Эйнит

Штаны к траве приклеились, а язык к зубам, которые даже постукивать начали в ритм молоточка. Дятел собственной персоной... Руки мокрые стали, и кольцо с пальца в траву скользнуло.

— Растяпа ты, Эйнит Долвей.

Сапожник отложил молоточек, и опа — у кольца будто крылышки выросли, и оно само порхнуло на ладонь человечка.

— Оно твое, — то ли вопросительно, то ли утвердительно выдавила из себя Эна, но человечек покачал головой, и кольцо со звоном упало на вспотевшую ладонь Эны.

— Я просто полюбопытствовал, Эйнит Долвей. Чужого не беру, но и своего не отдам, так что можешь не пялиться на меня. Захочу и исчезну. Не поймаешь!

— А я не пялюсь...

Только глаза прикрыть не смогла. Взгляд будто приклеился к забавной веснушке на носу. У Малакая такая же. Да бороду налепи, один в один будет. Может, снова глюк. Может, они все так ее достали, что в сказочных персонажей преобразились... Вот бы глаза закрыть и проснуться в своей кровати под лоскутным покрывалом. Без всяких там фейри и лепреконов. Кем бы этому чучелу еще быть, если не хранителем горшка с золотом. Вот и дождь будет, а с ним и радуга, а в конце нее золото...

— Нету меня никакого золота, — будто читая ее мысли, затараторил человечек. — Не видишь, борода даже не выросла. Дай сюда ногу!

О, как! Даже закричал, а она сразу подчинилась, да успела отдернуть ногу, когда цепкие маленькие ручонки потянулись к ней. Что там Деклан говорил: берегись Малакая? Не знает он никакого Малакая, зато знает того, кто на него уж очень смахивает. И с каких таких пор лепреконы башмаки на кроссовки сменили?

— С шестидесятых, когда я родился. Надо же интегрироваться в ваше общество...

— лепрекон запнулся трижды, но все же выговорил трудное слово. — Дай ногу, говорю!

Ага, злится! Посмотрим, кто кого перехитрит! Сейчас еще золотую кандалу наденет и к королеве фейри притащит! Глаза щурит, подлец!

— Примерить обувку следует сначала.

— Мне на десять размеров больше надо!

— Ну так дай мерку снять.

— А ты на глазок прикинь.

— А если ошибусь...

И Эна еле успела ногу поднять и пнуть лепрекона в живот, когда он почти поймал ее. Бедный человечек в дальние кусты улетел, а она за ногу схватилась. Из стопы торчало шило! Сейчас она сознание потеряет и окажется в их мире!

— Ну и дура же ты, Эйнит Долвей!

Лепрекон уперся одной рукой ей в ногу, а другой потащил шило на себя. И теперь уже с шилом в руке лежал на спине по другую сторону от нее. Но через мгновение вновь запрыгал рядом и заткнул рану золотой кожей.

— Не учили тебя, что ли, кровью тропинку к себе не метить?

Эна замерла, или нога просто в лепреконовых руках окаменела. Да, да, Эйдан просил ее не раниться... Но она уже окропила священный форт, рухнув со стены.

— Дуй отсюда, покуда вороны нас не засекли, — голос лепрекона утратил смех, даже глухим стал. — Уши открой, Эйнит Долвей. Я с тобой, кажется, по-английски разговариваю, честь оказываю... Дуй! Я к тебе в полночь приду.

— Зачем? — Эна подтянула к носу больную ногу.

— Вот в полночь и узнаешь, — вновь смеялся лепрекон. — Только не забудь чашку с молоком оставить на крыльце. Это наш условный знак будет, что мать твоя спит, и ты одна. Проваливай, Эйнит Долвей! Проваливай! Живо!

Живо не особо получалось босиком да с больной ногой. Кроссовки она на ходу за шнурки связала и на шею накинула, а свободными руками каждую секунду лепреконовский пластырь проверяла, и как до дома допрыгала, так нога болеть перестала, но отодрать золотой лоскутик не получилось, сколько она ни старалась подцепить его то с одной, то с другой стороны.

— Эна, что ты там ковыряешь?

Эна успела натянуть кроссовок на пальцы и теперь судорожно развязывала шнурки, стянутые почти что морским узлом.

— Траву стряхивала! — выдала она, опасливо озираясь на мать.

В садовых перчатках — она опять возилась с горшками. Пусть обратно к ним идет. Сейчас лишних бесед ей не вынести...

— Ты учебу навсегда отложила?

О, началось... Зато хороший повод запереться наверху. Только сосредоточиться на учебе не получалось. Завершив с пятых попыток сегодняшние тесты, Эна закрыла ладонями глаза, а потом как подорвалась. А вдруг нечем будет наполнить ночью кружку! Она чуть не сорвала с петель дверцу холодильника. Только не это! Молока на донышке и что-то оно как-то мерзко пахнет, а утром она спокойно добавляла его в хлопья...

— Мам, у нас молока нет!

Лора все еще с тяпкой и освобождать руки явно не собирается.

— Проживем без молока. Завтра купим.

— Почему не сегодня?

Она, кажется, нормальный вопрос задала, что сразу лоб-то вытирать, да еще и грязной перчаткой!

— Будет дождь. Я в дождь не поеду. Что непонятного?

— Объяснила, стало понятно, — буркнула Эна в серое низкое небо. — Оно такое весь день. Успеем.

— Блинчики разогреем с утра, успокойся!

Эна действительно нервничала и пыталась отыскать причины для поездки в магазин, чтобы мать точно согласилась. Но голова оставалась пустой. Зато ноги понесли ее к велосипеду.

— Сама съезжу!

Она переоделась в джинсы и отыскала в заднем кармане выстиранную пятиевровую купюру. Должно хватить!

— Куда ты собралась в дождь?

— Нет никакого дождя! Я двадцать раз вернусь! Голова кругом. Хоть проветрюсь!

Золотая заплатка на ноге чувствовалась даже через носок, и Эна пару раз сгибала о педаль тонкую подошву кроссовки, пытаясь почесать стопу — не выходило. Ветер усиливался, или это она гнала как ненормальная и влетела в лавку с первыми каплями дождя. Пока она расплачивалась, дождь усилился, и Эна осталась у окна наблюдать за бегущими по стеклу дождинками. За спиной был стол с домашней выпечкой, вызывавшей в пустом желудке непростительные звуки, но денег на целый кекс не хватало, а попросить четвертинку Эна не решилась — вдруг здесь не принято.

Дождь сжалился над голодающей и прекратился так же неожиданно, как и начался. Эна протерла рукавом куртки сиденье и повесила на ручку пакет с молоком, прокляв свою дурную голову — на руле нет корзинки, а она рюкзак не взяла. Теперь быстро не покатишь — банка стеклянная — другое было только обезжиренное, такое не станешь лепрекону предлагать, даже с учетом его интеграции в современное общество.

Приходилось постоянно поправлять скользящий пакет, чтобы банка не билась о руль. Она больше следила за пакетом, чем за дорогой —у них здесь уже никто не ездит, а все рытвины не объедешь. Белые кроссовки теперь даже серыми не назовешь, да и черт с ними. Главное — молоко на ночь есть. Теперь бы еще придумать, в какую чашку налить. Зеленой у них, кажется, нет...

Нет! Она заметила машину слишком поздно, чтобы оценить расстояние между ней и собой, и единственной здравой мыслью было вывернуть руль к обочине. Колесо повело в сторону, и Эна тут же почувствовала под собой асфальт. В ушах стоял звук битого стекла и визг тормозов. Или все же это она визжала при виде растекающейся у ног белой лужи. Молоко!

— Кто тебя ездить учил?! — они, кажется, закричали это вместе, или все же Эне потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, кто перед ней. И этого времени Малакаю хватило, чтобы за шкирку поставить ее на ноги.