Евреи в жизни одной женщины (сборник)

Во Львове живут только её портреты, написанные разными художниками в смутное и относительно спокойное время. Один мне посчастливилось видеть. Александру привлекательной назвать было нельзя. Портрет её завораживал. В нём жила тайна.

Я же скиталась по дорогам мирским. Новая жизнь надолго выбила из под ног почву. На поиски ушла почти вся взрослая жизнь. Что тут скажешь: неисповедимы пути господни.

Последний раз я видела его в конце девяностых. В анкетах, где спрашивалось о семейном положении, я уже ставила жирный прочерк: нет, не замужем. В полку семейных, убыло. Увы, я пополнила список отверженных. Выскочила, как пробка, из откупоренной бутылки шампанского, с клеймом нерадивой, неверной жены, и очутилась там, по ту сторону баррикад, где пугающе кишмя кишели одинокие женщин. Нет, не вдовы, разведёнки. Новое моё состояние оказалось не таким уж и страшным. Во всяком случае, никто пальцем не показывал. Мой муж, человек в принципе хороший, любил сорочки-вышиванки, носил казацкие усы и пробовал даже курить люльку. Ему никогда не нравились мои солёные огурцы, и торт, названный в честь покорителя Европы. Трудное десятилетие мы не преодолели. Я вдруг увидела, что из ванной навстречу выходит чужой мне человек. И на него я угробила двадцать лет жизни? Нет, не выйдет. Семья распадалась. Я суетилась, пыталась изменить ситуацию. Тщетно. Не потому, что дважды нельзя войти в одну и туже воду, а потому что, воды никогда никакой не было. Иллюзия. Потом вдруг поняла, что так лучше для всех. И успокоилась.

Утешитель не преминул объявиться сразу. На то время он пришёлся ко двору. Мои слёзы его жилет впитывал исключительно хорошо, и не без пользы для хозяина. Мы ехали с ним через Львов транзитом, чуть не туда свернули, решили не возвращаться и проехать через центр. Путаясь и то и дело сбиваясь, мы вырулили и припарковали машину. «Пойдём, кофе попьём – предложила я и пошутила – Может, повезёт, встречу Его». Дорогой я опрометчиво рассказывала утешителю о Люсе и объясняла, почему хочу замуж за еврея. Мы зашли в кафе. От стойки отошёл мужчина, я шла ему на встречу. Мы почти столкнулись. Это был Люс.

– Привет – сказал он, как будто мы виделись буквально вчера.

– Привет, – ответила я, как будто встреча меня не удивила.

Говорить было не о чем. Двух очень важных в нашей жизни людей, которые связывали нас, мы растеряли. Знакомство наше длилось без малого десятилетие, самое счастливое десятилетие в моей жизни. Его окликнули, он извинился и направился к компании молодых людей. Уже издали Люс помахал мне рукой, точно так же как когда-то вслед уходящему трамваю. Я оглянулась и увидела напряжённое, злое лицо своего спутника. «Он?» – спросил мой новый бесполезный друг. «Он» – ответила я. Через час мы преодолели запутанную петлю львовского центра и выехали на трассу. Я спешила по делам, которые никогда не были для меня главными. Так, суета сует. Больше я Люса не видела. А были ли мы знакомы вообще? Я не знала толком ни его имени, ни фамилии, ни конкретного адреса. Я не знала о нём ничего. Одно я понимала точно: судьба мне сейчас подарила встречу с единственным мужчиной в моей жизни.

– Хочу замуж за еврея, но ненадолго – кричала я, сидя на скамье в сауне, – понимаете, я хочу замуж.

– Понимаем, отвечали откуда-то из разгорячённой пустоты женские участливые голоса.

– Нет, вы не понимаете – настаивала я и продолжала повторять всё тот же неотступно-навязчивый текст. Скорбно, радостно, со значением, отчаяньем, надеждой, просветленно, сумбурно, каясь, наслаждаясь. Они, мои случайные компаньонки, терялись в догадках, они спрашивали: «Почему за еврея? Почему ненадолго?». И ту и другую причину я не могла внятно объяснить: первую – для всех, слишком интимно, слишком – моё, вторую – для себя. Почему за еврея знаю, но как им рассказать? Плести сказку про Люсика? Они же не поймут. Бес-по-лез-но. Не-воз-мож-но. Почему ненадолго? Этого уж я не ведала сама. Ненадолго и всё тут. Каприз. Долго – уже было. А вот, хочу поймать мгновение, полёт, буйство, задержать подольше, пока не улеглось. Страсти хочу, накала, забвения. Если не еврея, то на худой конец, негра в белом костюме и чтоб обязательно француз, и обязательно в белом, и в шляпе, тоже белой.

– Почему? – гудели женские голоса, надвигались на меня из клубов пара. «Ага» – радовалась я и понимала, что возбуждение нарастает и ширится в рядах благополучных. «Заводятся клуши, сейчас я их» – радостно думала я, и где-то там, в глубине нетрезвого ума понимала, что неприлично так себя вести среди совсем незнакомых женщин, которых вижу раз в неделю по пятницам. И привели меня сюда случайно, потому что не хватало для комплекта одной единицы, и я нашлась и вписалась, тихо, благополучно жуя орешки, и попивая чаёк, окружённая бесконечно льющимися разговорами обо всём и вся, бесполезных, как одежда в сауне.

– Да потому, чтоб говорил по-французски – окончательно запутывала их я.

– Почему? – они не унимались, наступали.

– Пусть говорит самую грязную дрянь. Я же всё равно не понимаю, но нежно, рокочуще, призывно. Главное, чтоб не наш, с пошлостями и до и после, а чтоб в процессе журчал, журчал на своём, языке Корнеля и Расина. Тут я поняла, что перебрала не только с коньяком, необдуманно принятом до сауны, но и с текстом.

Женщины вдруг оживились. За столиком в комнате отдыха стало не так чопорно. Мне уже наливали чаёк, на донышко чашки клали тонко нарезанный лимончик, и расспрашивали коллективно. Дома я опомнилась. «Что будет? Как поймут? Как история с неосторожно принятой рюмкой повлияет на мою девичью репутацию?

В следующий раз мне участливо подсунули газетку, в которой были подчёркнуты карандашом объявления службы знакомств. Лёд тронулся и как ни странно меня приняли в семью купальщиц радушно и с распростёртыми объятиями. Неважно, что на улице одетыми я их поначалу не узнавала, откликалась на голос, судорожно пытаясь вспомнить, где же я их видела и откуда знаю. Симпатии были, и связи и отношения налаживались. Я уже знала, что муж одной – слишком занят, другой – рассеян и забывает о семейных праздниках. Я знала о них столько, что голова шла кругом. И теперь уже было всем безразлично, что я одинокая женщина. Меня любили, мне сопереживали.

– Тук-тук, кто дома? – спрашивала я своего нового виртуального друга.

– Все свои, заходите, – мирно отвечал он. Я с радостью впрыгивала в строку сообщений, я строчили их сразу охапками, закидывала букетами на другую сторону и ждала ответа алчно и трепетно. Конечно, это не француз. Журчать он не может, да и буквы на звук не реагируют, но еврей, значит, что-то должно его связывать с единственным мужчиной в моей жизни.

Отвечал он всегда вяло. Я не унималась и приняла твёрдое решение продолжать раскопки и не выпускать находку из виду. Писала ему про облетающие лепестки сакур на улице и розовый снег под ногами весной. «Да полно их у нас» – вписывал он в окошко фразу и отправлялся блудить по чужим дневникам. «Где вы? Меня не оставляет чувство, что я говорю сама с собой. Пока вы отсутствуете, грустный дядька со змеиной головкой признался мне, что на сон грядущий читает дон Кихота, а девушка из Тюмени успела поведать печальную историю нового виртуального знакомства.

– Привет вашему другу с маленькой головкой! И тут же в скобках. (Ой, как двусмысленно звучит), и милой даме, – тотчас же откликался он и снова исчезал. Он ждал историй, они его подпитывали. Я кокетничала, но выдавала их периодично. Виртуальный собеседник вдохновлял. Тексты складывались в окошке штабелями.

– Да Шахерезада-я, но современная.

– Класс! Шахерезадая. Вы молодчина. В голову кольнуло мыслью: «Шахерезада, посмотри на себя в зеркало и вспомни, сколько тебе лет».

Приезжайте, поедем во Львов, вдруг сорвалась я и выдала неожиданно для себя приглашение. Тут расстояния всего-то три улицы между границами. Третья – наша. Сразу после словаков – и налево.

– Заманчиво. Он написал слово, как будто протянул. Говорят, Львов замечательный город.

– Истинная правда.

– Возможно, но для меня существует только один город на земле: Питер. Тут уже после моей паузы я откликнулась: «Питер, бывали и мы, провинциалы в Питерах».

Помню в первый приезд запах бархата в Мариинском театре, туалеты и блеск дам во время антрактов, сдержанный торжественный гул голосов, парфумы. Улицу зодчего Росси, таинство мрамора Родена в Эрмитаже, звон шагов по ночной Дворцовой площади. Я задохнулась. Впечатления и радость молодости нахлынули на меня воспоминаниями. Надо было что-то делать. Щемящую боль я убила сразу.

Второй приезд. Командировка. Беременность. Токсикоз. Изнуряющая рвота. В Питере – как рукой сняло. Зашла в овощной. В нос резко забил сочный запах квашеной капусты. Она стояла в бочках, украшенная калиной, брусникой, клюквой. Судорожно вдыхаю почти тяжёлый резкий воздух, выбегаю на улицу. Передо мной золотом сияет Исакий. Мимо снуёт безразличный люд. Рвота подступает к горлу, туманит взгляд. Куда, куда деть завтрак? Рядом замечаю спасительницу-урну. Мгновение – и счастье облегчения. Пугливо оглядываюсь. Пронесло. Не замечено.