Эйдос непокорённый

– Неудачи? Вы считаете неудачей то, что я вижу ваше враньё насквозь?

Она вдруг отвешивает мне пощёчину, злую, настоящую. В ушах звенит, но я улыбаюсь.

– Что ты лыбишься, дурочка? Скажем, парень был не в себе, наплёл тебе ерунды, – продолжает она с равнодушным видом, но я замечаю, как трепещут крылья её маленького острого носа. – Задурил твою голову глупыми идеями о жизни снаружи, и даже насильно затащил в Башню. Повезло, что Зелиг оказался рядом и спас тебя. Ещё сделаем снисхождение по возрасту – в двадцать два нет большого ума, это просто цифра. Вот о чём тебе следует молить Демиургов – об уме. И о спасении, конечно. Чтобы красное пятно на твоём запястье и правда оказалось электрическим ожогом, а не проклятой отметиной.

Так просто её не проведёшь. Она знает это и ехидно улыбается. Но и я хочу уколоть её побольнее.

– Кого молить? Они нас бросили. Соорудили шнодову Башню и свалили.

Я наблюдаю, как у Батьи-Ир залегает очередная морщина между бровей, как раздуваются ноздри.

– Не забывайся, – предупреждает она. – Твоя судьба зависит от решения Совета, а конклав зависит от меня.

Развернувшись, бывшая наставница быстро уходит, подметая балахоном пол из циновки.

Она бы придушила меня, не дожидаясь суда, или напоила бы ядом, но ей нужна показуха. Во главе Совета Батья-Ир всесильна. Только её методы – заткнуть меня и выставить дурой на всю обитель, мягко говоря, неприятны. Какое наказание выберет суд, как я буду жить дальше – страшно представить. И как найти выход, которого нет?

3. Метка

Разглядываю запястье. Батья-Ир сказала, что это отметка Демиургов. Допустим, создатели и правда жили на Эйдосе, построили Башню с макетом целой вселенной, который я видела лично. Людям такое не под силу. Но зачем натравливать на меня искры, метить? Уж лучше бы сразили молниями. Откуда Батье знать, что это дурная метка? Может, Демиурги хотели, чтобы люди ходили в Башню? Вдруг у меня откроется талант? Но, что если я завтра помру?

В аллидионских садах так помечают больное дерево, а после спиливают, чтобы зараза не распространялась. Не зря ведь меня заперли подальше от всех. От этой мысли становится не по себе.

На ощупь всё просто – небольшая мягкая выпуклость, и если придавить, кажется, будто она расползается, шевелится, как живая. Отодрать бы эту дрянь вместе с собственной шкурой, но иллюзия быстро проходит, и я снова ничего не чувствую. Нужно избавляться от этой заразы. Мне бы в лазарет, к инструментам, или кого попросить. Только сюда никто не спешит.

Время будто остановилось, замкнулось на себе, как знак бесконечности, и лишь голодный спазм в животе напоминает о его течении. Утолить голод нечем, еда в этой келье не положена, зато воды хоть утопись – небольшой бассейн. Полезная жидкость очищает тело – храм души, а от чистого тела зависит и чистота духа. Но этого святошам мало. Следующий шаг – чистота мыслей, и его я ненавижу особенно. Трудно отказаться от желания прибить Батью-Ир за вредность, или Макса после его поступка. Но согласно Писанию, дурные помыслы, не говоря уже о действиях, истощают дух негативной энергией. И духу может не хватить сил, чтобы сохранить личность и возродиться в новом теле. Поэтому у нас тут постоянно очищаются – голодом, водой, молитвами и ритуалами. Такова суть аллидионской религии, так святоши зарабатывают возможность реинкарнации. Хотят бессмертия.

Но я не верю в перерождение, в волю Демиургов, и с моими помыслами не очищусь никогда. Брожу по келье, царапая ногтями непонятный след на запястье, как вдруг за дверью слышатся шаги – шарканье подошв по каменной кладке. Скрип дверных петель, словно музыка, глоток свежего воздуха, оживляет отсыревший склеп. Хвала Демиургам! Это Мастер Гиллад, человек, заменивший мне семью, лучший лекарь в обители, строгий и справедливый учитель.

Всем знаком его серый балахон, расшитый лекарскими символами, и неулыбчивое, гладко выбритое лицо. Его седые волосы забраны очками на ремне, одежда пропиталась микстурами, так что Мастера легко узнать с закрытыми глазами. Подпрыгиваю навстречу, надеюсь, он принёс хорошие новости и просветит меня насчёт отметки Демиургов, скажет, что Батья-Ир лишь хотела меня запугать.

Старый лекарь суёт мне в руки кружку горячего супа. Запах еды дразнит так сильно, что я не могу удержаться.

– Только посмотри куда тебя занесло! – ворчит он вместо приветствия, пока я, обжигаясь, проглатываю суп, – всё я виноват, старый чурбан. Мало того что заступился за сопляка, так ещё и угораздило приставить к нему тебя.

Для Мастера Гиллада все сопляки, даже Макс, который точно был старше меня. Разве что Обаккинов он так не называет.

– Ты не виноват, что так вышло, Мастер Гиллад, – я отдаю ему пустую кружку. – Откуда тебе было знать?

И приставил он меня только потому, что я подслушивала и была в курсе.

– Оттуда! – он ставит кружку на циновку и внимательно глядит. – Так обычно бывает, когда встречаются двое молодых людей.

Я хорошо помню нашу встречу и состояние, в котором был Макс. Треснувшие рёбра, синяки, ссадины и отшибленная напрочь память. Кстати, благодаря Зелигу. Не думала, что он способен на такое. Но Доверенные с радостью врали, будто не в курсе. Остальным святошам сказали, что Макс из южной части обители, из тех затворников, кто редко сюда заходит. Это сработало.

Совет обсуждал в Архиве другое – способ избавиться от чужака, его смерть. Они не знали, что я сижу в обсерватории и слышу, как Батья-Ир называет его выродком и дикарём из-за стены, как убеждает всех, что Максу среди нас не место, и после всего увиденного им, чужака нельзя отпускать. Мастер Гиллад и большинство считало, что чужак ничего не помнит, поэтому безопасен, и если его отпустить, никогда не найдёт к нам дороги. Только древний закон поставил точку в этом споре: «пока пришелец не покидает стен обители, он имеет право на жизнь».

Мастер Гиллад всегда умел докопаться до правды и утереть нос Совету. Именно он нашёл этот пункт в старом фолианте, а потом поймал меня за ухо, выходящей из Архива следом за Советом. Но вместо наказания, раз уж я в курсе, заставил приглядывать за Максом, помогать ему адаптироваться. Разумеется, тайно. Я не возражала, мне до коликов хотелось разузнать о нём побольше, выпытать знания о жизни на материке. Проблема была только в памяти Макса, впрочем, это не помешало его стремлению свалить отсюда. И общая мечта объединила нас.

Мастер Гиллад зажигает в чашах огонь и наконец-то интересуется моим следом на запястье. Напяливает очки на выцветшие голубые глаза, выбирает в сложной конструкции стекло потолще, и пытается рассмотреть сквозь следы моего вандализма что-то известное только ему. Кряхтит, сопит, водит большим пальцем по моему запястью, надавливает место, где недавно алела отметина, а теперь не осталось и следа. Может, там и не было ничего?

– Что именно ты трогала? – Мастер Гиллад цокает, оставляет мою руку, думает. Плохой знак.

– Ничего, – нервно мотаю головой и мне становится не по себе, неужели Батья-Ир права и это опасная метка? – До самой платформы только за руку Макса держалась.

Даже такой незамысловатый контакт в обители считается преступлением, поэтому лишь смелые позволяют себе прятаться по углам. Мастер Гиллад знает о нас и не выдаст. Ведь чувства нельзя запретить, вытравить голодом, медитациями и вымыть водой. Он задумывается, морщится, стареет на глазах, хотя ему и без того сто восемьдесят.

– Это невозможно. Сколько себя помню, такого ещё не было, – бормочет он под нос.