , или даже Магометом. Примите ли вы его убеждённость в собственной божественности так же безоговорочно, как Симон Пётр, или отвергнете её как навязчивую идею, заставившую его безропотно идти на муки и самопожертвование в полной уверенности, что вскоре он вновь восстанет во славе, вам равно придётся признать, что для такого поведения, уподобляющего его трусу или овце, он проявил весьма незаурядную физическую стойкость, проходя через тяжкие испытания, от которых он мог защитить себя с той же эффективностью, с которой изгонял меновщиков из храма. «Кроткий Иисус, смиренный и мягкий» — сопливое изобретение современности, не основанное на евангелиях. Святой Матфей неспроста применяет к Иисусу те же прилагательные, что и к Иуде Маккавею; и даже Лука, изобразивший Иисуса почтительным и любезным, не делает его смиренным. Образ его как английского викария комедийно-фарсового типа, слишком робкого для драки с полицейскими и всеми битого, может быть полезен в детской, чтобы учить детей кротости; но мысль о том, что такая фигура может стать когда-нибудь средоточием мирового внимания, слишком уж смехотворна для обсуждения; взрослые мужчины и женщины могут добродушно поболтать о безобидном создании, которое треплется о дружеских чувствах и оказывается беспомощным простофилей, стоит обратиться к нему за помощью; но они не пойдут за ним и не сделает того, что он скажет им, поскольку не пожелают разделить его поражение и позор.

В этом разделе очерка не так уж и много мест для критики. Никто не спрашивает о смелости того, кто был «слишком горд для драки», когда несколько дней назад он предоставил бесспорные свидетельства этого качества, атаковав местную Уолл-стри.

Но теперь мы подходим к первой из проблем мистера Шоу с текстом евангелий. Ему стоит прочесть их снова. Он говорит: «“Кроткий Иисус, смиренный и мягкий” — сопливое изобретение современности, не основанное на евангелиях». Обратившись к Евангелию от Матфея (11:29), мы обнаруживаем: «Возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим». Это прямое утверждение его кротости.

Теперь см. Мф. 21:5. Ему было просто необходимо быть смиренным из-за пророчества:

«Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядёт к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной».

Кротость также один из важнейших моментов его учения. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5:3), — и далее: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

Кроме того, в той же главе (ст. 44): «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». У Луки (6:30) читаем: «Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твоё не требуй назад». Есть и дюжина других подобных пассажей.

Это, безусловно, и значит «слишком робкий для драки с полицией». После этого Шоу отмечает: «Мысль о том, что такая фигура может стать когда-нибудь средоточием мирового внимания, слишком уж смехотворна для обсуждения». Но в вышеприведённых фрагментах — несомненные указания на то, что он был именно такой фигурой; и он, без сомнения, стал как раз средоточием мирового внимания, ибо вот они, мистер Шоу и я, брюзжащие над его костями!

Был ли Иисус мучеником?

Таким образом, необходимо очистить наши умы от представления о том, будто бы Иисус умер, как некоторые имеют обыкновение заявлять, во имя своих социальных и политических убеждений. Есть множество мучеников за эти убеждения; но он не был из их числа, да и вообще (о чём свидетельствуют его собственные слова) придавал мученичеству не больше значения, чем Галилей. Иудеи подвергли его пыткам за кощунственные притязания на божественность; Пилат же, для которого всё это было не более чем суеверными бреднями, допустил казнь Иисуса в качестве дешёвого способа утихомирить их, формально сославшись на то, что тот совершил измену против Рима, уверяя, что является Царём Иудейским.