Евро

— Оба, на. Вот это сюрприз. — Думаю я, с охотой и некоторой опаской подаваясь на провокацию моей Оленьки.

А та уже повисла у меня на шее и начинает играть в неправильно вампира, пытаясь выпить у меня душу через поцелуи.

— Но это мы еще посмотрим, кто тут больше вампир. — Думаю с улыбкой я и с явным удовольствием погружаюсь в соревнование на тему:

— Кто дольше выдержит без воздуха?—

Соревнование затягивается, пока явная ничья, мы стоим, как два хорошо отдохнувших студента, опираясь друг на друга, чтобы не упасть конечно. Хотя, несомненно, оба совсем не против и упасть. Но соревнование, есть соревнование. И поцелуи затягивают, и почему-то, кажется, что воздух и вовсе не нужен, что это такая мелочь, о которой не стоит и думать, а тем более говорить.

Обнялись, крепко-крепко и стоим довольно устойчиво, к сожалению. Не даем друг другу упасть в дебри страсти, а может и разврата.

Взгляд невзначай упирается в незнакомую комнату и я понимаю:

— Квартира Олина, это точно. Целую я Олю, это тоже точно. Комната не Олина, вот это вообще, абсолютная истина. —

И путем логических размышлений я прихожу к выводу:

— Заманили, ох заманили, бедного Дана в ту самую родительскую спальню с шикарной кроватью, так и зовущей, опробовать ее на прочность—

Я все таки отрываюсь от Оли, и строго говорю:

— Девушка, а ты куда родителей дела?—

А она смеется и отвечает:

— Они уехали на выходные, Юлька тоже смылась, обещала только завтра появится, ну, чтобы переодеться, да помыться. А меня оставили следить за квартирой. А я одна боюсь, так что придется тебе меня охранять.—

Я снова обнимаю ее, целую и говорю:

— Я с удовольствием, тем более на такой шикарной кровати. Только вот родители не будут возмущаться по поводу не целевого использования посторонним парнем сего предмета мебели? — И сам поражаюсь вычурной извилистости своих выражений.

И тут же слышу в ответ:

— Мне сказали, если одной будет скучно, можешь привести подруг или Дана. Я привела, Дана. А где ему спать? Он парень крупный, ему нужна большая кровать. А я боюсь, так что вариантов то и нет больше.—

Я задумываюсь на мгновение, потом подхватываю мою блондинку на руки и аккуратно укладываю ее на ту самую кровать со словами:

— Сейчас будем проводить натурное исследование, чего именно боится моя милая Оленька.—

Она сперва пищит от неожиданности, а потом затихает и уже заинтересованно смотрит на мои манипуляции. А я продолжаю:

— Ну так чего же боится моя милая Оленька? — Спрашиваю я с улыбкой и тут же добавляю: — Может быть ей в платье страшно?—

А она подхватывает игру и кивает своей прелестной белокурой головкой, одновременно отвечая с томным придыханием:

— Ой да, Даня, страшно. Ой страшно.—

Я удовлетворенно киваю головой и говорю:

— Вот видишь, первая причина уже найдена, а с причинами надо бороться, путем избавления от них.—

И начинаю избавлять милую Оленьку от предмета ее страхов. Платье легко, как будто само собой слетает с прелестных плеч и всего остального, и вот уже моя милая ослепительная блондинка лежит на кровати почти в неглиже.

— Ну что, больше не страшно? — Спрашиваю я и слышу в ответ:

— Все равно немного страшно, что-то пугает, даже не пойму что? — Улыбается Оля и так мило поводит плечиками, что сразу становится ясно, чего именно пугается моя любимая девочка.

— Ясно все с Вами девушка, будем удалять. — Глубокомысленно заявляю я и тут же удаляю сей мешающий предмет.

— Прелесть, прелесть. — Думаю я, глядя на те самые прелести и снова спрашиваю:

— Ну теперь то, милая уже точно ни чего не пугает?—

Оленька улыбается, морщит носик в притворной задумчивости и отвечает:

— Что-то все таки осталось пугающее. Прямо не пойму что? Посмотри, пожалуйста, повнимательнее и поближе, а то мне снова страшно становится. — И с улыбкой тянет меня к себе, ясно показывая что и как надо бы посмотреть, и наверно уже пора удалить.

Я прикладываю палец к губам и говорю трагическим шепотом:

— Тише, нас могу слышать и завидовать. У меня осталось еще кое-что, что может напугать, столь милую особу, сейчас я это удалю и продолжу исследование Вашего феномена милочка.—

Оля на это высказывание почему = то пугается и негромко вскрикивает, произнося:

— Дорогой, не надо столь радикальных мер. Меня там ни чего не пугает, скорее наоборот, придает сил и надежд…—

Я смеюсь и отвечаю:

— Милая, не беспокойся, этого мы не допустим, это нам еще пригодится. Я о другом.—

И легким движением рук и ног, джинсы и рубашка превращаются в свое отсутствие, занимая место в зрительном зале. Еще одно мгновение задумчивости и уже ни чего не может испугать столь прелестную особу, если только обнадежить и обрадовать.

— Так хорошо? — Зачем-то спрашиваю я у моей Оленьки, красуясь перед ней в первозданном виде.

Она оценивающе смотрит и кивает, а потом и отвечает:

— Хорошо, очень хорошо, только я кажется слаба зрением стала. Не рассмотрю ни как, можно поближе посмотреть?—

— Конечно милая, для тебя все что угодно. — Отвечаю я и уже обнимаю мою милую Олю.

— Но по моему мы в неравных условиях, так не честно, у тебя преимущество, лишний предмет образовался — Продолжаю торг я и она немедленно соглашается:

— Ты прав, Даня, это и правда лишнее, ну так сними, то самое лишнее. — Говорит Оля с улыбкой, а немедленно исполняю ее просьбу, одновременно комментируя цитатой из знаменитого фильма:

— Заметьте, не я это предложил. — И тут же добавляю: — И я за себя не отвечаю.—

А Оля счастливо смеется в ответ, глядя как все лишнее уже затаилось где-то в уголке и добавляет:

— Я кстати тоже.—

При этих словах почему-то облизывается и глядит туда, куда приличные девушки обычно не глядят, ну так думают, что не глядят.

* * *

И все таки время разговоров заканчивается, начинается время страсти. То самое время, когда горят тела, пылают чувства и обнажены эмоции. Когда уже ничего не скроешь и все на показ. То самое время, которое потом всю жизнь вспоминаешь и стараешься повторить. И иногда даже получается.

* * *

— Олька, ты просто невозможное чудо. — Говорю я своей белокурой любви, разнежившейся у меня на груди, а она улыбается, тянется за поцелуем, и мгновение спустя, уже получив и его, и ласку рук, отвечает: