Эйсид-хаус

– На самом деле, – холодно прервал я ее, – мы хотим знать, что произошло с Китом.

– Ах, боже, конечно, простите! Вы, должно быть, потрясены до глубины души. Кит несся по эм-двадцать пять к Гилдфорду, когда «порше» потерял управление. Шина лопнула. Судя по всему, машина перелетела два ряда, потом через разделитель и выскочила прямо на встречную полосу. Лобовое столкновение с огромным грузовиком; «порше» раздавило просто всмятку, и, как вы понимаете, Кит был почти мертв, даже, можно сказать, и не почти. Бедный Кит. – Она снова взглянула на аквариум, впервые на наших глазах немного погрустнев и помрачнев. – Один врач из медицинской исследовательской компании сказал мне так: «В общепринятом смысле слова ваш муж мертв. Его тело раздроблено на кусочки. Большинство главных органов ни к чему не пригодно. Однако голова и мозг остались неповрежденными. У нас есть новый аппарат, спроектированный в Германии и впервые опробованный в США. С вашего согласия мы можем его предоставить для поддержания в Ките жизни. Это очень дорого, но мы можем заключить соглашение на сумму его страховки, поскольку он технически мертв. Это сложный вопрос, – говорил врач, – и мы оставим этическую его сторону философам. В конце концов, мы и платим налоги для того, чтобы философы могли сидеть и размышлять в своих башнях из слоновой кости». Вот так он сказал. Мне понравилась эта его последняя мысль. В любом случае он заверил меня, что, хотя их юристам надо оформить кучу документов, чтобы расставить все точки над «i», они уверены, по его словам, в конечном результате. «Вы согласны?» – спросил он. Ну и что, боже мой, я могла ответить?

Я посмотрел на Вэл, затем на Кита. Сказать было нечего. Возможно, в один прекрасный день с нынешними успехами медицинской науки врачи найдут тело с безнадежно поврежденной головой и смогут произвести трансплантацию. В таких телах не будет недостатка; я подумал о самых разных политиках. Вероятно, ради поиска здорового тела, к которому можно приставить голову, и был затеян этот жуткий эксперимент. Впрочем, да ну их всех; меньше знаешь – крепче спишь.

Мы сели за стол. Возможно, Фиона и скажет, что вечер удался – как запланированное рабочее задание или проект, который нужно непременно выполнить. За вычетом пары незначительных промахов, например, когда я отказался от бокала вина.

– Я за рулем, Фиона. Мне хватит…

Я поглядел на то, что осталось от Кита в аквариуме, и беззвучно пробормотал извинение. Его глаза моргнули.

Пока Фиона суетливо бегала на кухню и обратно, Валери тщетно уговаривала ее сесть и расслабиться. Она чуть было не брякнула, что Фиона мечется как безголовая курица, но вовремя спохватилась и заменила курицу порхающим мотыльком.

Тем не менее вечер не был столь уж мучительным, и ужин оказался вполне съедобным. Мы еще немного поболтали. Когда мы собрались уходить, я неловко и довольно смущенно вскинул, глядя на Кита, два больших пальца вверх. Он снова подмигнул.

Валери прошептала Фионе в коридоре:

– Ты только одного нам не сказала – кто же этот потрясающий новый парень?

– Ах, боже… так странно, как все происходит. Да тот врач из медицинской компании, предложивший подключить Кита к аппарату. Боже, Вэл, он настоящий мачо. На днях он схватил меня, швырнул на диван и трахнул не сходя с места… – Она зажала рот ладонью и взглянула на меня. – О боже! Я ведь не смутила тебя, Кроуфорд?

– Да, – неубедительно соврал я.

– Чудесно! – весело воскликнула она, снова втаскивая нас в комнату. – Напоследок мне нужен ваш совет: как по-вашему, может, Кит будет лучше смотреться на другом конце комнаты рядом с CD-проигрывателем?

Вэл бросила на меня нервный взгляд.

– Да, – сказал я, заметив, что диван стоит прямо напротив аквариума Кита. – Думаю, так определенно будет лучше [8] .

Рохля

С Катрионой какое-то время было хорошо, но она мне изменила. И это нелегко было выкинуть из головы и забыть; так просто не получалось. В один прекрасный день она опять возникла – зашла в паб, где я играл на одноруком бандите. Впервые за долгое время я столкнулся с ней.

8

Рассказ Уэлша представляет собой вариацию на тему рассказа Роальда Даля «Уильям и Мэри» (1959).

– По-прежнему дергаешь рычаг, Джон, – сказала она этим своим надменным, гнусавым голосом.

Я собирался сказать что-то типа: «Нет, блин, в бассейне плаваю», – но лишь выдавил:

– Да, похоже на то.

– У тебя не найдется деньжат – угостить меня выпивкой, Джон? – спросила она.

Катриона выглядела обрюзгшей, более обрюзгшей, чем когда-либо. Может, снова забеременела. Ей нравилось быть в центре внимания, нравилась та суматоха, которую поднимали вокруг нее люди. На своих детей у нее времени не было, а вот постоянно выпендриваться в пабах – так пожалуйста. Дело в том, что с каждой ее беременностью люди обращали на нее все меньше внимания. Это уже приелось, и, кроме того, они поняли, что она за штучка.

– Ты снова вернулась в семью? – спросил я, осторожно подталкивая «бандита» коленом. Еще бы одну кисть винограда. И все будет в ажуре.

Есть контакт.

Нажать «коллект».

И снова «коллект».

Жетоны. Всегда чертовы жетоны. Я надеялся, ведь Колин говорил мне, что новая машина платит наличными.

– Неужели это так заметно, Джонни? – отозвалась она, приподнимая свою поношенную блузу и натягивая колготки на выпирающий живот.

Я тогда подумал о ее сиськах и жопе. Я не глядел на них, типа, не пялился, ничего такого; просто думал о них. У Катрионы были потрясные сиськи и офигенная большая жопа. Вот что мне нравится в чиксе. Сиськи и жопа.

– Я занимал стол, – сказал я, отходя от нее к пулу.

Парень из булочной Крофорда обставил Бри Рэмэджа по всем статьям. Должно быть, неплохой игрок. Я вынул шары и поставил в треугольник. Вроде бы ничего такой парнишка из Крофорда.

– Как Шантель? – не унималась Катриона.

– В порядке, – сказал я.

Ей следовало бы как-нибудь зайти к моей маме и повидать ребенка. Не то чтобы все ждали с нетерпением по понятным причинам. И все же это ее ребенок, а это что-то значит. Нормальный человек непременно зашел бы. Это мой ребенок и все такое, я люблю этого ребенка. Все это знают. И тем не менее мать, которая бросает своего ребенка, которая не заботится о своем ребенке, – это не мать, не настоящая мать. Как по мне. Это чертова шлюха, блядь, вот что она такое. Вульгарная личность, как говорит моя мама.

Интересно, чьего ребенка она теперь носит. Наверное, Ларри. Я так надеюсь. Пусть это послужит обоим гадам уроком. А вот ребенка их мне все-таки жаль. Она бросит его, как бросила Шантель; как оставила двух других своих детей. Я и не подозревал об их существовании, пока не увидел их на нашей свадьбе.

Да, моя мама оказалась права насчет нее. «Она вульгарная», – говорила мама. И не просто потому, что она была из Дойлов. Она любила выпить: «Это не подобает девушке», – считала мама. Поймите, мне это нравилось. То есть сначала нравилось, пока не обрыдло, да еще и башлей из-за этого становилось все меньше и меньше. А ведь вкалывал-то я. Затем появился ребенок. Тогда ее пьянство меня совсем достало, просто вконец.

Она всегда надо мной потешалась у меня за спиной. Краем глаза я замечал ее ехидную усмешку, когда она думала, что я не смотрю. Обычно это происходило, когда она была со своими сестрами. Они втроем ржали, пока я играл на «бандите» или катал шары. Я чувствовал на себе их взгляд. Через какое-то время они перестали даже притворяться.

Я плохо справлялся с ребенком, в смысле, когда он был совсем еще маленьким. Казалось, это заполонило собой все; такой шум – и от такого крошечного тельца. Ну и, наверно, я слишком часто выходил в город, когда появился ребенок. Так что, может, вина отчасти и на мне, отпираться не буду. И тем не менее она продолжала устраивать разные выкрутасы. Как в тот раз, когда я дал ей деньги.

Она была на мели, так что я дал ей двадцатку и сказал: «Ты выйди, крошка, развлекись. Прогуляйся с подругами». Хорошо помню тот вечер, потому что она взяла и вырядилась, как уличная девка. Тонны косметики, да еще блядское платье нацепила. Я спросил ее, куда это она собралась в таком прикиде. Она стояла и лыбилась. «Куда?» – повторил я. «Ты хотел, чтобы я вышла развлечься, вот я и пошла, твою мать, развлекаться», – заявила она. «Куда? – опять я за свое. – Я имею право знать». Она расхохоталась мне в лицо, как ебнутая гиена, и хлопнула дверью.