Эйфельхайм: город-призрак
Шрифт:
Дитрих и Ганс сидели на лужайке перед церковью, взирая сверху на празднества.
— Говорят, древняя раса людей с рыжими волосами, когда-то владевшая этими землями, разводила подобные костры, отмечая середину весны.
— Народ, который вы называете язычниками, — сказал Ганс.
— Нет, всего лишь одно племя. Римляне, например, со временем покончили с такими фривольностями, что стало одной из причин падения их империи. Она была слишком серьезной, чтобы сохранить жизнеспособность.
— И тогда христиане переняли обычаи у язычников.
Дитрих отрицательно помотал головой:
— Нет, это язычники стали христианами
— И, подобно народу рыжеволосых, зажигаете костры и танцуете вокруг шестов. — Ганс улыбнулся. — Наблюдение за вашими обычаями — великая задача Скребуна, и мне кажется, этот пример его порадует. Наверное… — Он замер на мгновение. — Наверное, я навещу его.
Под ними среди празднующих философ усердно трудился над своим устройством для fotografia.
На неделю литании Ганс и другие крэнки, которым пожаловали надел, присоединились к селянам в ежегодном обходе манора. После мессы Дитрих возглавил процессию, облаченный в украшенную вышивкой, свободно ниспадающую накидку, и нес святую воду в медном ведерке, на котором было выгравировано изображение ручья, брызжущего из-под горы. За ним, в порядке старшинства, шествовали Клаус и Хильда, затем Фолькмар с родственниками, следом остальные ministeriales того года, а далее остальные жители деревни, числом около двух сотен. Все болтали, смеялись; вокруг носились дети, стремительные, как стрелы, и жужжащие, словно пчелы на лугу. Ганс и Готфрид шли подле Дитриха, причем первый держал в руке кропило, а второй — ведро.
Пастор вспомнил, как маленькая Терезия скакала с тем же самым зажатым в кулаке кропилом, а Лоренц тащил ведро и держал накидку. Взял ли Готфрид обязанности Лоренца на себя, как принял его имя? Ныне Терезия от страха держалась в самом конце процессии.
Манфред сопровождал их верхом на белом иноходце, чью гриву заплели в косы, надушенные свежими фиалками.
Рядом с ним ехали Ойген, Кунигунда и — верхом на маленьком белом пони — малышка Ирмгарда с длинными, до самой талии, развевающимися на ветру волосами, подпоясанная кружевным кушаком, символом целомудрия. Кунигунда, теперь замужняя женщина, накрыла волосы мантильей. Эверард шагал широким шагом вместе со своей женой Ирмгардой и сыном Витольдом в нескольких шагах позади отряда герра.
— Как тащиться по господскому навозу, так все благородство куда-то пропадает, — шепнул Клаус жене, достаточно громко, так что Ирмгарда нахмурилась и крепче сжала руку мужа.
Дитрих ранее объяснил Гансу, что это была церемония только для fатіlіа, потому Иоахим и солдаты крепости остались дома. Тем не менее Скребун и несколько крэнков-пилигримов увязались за ними со своими устройствами для fotografia.
Земля еще не просохла после дождей на предыдущей неделе, и вскоре штаны и башмаки идущих пешком испачкались, а конь Манфреда перемазался грязью по колено. Там, где процессия подходила к границе манора, староста Рихард делал знак, и родители кидали своих детей вон в тот ручей или стукали головой об это дерево. Стояло всеобщее веселье, нередко раздавались крики: «А давай-ка их еще разок!»
— Любопытный обычай, — заметил Ганс. — Однако действенный. Нельзя любить весь мир. Он слишком велик. Но частица
земли, которую видит глаз, может стать дороже всего на свете.После остановок на обед и посещения любопытными корабля крэнков селяне оказались на восточной стороне Большого леса, где земля резко уходила вниз к дороге на Медвежью долину. Манфред уже взял было лошадь под уздцы на отроге горы, желая спуститься, как вдруг поднял вверх ладонь.
— Тихо! — Болтовня крестьян постепенно сошла на нет после громких окриков «Тише, там!» и «Господин хочет тишины!».
В конце концов, в воздухе остался только шорох веток деревьев у них за спинами. Эверард хотел что-то сказать, но властитель Хохвальда жестом приказал ему молчать.
Наконец, они услышали. Издалека доносился размеренный набат.
Колокол бил на одной ноте, спокойно, не сбиваясь с ритма, едва слышно, словно лист, кружащийся в порывах ветра.
— Уже Анжелюс? — спросил кто-то.
— Нет, солнце еще высоко.
— Слишком низкий звук для колоколов Св. Екатерины. Может, это со Св. Петра?
— Св. Вильгельма, я думаю.
— Нет, там три колокола.
Затем ветер переменился, и чуть слышный звон стих. Манфред послушал еще немного, но звук пропал.
— Чьи это колокола? — спросил он Дитриха.
— Я не разобрал, мой господин. В монастыре Св. Блеза есть басовый колокол, называемый Патерностер, но этот звучит выше. Я думаю, эти дальше тех, что мы обычно слышим, и порыв ветра донес их звон до наших ушей.
Неожиданно закричал Ганс:
— Дым! И пять всадников.
Эверард вскочил на выступающий из земли валун и прикрыл от солнца глаза:
— Монстр прав. Хутор Альтенбаха горит! Облако пыли движется на северо-восток. Те пять всадников скрыты за ним, — добавил он, соскакивая с камня. — Я подтверждаю слова жукоглазого.
Манфред отдал приказание сервам помочь потушить пожар. Ганс призвал других крещеных крэнков. После клацаний и жестикуляций он и Беатке запрыгали скачками по направлению к ферме Альтенбаха, тогда как Готфрид с еще одним пришельцем устремились в лес, к поврежденному кораблю. Пятый остался на месте в нерешительности.
— Как они могут делать такие большие скачки? — подивился Клаус, впервые увидевший, как крэнки передвигаются в чистом поле. — На них что, сапоги-скороходы?
Клаус хмыкнул, не слишком-то убежденный, и припустил за остальными. Дитрих схватил Терезию за запястье:
— Пойдем, Альтенбахам, может, потребуются твои мази. Но она вырывалась из его рук:
— Нет, пока они там! Дитрих протянул руку:
— Не одолжишь ли мне тогда свою сумку? — Поскольку Терезия не пошевельнулась, он прошептал: — Что и требовалось доказать. Сначала ты отвратилась от странников без всякого на то основания; теперь не желаешь помогать собственным сородичам. Этому ли учил тебя я с детства?
Терезия резко опустила короб ему на руки:
— На! Забирай! — И она разрыдалась. — Присмотри за Грегором. Этот большой дурак рискует своей душой.
Как только Дитрих поспешил за остальными, над его головой пронеслись Готфрид и крэнк Винифрид в летательной упряжи, с которой свисали какие-то странные металлические ведра. Бросив взгляд назад, он заметил небольшую кучку селян, оставшихся на месте. Терезия. Фолькмар Бауэр и его родичи. Аккерманы. И один из крэнков. Впрочем, чтобы справиться с одним горящим домом, не нужно две сотни человек! И все же бок о бок с ним бежали вприпрыжку Никел Лангерман, Фальк, сын Альбрехта, — и даже Клаус Мюллер! Никел ухмылялся: