Евреи в жизни одной женщины (сборник)

То ли от удара, то ли подоспела нужная минутка, он вдруг определился и потребовал, чтоб она немедленно бросила все эти огурцы и котлеты и пошла с ним в спальню.

Он одел её в жаркие нежности, и ей казалось, что она в руках большого осьминога, прилипшего к ней множеством своих ног и щупальцев. Она слушала всем телом его каждое движение, принимала как дар щедрой, чуть запоздавшей осени, серьёзно и свободно. Но тут он как бы осёкся, сник, чуть сжался, прислушался к себе и сказал, подняв почему-то указательный палец к небу: «Червак» не слушается. Стало быть, отказал». Она отстранилась, без труда сбросила с себя все уже сразу помертвевшие щупальцы, от которых кожа горела, как натёртая мелкой шлифшкуркой и жёстко без обиняков спросила: «Как долго ты аскетствовал, то бишь, пил?» Ответ последовал короткий, но исчерпывающий: «Месяц».

Пришлось вернуться в жестокую реальность: «Значит, забудь про «червака» – прокомментировала она ситуацию. – Он же не железный, к тому же достаточно старый и подержанный. Давай лучше спать. Утро вечера мудренее. Выспишься – там видно будет» – рассудила она и поправила под его головой подушку.

Сон не шёл, он заметался по квартире, ругая себя и «червака» как существующую помимо него особь. Она наблюдала сначала молча, но потихоньку терпению пришёл конец. «Ну-ну, – ехидно бурчала она в такт его шагам. – Доигрался. Тебе не к бабам ходить, а рецепты эскулапские читать. Петух. Раскукарекался». Тут он не выдержал, остановился, закружился волчком на месте: «Сделай что-нибудь, ты же мёртвого оживишь, а уж «червака» тем паче». Она молчала. Теперь уже злилась на себя, на этого неприспособленного к жизни чудака – такой её извечный выбор, других, нормальных, адекватных, умеренных, она не знала, не встречались на пути, – на его пьяный, неубедительный лепет. Но к удивлению этот её анахронизм в жизни и постели и не сдавался. Он поднял с пола рассыпанные веером купюры, пошарил в карманах куртки, сгрёб в кучу, подсчитал, что-то пошептал себе под нос, подумал и спросил буднично и уже совсем спокойно: «На виагру хватит?» Она встрепенулась, посмотрела на часы: «Ты с ума сошёл. Два часа ночи. Какая, к чёрту, виагра?» Но идея понравилась. Она отнеслась к ней благосклонно и уже лелеяла её где-то там, внутри себя, почти приняла, но женское язвительное начало не сдавалось, всё еще продолжало капризничать: «Лучше вибратор купить, надёжен и, заметь, вечен. Не чета твоему «черваку» Вибратор – это же открытие века, потому как гарант сексуальной безопасности стабильности и даже в некотором роде счастья». Он её уже не слушал.

На улице было тепло и ветряно. Молодёжь ещё сидела на открытых террасах. Они шли чинно и мирно. Обычная запоздавшая немолодая пара, решившая прогуляться и подышать летним свежим ночным воздухом. Он вёл её под руку, чуть отстранённо, как бы гордясь спутницей, она гордо несла завитую голову, мелко стучала каблучками, мяла сумочку, в которой лежали деньги на виагру.

Ночь была поздней и, наверное, поэтому в двери круглосуточной аптеки пришлось звонить достаточно долго. Когда появилось в окошечке заспанное лицо провизорши, она, почему-то строго, спросила; «Виагра у вас есть, девонька?» – и остановилась глазом, наблюдая за реакцией. Реакции никакой не последовало. Штиль и полное равнодушие. «Радует – подумала женщина, – нынче провизоры воспитанные». Но тут девушка из окошечка открыла рот и произнесла обескураживающую фразу: «А на какой вес?» Дама хотела ответить правильно и быстро, не обострять комичность ситуации, но слова не находились. Они вообще как-то исчезли, предали и оставили её один на один с этой молоденькой аптекаршей.

Пришлось рассердиться и бесстрашно пойти в атаку, защищая честь не то «червака», не то друга, не то свою собственную. «Вес, собственно, чего, милая?» – громко раскалывая мёртвый воздух, заговорила она. Поздняя клиента обрушилась на жертву с негодованием. Всё так шло гладко и хорошо, а тут испортили весь сценарий. Девушка молча развернулась и принесла таблетку. «С вас семьдесят пять гривен» – бесстрастно сказало окошко и захлопнулось. «Странно, а как принимать? – подумала она – натощак или после еды? Надо спросить, ведь лекарство». Она ещё секунду постояла, посомневалась, но стучаться в окошко и лезть с уточнениями не стала.

Её спутник прятался за углом аптеки, нервно куря сигарету за сигаретой. Хмель, как рукой сняло. Перед ней стоял абсолютно трезвый, чуть растерянный человек. Женщина, смеясь, вручила своему неугомонному другу таблетку, и они, живо обсуждая событие, пошли к дому. Опомнившись и выйдя из полу обморочного состояния, он тотчас потребовал сигарет и пива. Деньги ещё оставались. Они сделали небольшой круг, и зашли в ночной магазин. Она с удовольствием выбирала провизию, запасаясь на остаток ночи всем, что по её мнению, понадобится им, голубкам, не переставала над ним чуть подтрунивать и подшучивать. Он молчал, наблюдая за ней, за её размеренными, сочными движениями, за тем, как она заталкивает в сумочку, купленный провиант, слушал её ранний, утренний, беззаботный щебет и наслаждался. «А где таблетка?» – вдруг спросила она. «Проглочена. Я теперь жду. Говорю с «черваком» на вы и прислушиваюсь». Его заигрывания она, не оценив, пропустила, волновало другое: «Как без воды?» Он утвердительно закивал головой. «Так чего же мы тут стоим, время теряем? Ей всего-то действия на пять часов, не больше». Дама подхватила спутника под руку, почти понесла к выходу из магазина. Он едва поспевал за ней, останавливался, к чему-то прислушивался, убеждал, что с «черваком» всё в порядке, не подведёт. Для убедительности подтверждал сказанное жестом, высоко поднимая руку вверх, и ей казалось, что тощий указательный палец-перст вонзается прямо в ночное небо, вот-вот его проткнёт навылет. Он был счастлив и благодарен своей подруге. Рядом с ней он снова почувствовал себя мужчиной, бойцом, молодым, полным сил, задора и надежд.

Он лежал бледный, мокрый от напряжения, подобрав все свои только что выпущенные щупальцы и присоски, (то есть свернул объятия), сердце отчаянно колотилось, раскрытый бледный рот по-рыбьи хватал воздух. Она испугалась, а вдруг он сейчас умрёт и станет для неё уже проблемой другого качества и сути. Тело – это уже не мужчина, не плоть. Это – прах. Звонки по телефону, объяснения, догадки, понимающие улыбки в сторону, шёпот за спиной, наконец, просто милиция, но не вообще, а в лице участкового, какого-нибудь славного румяного юнца с кривой ухмылочкой на лице. Она вдруг представила всю эту круговерть и сердце зашлось страхом и недобрыми предчувствиями.

Она склонилась над ним, пощупала пульс, принесла воды, положила на лоб холодный компресс. Он понял: «Боишься?» Чтобы побороть смятение, она пошла в наступление и затараторила, уже не таясь и не скромничая, рубить так, рубить: «Конечно, боюсь. А выносить? Куда девать тело? Тебе уже будет всё равно. А соседи? А дети? Что скажут дети? Твои и мои. А обо мне ты подумал?» – всё накручивала она и уже не могла остановиться, слова сыпались, как горох, отвлекали, с ними, словами, не было так страшно. Он затих, слушал молча, блаженно улыбаясь. «Может, попробуем ещё? – вдруг спросил мужчина, хитро прищурив глаз. – «Червак» кивает, совсем не против, и во всём с тобой согласен. Давай, а? напоследок». Она всплеснула руками и задохнулась от возмущения: «Да чёрт с тобой, твоим «черваком» и виагрой впридачу. Спать. Утро уже» – поставила она точку под всей этой историей, но всё же про себя отметила: ожил мужик, слава тебе господи. Пронесло.

Они заснули сладко и спокойно. Звёзды тоже устали светить и понемногу померкли. За окном робко забрезжил рассвет.

Евреи в жизни женщины

Сегодня

– Привет! – сказала я ему, как настоящему, живому и мне показалось, что с экрана монитора улыбнулось, кивнуло, бог мой, даже подмигнуло его щетинистое, небритое лицо. Он ответил не сразу, хотя присутствие на сайте обозначивалось красной строкой: есть, живёт, где-то там пишет, читает, умничает. Строка была безучастна, инертна, но выдавала его и как бы была расположена ко мне, соучастница, мол, лови, твой час пришёл. Вела она себя, то есть строка, чопорно, приличиям соответствовала, а значит, без эмоций, чистая констатация фактов: «На сайте» – и всё. Тут вдруг строка как бы отступала и уступала мне место.

– Давай, давай, – говорила она, вся разгоряченная, красная, – лови его, лови.

Привет! – откликнулся он и наследил, чтоб заполнить пустоту, несколькими знаками (((Знаки уходили волнами в никуда. Он сразу же исчез за волнами, как за тучкой, спрятался, перебежал, наверное, к другой, жаждущей обольстительнице. Я задумалась, ударила по клавишам, как по фортепиано. На весь малюсенький, кишащий обкуренными подростками зал в полуподвале, носящем громкое название: «Интернет-кафе» посыпался, как град, звук извлекаемых из клавиатуры букв. Нет, нет, нельзя его упускать. Куда, куда? Я прищурила близорукий свой ненадёжный глаз, который никогда не отличал зёрна от плевел, и понеслась вихрем.

– Вчера пришла подруга, из тех, которыми обрастают по пути, невзначай. Подруга колоритная, красавица, мать троих детей: старшей дочери – двадцать пять, младшему сыну – восемь. Это означает только одно: стареть не хочет.

Я остановилась на полуфразе, подумала, не переборщить бы, слишком цинична, и стала заглаживать прореху.

– Подруга ухожена и худощава. С точки зрения отстранённого эстета, мне нравится, но в сравнении с собой – нет. Я пузата и выгляжу старше. Она – фон, на котором я проигрываю.

Тут снова почувствовался перебор. Всё-таки как никак мужчина и хоть видов я на него не имею, но, безусловно, женщина, а об этом забывать негоже. Пальцы строчили текст не останавливаясь, буквы путались. Я явно была на взводе и оскорблена этими (((.

– Подруга принесла виски. Из красивой бутылки нехорошо пахнуло самогоном. Мы разлили на двоих. Я знала что будет дальше.

Подруга жаловалась на мужа, лежащего на диване интеллигента. Он её не ценил. Мне это не нравилось. С другой стороны он воспитывал её ребёнка, случившегося в период развода между ними, первого или второго. Они как-то умудрились по нескольку раз сходиться и расходиться, значит, ценил, или смирился. Подвиг его отнюдь не славянский, мне импонировал, и я заочно мужа приветствовала, но подруга жаловалась, значит, обижал. Пытаясь сопереживать, я запуталась и в конец устала. У меня нет мужа, и я не хочу ни во что вникать. Зачем? Чужая семья – потёмки, но подруга билась голубкой передо мной за столом, смачивала горло виски-самогоном, наконец, в отчаянье стала кричать на весь наш сонный дом с прозрачной слышимостью, что хочет срочно замуж. Я ахнула, быстро встала, закрыла окна, выходящие в глубину двора, и как бы окаменела. При живом муже замуж? Да ещё и рожать собирается. Надо было что-то предпринимать.