Евпраксия

— Ну так говори.

— Нет, не здесь, не сейчас. За тобой следят люди Берсвордт.

— Разве ты не из их числа?

— Вот ещё придумала! Нешто я похож на фискала?

— Ты похож на чёрта — Господи, прости!

— Лучше быть похожим на чёрта, чем на фискала.

— А тогда кто ж тебя послал?

Закатив рукав, неизвестный показал на предплечье, где был выжжен знак — «W» и корона. Паулина ахнула:

— Герцог Вельф?

— Тс-с, ни звука. Жду тебя у Порта деи Леони, в кабачке старого Джузеппе. Знаешь?

— Нет, но разыщу.

— Ровно через четверть часа. И смотри не приведи «хвост».

— Обижаешь, дядя. Мы, как говорится, сами с усами и не пальцем деланы.

— Вот охальница! Уважаю.

Покружив по городу, по его узким улочкам, где не разглядеть сопровождение было невозможно, и наверняка убедившись, что её не «пасут», Паулина выбралась к реке, к Понта Пьетра, а затем нашла и древние укрепления, сохранившиеся с римских времён. Тут неподалёку и стоял кабачок, на дверях которого было вырезано готическими буквами: «У Джузеппе».

Заведение оказалось полупустым: только несколько подмастерьев поздравляли товарища со счастливо сданным экзаменом на звание мастера да какой-то мрачный небритый господин подкреплялся жареной перепёлкой. Человек Вельфа сидел в уголке и при появлении Паулины сделал жест рукой. Перед ним на столе возвышалось блюдо со свежей выпечкой, пара глиняных стопок и кувшинчик с вином. Усадив служанку, предложил выпить за знакомство.

— Ну, тебе известно, кто я такая. Сам назвался бы.

— Это не имеет значения. Пусть я буду Ринальдо.

— Пусть Ринальдо. Мне всё одно.

Чокнувшись, осушили стопки. Закусили сдобой.

С удовольствием работая челюстями, женщина спросила:

— Чем же привлекла я твоё внимание, благородный синьор Ринальдо?

— Буду откровенным: не твоей красотой. Или, скажем лучше, не только ею.

— О-о, да вы обольститель, сударь! Осторожней на поворотах. Я хоть девушка и простая, но ложусь только по любви. По любви к мужчине. Иногда — к деньгам.

Человек Вельфа улыбнулся:

— Это мы запомним. А теперь ответь, Пола-Паулина, ты готова вызволить свою госпожу на свободу и спастись сама? Если да, то обсудим, как проворнее совершить побег. В замке моего господина вы окажетесь у друзей. И проклятый Генрих не дотянется до вас грязными, когтистыми лапами!

Немка пододвинула чарку, итальянец её наполнил, и она снова выпила. А потом ответила:

— Может, и готова. Но готова ли моя госпожа? Не уверена. Иногда мне кажется, что когтистые, грязные лапы императора ей по вкусу.

— Неужели?

— Да, представь себе. Любит и ненавидит одновременно. Любит свою ненависть. Ненавидит свою любовь. И стремится, и упирается. И мечтает, и опасается. И страшится, и не может без него жить.

— Заколдована, что ли?

— Да, похоже на то. Если Генрих — дьявол, может околдовать.

Полномочный из крепости Каносса проговорил:

— Но ведь мы с тобою нормальные, не заговорённые. Можем рассуждать здраво. Согласись, что бегство для Адельгейды — благо.

— Я согласна полностью. Чахнет бедная не по дням, а по часам. От былой красоты мало что осталось.

— Ну, вот видишь. Значит, поспособствуй вашему побегу. И получишь не только свободу вместе с госпожой, но и кучу золотых от меня.

Паулина деловито осведомилась:

— Кучу — это сколько?

— Двадцать пять монет.

— Да, немало. Неплохое приданое для такой бедной девушки, как я. — И она сама налила себе вина из кувшинчика. Выпила и брякнула: — А каков задаток?

— Десять.

— Тоже ничего. Что мне надо делать?

Итальянец пожевал булочку и спросил в свою очередь:

— Это правда, что у Лотты фон Берсвордт связь с шамбелланом замка доном Винченцо?

— И не только с ним. Ну и что с того?

— Он хранит ключи от всех подземелий. В том числе и от тайного хода. В каждом замке есть подземный ход из донжона, чтоб спасти господ в случае опасности. Королевский замок в Вероне — не исключение.

— Да при чём тут я?

— Ты должна под видом Лотты оказаться у него в спальне и украсть ключи.

Горничная прыснула:

— Во даёт! Как же это возможно? Я — под видом Лотты? Да ещё в спальне! И не стыдно, Ринальдо, а? Да ни за какие коврижки. Ерунда какая!

Человек Вельфа произнёс:

— Тридцать пять.

— Ты про что, вообще? — удивилась Паулина.

— Тридцать пять монет. И в задаток — пятнадцать.

У неё глаза вылезли из орбит:

— Так возьмёшь и отдашь мне пятнадцать золотых?

— Несомненно. Если согласишься.

— Прямо вот сейчас?

Он откинул полу куртки, отвязал от пояса кожаный кошелёк и поставил столбиком перед Паулиной:

— Здесь как раз пятнадцать.

Паулина покусала нижнюю губу. Денег хотелось очень, но опасность была слишком велика.

— Значит, говоришь, ключи в спальне?

— По моим данным, в ней.

— А вот тот, кто тебе данные приносит, сам не мог бы ключи украсть?

— К сожалению, нет. Шамбеллан никого к себе в спальню не впускает. Кроме Лотты.

— Ну, допустим... мне удастся раздобыть её платье... я ж в него не влезу! У меня и спереди, и сзади — раза в два побольше!

— Что-нибудь придумай.

— И потом, Винченцо тут же обнаружит подмену.

— Говорят, он подслеповат.

— Не настолько же!

— Значит, надо его убрать, как пропустит в спальню.

— Что, убить? Господи, прости! Этого ещё не хватало. Я такого греха на душу не возьму. Даже за две сотни золотых!

— Кто сказал — убить? Оглушить. Усыпить. В общем, вырубить.

— Прямо и не знаю... Ты меня смутил. Голова соображает с трудом.

— Значит, надо выпить.

— Тут, в кувшинчике, почти пусто.

— Мы ещё закажем.

Наконец Паулина согласилась. Привязала к поясу кошелёк с задатком, скушала последнюю булочку, допила вино и сказала:

— Ладно, будь что будет. За свободу можно и рискнуть головой.

— Жду тебя в следующий вторник в этом кабачке, в то же самое время. Разумеется, с ключами от подземного хода.

— Постараюсь. Ну а ты не забудь оставшиеся двадцать золотых.