Евпатий
Шрифт:
И тот, авва Иакинф, не хочет делать беду мельче, чем она есть. Он лишь пытается её разделить. Нужно отличать, говорит он, врагов своих, которых безусловно нужно прощать, дабы стать свободным от оков мира сего, от врагов Божией церкви, с которыми, кроме тебя, воевать, быть может, будет просто некому.)
А что дело воина с душою плохо делает, он, Иакинф, вовсе не в споре тут, — в старые-то годы, слыхал он, до трёх лет после битв не причащались ратники. Исцелялись душою, отрезвлялися...
Напоследок же сказал главное. Дабы верно решить с врагом совестью, нужно совесть свою в чистоте блюсти. «Аще сведалось
Тем беседа у них и закончилась, — пишет Илпатеев.
Не назвав недуг, друг друга они поняли.
Г I .
За дощатой стеной у Пафнутия — содружинник-друг Евпатий, Коловратов сын.
На одре он, слышно, ворочается, то вскрикнет, то встонет с зубьим скрежетьем.
И лежит Кочкарь, лелеет думушку, всё Паруня-зелейница блазнится. Округ чресл крутых понёва белохрущата, округ шеи белой бусы зеньчужные. На устах румяных усмешка ветляная, на ноге высокой чуня пеньковая...
За досаду было ране-то Пафнутию, не ему-де ягодка досталася. Всё стерёгся нелепких слухов-домыслов, обережничал ин приглядывал.
Ноне он, Пафнут, удачу празднует — пронесла, знать-то, мимо нелёгкая! Не его томит во снах нечистая, не ему сулятся сети вельзевуловы.
Ан и жалко друга Евпатия, да уж видно ничего не поделаешь.
Д I .
Дальше у Илпатеева вновь пошли вычерки да вымарки. Однако по отдельным разобранным мною словам, а также если судить по контексту, можно предполагать, что речь идёт о женитьбе Евпатия. Вновь, кажется, в дело замешивается Нефёда Возок, он отыскивает по просьбе Льва Евпатьича невесту заблудшему сыну (какую-то будто бы дочь щетинника именем Евстолия), но свадьба, как видно, по какой-то причине расстроилась, хотя и разлученье с дурнёновской из Пешей ведьмою усилиями доброхотов всё ж таки произошло.
Воевода Лев не то из-за напастей с сыном, не то с неотступной по жене тоски внезапно помер, и в тот лют день прибегал под крыльцо к терему юродивый Варяжко, с гуком-скоком совал Евпатью грамотку.
Повелела-де, показывал, отправщица во печи пожечь, в полымя спалить.
«А как сгорел, — констатирует Илпатеев, бесстрастный хроникёр, — берестяный свитец сей, с белой лебеди в жабу скорчился, полегчало у сердца Евпатия, точно камень в три пуда сринулся...»
Как я понимаю (прошу прощенья), сим эпизодом подаётся факт, что дело в самом деле не обошлось без лукавого, — приворот, чёрная некая магия, наверное, — кумара, них, них, запалом, бада, — но (не то в связи с кончиной отича, не то коль и вправду он венчается) являлось вне сомнения благородство женское: отпускали Евпатия на волюшку.
В те же примерно сроки молодой Коловрат покинул молодшую дружину Истомы Декуна и, по одним косвенным сведеньям, предавался долгое время праздности, по другим — успел послужить брату великого князя Ингварю Ингваревичу ловчим либо сокольничим.
Е I .
...явися над солнцем месяц мал, и исполнися, и наиде на облак чёрн, абие зачалось по весям и слободам рязанским ускотье небывалое, скотий падёж.
Из зибунных мещерских мшар пригнали дружинные люди волхвов-ведунов,
чинивших бесовские позоры на дальних лесных еланах. Имяху-де те ведуны-волхвы по две-три жены, а ядут, мол, нечистоту — хомяки, сусоли и зверну мертвячину. Верою же чтят себя в антихристовом услужении, понеже антихрист, рекут, радость дал, а Христос печаль.С благословенья епископа великий князь Юрий Ингваревич повелел садить их, еретиков, в яму до сроку да дальнейшее думцей вершить.
Во Пешей слободе воткнули нож над дверною скобой у вдовы Паруньки, а в забор ветку крушины, зане поблазнилось добрым людям, яко влетел чрез трубу к Паруне черчено-алый огневой змей.
Положила ж про то думца следующее. Убо ведуны те не в Рязани живут, то держать их, мещеряков, в яме до семи годов.
Зелейницу же Паруню, вдову Чурилину, в острастку колдовской блядивости принародно бадожьём бити. И иже сгонятся беси молитвою иереевой, отпустить с миром, аще нет — в порубе исжечь.
На торговой площади у Спасского бил вечевик.
Отблёскивая вылощенными до черни досками, пустели в бел воскресный день кинутые торговые ряды. Лишь у закромного лабаза в заднем ряду сидел на кукорках толстомордый Варяжко, выл-завывал пёсьим-волчьим завывом-воем:
— Ао-ы-ы, — выл, — оу-ы-ы... Оу-ы-оэ-ы...
Разевал попачканное житной мукой хайлище.
Спешившись и приконовязив лошадь у первого случившегося столба, Коловрат вклинил плечо в напружившуюся у Спасского толпу.
По ухнувшей, занывшей под ложечкой пустоте, по побежавшей в колени дрожи, угадывал, и не увидав ещё, чья тут ныне казнь.
На щелистом, абы как сколоченном помосте с казнильной телегой восседали, точно грудастые снегири, в чёрных, наброшенных на плеча опашенях три известных по Рязани ката.
Средним, опустя в показном задуме рыжую простоволосую бошищу, сидел Васька Творог, возивший на позоры окаянного ещё князя Глеба.*
* Князь Глеб года за три-четыре до рассказываемого события зарезал в селе Исады с помощью половцев и обманов своих братьев-князей с боярами — власти ища.
Лицо преступницы было закрыто, но он узнал вышитую понизу рубаху под задранной на голову красной понёвой и вздувшиеся знакомым рисунком жилки на притянутых к оглоблям руках.
«Деду, — послышалось откуда-то сбоку, из-за спины, — а рыжий из тёти бесов счас станет гнать?» — детский недоумевающий голосок. «Молчи, молчи, хороша моя! Вишь ить чо у нас нонича...» — осиплый в ответ слабеющий голос старика.
Васька, разминая ноги, ходил скрипел по настилу, приноравливаясь. На побледневшем, в реденьких конопушках лице его застыла кривая глуповатая улыбка.
«Деду, а колиш не схочут беси с тёти утечь, её жечь будут, да же ведь?»
«Да, рыбонька моя, примолчи трошечки...»
«А беси? — не унималась девочка. — Они с тётею сгорят?»
«Беси не горят, доню... Они в лес сбегут...»
«А зачем же жечь, дедунь? Ить беси...»
Но ни девочка не успела доспросить вопроса, ни дедушка отвечать. Васька потащил из-за кушака кнутовище, откинул с тупым стуком серую пятиаршинную змеину.
Выгнувшись и будто зависнув слегка в раздумии, кнут раз, затем два и ещё три овил, опоясал сильное Парунино тело. Оно дёрнулось, затрепетало и, тоже чуть погодя, овисло разом на натянувшихся скрученных сыромятинах.