Эвви и три луны

– Вы так хорошо угадываете мои вопросы, что, думаю, у вас получится и на этот раз.

– Почему я одна из всей команды такая загорелая?

Понимала, конечно, что Эвви интересует, от кого и как она, Элла, могла зачать и родить.

– Потому, что в нынешнем сезоне все наши участвуют только дистанционно, а я летаю туда. Ты, наверно, считаешь, что о своем загаре я тоже должна была уведомить НАСА?

Эвви рассмеялась. Только что это она? С ней ведут какие-то игры, половина команды мертва, а ей говорят, что она не готова узнать причины их гибели. Но Коннор и все они не преступники. Ведь нет же, нет?! Скорее всего, они скрывают от нее правду из лучших побуждений – боятся, быть может, за ее психику и душу. Но не психоз ли у них самих? Так вот, обманывать Землю и НАСА, годами, в полном сознании своей моральной правоты! И она – Эвви поняла вдруг, она приняла их правила, эти рамки: «ищет ответы», «добивается правды» в этих вот рамках. Нет уж! Не надейтесь.

– Миссис Элла! – Эвви начинает негодующе.

– В принципе, я мисс, – нарочитое спокойствие Эллы. – Так получилось. Так что давай на «ты». Как и велел Коннор.

Вечером Обнорин вернул ей передатчик. «Только на полчаса». Подмигнул ей заговорщически (снова водевильный дядюшка): «главное, чтобы Коннор не узнал». Вчера ей не удалось связаться с Джорждем. Вчера он прибыл «на место», была посадка и Эвви волновалась, пусть и понимала, конечно, что ничего не могло случиться, но… И мало ли по каким причинам он не вышел на связь. Сейчас она снова пытается. Нет. Снова нет. Ответил! Слава богу. Да, у него все в порядке. Да, живой и здоровый. Да, включился в работу. Он начинает взахлеб о работе.

Хорошо, что у него так – без ее нынешних мук и сомнений. Она говорит ему о сомнениях. Он не дослушал. Она о том, что будет выходить с ним на связь теперь только раз в месяц. Он огорчен. Но огорчение настолько фальшивое. Откровенно фальшивое. Но она же не виновата перед ним ни в чем?! Будущее – она понимает, его будущее, которое он так предвкушал, наступило. Она рада за него. А получилось-то что? «Космос разлучил их»? Шаблонная фраза. Пусть и правильная. Это пошлая правота. А потом? Когда они оба вернутся с преддипломной, все станет по-прежнему? Они же любят друг друга. Все будет по-прежнему. Только без глубины. А была ли вообще глубина? И нужна ли ей глубина? Теперь, получается, да

Она так надеялась, что Джордж подскажет ей, как поступить: сообщать ли на Землю, бороться ли с Коннором и его командой? Но он, Джордж, в будущем, в своем, вожделенном, а она… не поняла она, где она сейчас. Здесь какие-то совсем другие критерии. Джордж пожелал ей счастливой практики.

У нее есть еще время, чтобы связаться со своим колледжем и с НАСА, но… Обнорин же ей поверил. Может, конечно, это всего лишь расчет – он понимает, что она не переступит через его доверие. То есть она здесь уже связана?! А вот и нет! Возьмет-переступит. Ради того… и вдруг понимает, что не очень-то знает «чего ради». Если бы Земля хотела, то узнала бы и о смертях в команде, и о психозе команды, и о сыне Эллы, наконец. А она не хочет? Только не в этом дело! (Эвви одергивает себя.) Должна быть правда. Неважно, тупиковый эксперимент здесь или наоборот, судьбоносный. Должна быть правда! А Земле она почему-то не интересна. Обнорин обмолвился как-то раз, что настоящая цель эксперимента (она сразу же напряглась) не прогресс, не новая стадия освоения космоса, а добро. Тут же, не дав ей и рта открыть: добро, что пишется с маленькой буквы. Она не поняла, тогда. «Тогда»? Это было вчера. Неужели вчера? Но не стали ли они все на Готере заложниками этого своего добра? Может, им только кажется, что оно у них с маленькой буквы? А что, если это у них такой способ объяснить неудачу эксперимента, прикрыться чем-то таким, что важнее и глубже «удачи» и не сводится к «успеху» их миссии здесь? И можно ли ради добра обманывать Землю? Ту самую Землю, которая тоже хочет добра. Добра, и только.

Эвви поняла, она не сможет переступить через доверие Обнорина, через доверие их всех к ней – пусть даже она не права. (Она всегда стремилась быть правой, искать правоты, быть «на стороне» правоты. Ее так учили, да она и сама хотела.)

6.

– Какая сегодня лунная ночь, надо же! – говорит Коннор.

Они с Эллой гуляют по окрестным лугам. Отошли далеко достаточно от их «викторианского особнячка». Он отсюда кажется крошечным, в нем светится только одно окно – Обнорину как всегда не спится.

– Редко бывает так, – соглашается Элла, – чтобы все три луны были настолько полны и отчетливы.

– Лучше, все-таки, если б их было две. Да и одной-то много, особенно, если речь о Второй Луне.

– На заре эксперимента, помнится, Коннор, ты пел другие песни. В общем-то, все мы пели иное, и те, кто против и те, кто за.

– Мы начинали из любви, а продолжаем, длим из чувства долга.

– Мы не длим эксперимент, а завершаем его, – ответила Элла, – пусть и не хотим признаться себе.

– Но… – попытался Коннор.

– А любовь, – перебивает Элла, – ты прав, было много любви. Но любили мы свою молодость, свою дерзость, свое всесилие здесь, в мире Готера. Любили свое добро, которое мы несем им, – она показала на небо, на эти луны, что так чисты и прекрасны сейчас. – Любовь дала нам право, да что там! санкцию лепить из тамошней человеческой глины. Мы убедили себя, что у нас добро, а не Иделы Добра. А как же иначе, раз нами движет любовь.

– Но нам удалось гораздо больше, чем мы предполагали изначально, – ответил Коннор. – Да! Я понимаю тебя прекрасно, никто из нас не может позволить себе такую роскошь как чистая совесть. И не дай нам бог деградировать до чистоты собственной совести… И все это как-то сочетается с чувством, сознанием правоты, нет, не собственной, конечно же, но правоты своей прожитой жизни.

– Меня мало заботит моя прожитая жизнь, – сказала Элла. – А так ты, наверное, прав.

Коннор обнял ее за плечи.

– Я благодарна тебе за все, что у нас с тобой было… пытаюсь быть благодарной, да… Но вот, прошло время, и понимаешь сам – нам все-таки надо быть порознь.

– Понимаю. Но я все еще люблю тебя. – Демонстрируя самоиронию, – Сам не ожидал.

Элла положила ладонь на его ручищу, обнимающую ее плечо, пожала ему запястье.

7.

Эвви прикрепили к Кауфману (Коннор сказал, что это пока). Гарри отвечал за программное и технологическое обеспечение всего, что они делают в этом мире. Гарри, покинувший Землю триста лет назад, имел в своем распоряжении новейшие земные разработки, Эвви не ожидала. Получается, равнодушие человечества к эксперименту само по себе, обиды колонистов Готера на Землю сами по себе, а научное взаимодействие не ослабевает? А кое в чем, насколько понимает Эвви, Кауфман был впереди Земли (он же гений, да?) и щедро делился с человечеством, и был неравнодушен (пусть и не сознавался, протестовал яростно) к земной славе. То есть она поторопилась спасать единство человеческой цивилизации от команды Коннора? Понимает, конечно, что это она, иронизируя над собственными страхами, забегает вперед, может быть, обольщается – ничего же еще не ясно.

Отношение к ней изменилось, она чувствует. Будто она успешно прошла какой-то тест. Но она не понимает, какой именно. Не наябедничала на них в НАСА? Но это же мелочи, детали. Приняла их «рамки»? Но вот же, не приняла. Или им как раз и понравилось, что не приняла, все-таки. Она так уверена, что не приняла? Но как бы там ни было, они уже считают ее своей. Они наивные? При всем их опыте, при всем превосходстве над ней, наивные. Она не уверена, что она «своя». Ее пугает их одержимость экспериментом, их одержимость каким-то, не очень ей ясным добром.

Чем был хорош Гарри Кауфман, он постоянно резонерствовал, критиковал своих коллег, все, что делалось или не делалось ими. Он возмущался НАСА. Был беспощаден к тем научным структурам Земли, что взаимодействуют с ним. Из его бесконечных монологов о том, что неправильно она узнавала о тех вещах, которые, по мнению. Коннора, знать ей не полагалось. И в вещах этих кое-что ее пугало.

– Командир Коннор, вот я работаю с Гарри, вы подключили меня и к Артему Обнорину. Я, образно говоря, мою пробирки в их лабораториях. Не более. Понимаю прекрасно, что на большее моей квалификации не хватает, во всяком случае, пока