Эйсид-хаус

Потом она вернулась, и ее шея была вся в засосах. Я проверил ее сумочку, когда она надолго заперлась отливать в туалете. Там оказался сороковник. Я дал ей двадцатку, а она вернулась с сорока чертовыми фунтами в сумочке. Я чуть с ума не сошел. Я было начал: «Что это такое, а?» А она просто смеялась мне в лицо. Я хотел было пощупать ее пизду – может, пойму, трахалась или как. Она начала вопить и сказала, что, если я ее только трону, ее братья наваляют мне по полной программе. Они психопаты, эти Дойлы, каждый чувак в округе знает это. Я, конечно, сумасшедший, по правде говоря, что вообще связался с Дойлами. «Ты – рохля, сынок, – сказала однажды моя мама. – Все они сразу это видят. Они знают, что ты работяга, знают, что ты для них легкая добыча».

И вот что смешно: Дойлы могли делать что хотят, и я думал, что за их широкой спиной тоже смогу делать что хочу. И какое-то время так оно и было. Ни один козел ко мне не цеплялся, я был здорово прикрыт. Затем с их стороны началась халява; у меня стреляли сигареты, выпивку, мелочь. И затем они поимели меня, то есть поимел этот мудак, Алек Дойл: заставил меня приглядывать за своим товаром. Наркотики. Не гаш или еще какая фигня, бери выше; речь о героине. Я мог угодить в тюрьму. Застрять там черт знает на сколько лет. И все из-за Дойлов и их шлюхи-сестры. В любом случае я развязался с Дойлами раз и навсегда. Все кончено. И я тем вечером не коснулся Катрионы, и мы спали в разных комнатах; я, типа, на диване.

Это случилось сразу после того, как я скорешился с Ларри, соседом сверху. Его жена только что ушла от него, и он жил один. Для меня это было как страховка; Ларри был без тормозов, один из немногих чуваков в округе, которым даже Дойлы выказывали немного уважения.

Я работал по государственной учебной программе занятости. Маляром. Красил в домах престарелых. Большую часть времени я проводил на улице. Дело в том, что когда я возвращался домой, то либо заставал Ларри в нашей квартире, либо ее у него. Все время оба поддатые, мать их. Я знал, что он ее трахает. Потом она стала зависать там вечерами. И вскоре перебралась наверх к нему окончательно, оставив меня внизу с ребенком. Ну и мне пришлось уйти с работы; ради ребенка, понимаете?

Когда я брал Шантель к моей маме или отправлялся с ней в детской коляске по магазинам, то иногда видел их обоих у окна. Они смеялись надо мной. Однажды днем я вернулся домой и обнаружил, что дверь взломана. Унесли телевизор и видак. Я понимал, кто их взял, но ничего не мог поделать. Ничего против Ларри и Дойлов.

Мы с ребенком вечно просыпались по ночам от шума в их квартире. Она не давала спать собственному ребенку. И мы были вынуждены слушать, как они там трахаются, ругаются, устраивают вечеринки.

Потом однажды раздался стук в дверь. Это был Ларри. Он просто взял и протиснулся мимо меня в квартиру, скороговоркой неся свою обычную околесицу.

– Ладно, приятель, – сказал он. – Послушай, мне нужно небольшое одолжение. Чертовы козлы-электрики только что ушли и отключили нас, вот так.

Он подошел к моему окну, выходящему на улицу, открыл его, и, втянув внутрь штепсельную вилку, свисавшую сверху из окна его гостиной, воткнул в одну из моих розеток.

– Всего и делов-то, – улыбнулся он.

– Да, – только и смог я сказать.

Он сообщил мне, что достал кабель удлинителя с блоком, но ему просто требуется доступ к источнику питания. Я сказал, что он совсем зарвался, собираясь использовать мое электричество, и двинулся, чтобы отключить его.

– Если увижу, что ты когда-нибудь тронешь этот чертов штепсель или этот выключатель, то ты мертв, твою мать, Джонни! – заорал он. – Это я тебе говорю, блядь! – Он говорил на полном серьезе и все такое.

Ларри затем начал втюхивать мне, что по-прежнему считает нас друзьями, несмотря ни на что. Сказал, что мы будем делить счета пополам. Впрочем, я уже тогда был уверен, что этого не произойдет. Я ответил, дескать, его счета будут больше, чем мои, потому что у меня ничего не осталось в доме, что требует электричества. Я думал о моем видаке и телевизоре, которые, как я был уверен, он забрал наверх.

– И что бы это означало, Джонни? – спросил он.

– Ничего, – просто ответил я.

– Вот лучше ничего и не говори, твою мать, – сказал он.

Я сказал «ничего», потому что Ларри сумасшедший; абсолютный психопат.

Затем его лицо изменилось и он, типа, расплылся в широкой улыбке. Он кивнул на потолок:

– А она не так уж плохо ебется, а, Джон? Извини, что вклинился между вами, приятель. Ну да бывает, дело житейское? – (Я кивнул.) – Делает клевый минет, – продолжил он.

Я чувствовал себя как говно. Мое электричество. Моя женщина.

– Когда-нибудь трахал ее в жопу? – спросил он.

Я пожал плечами. Он скрестил руки на груди.

– Я стал намекать ей, что так будет лучше, – сказал он, – просто потому, что не хочу, чтобы она забеременела. Ребенок там, лишний рот. А раз чувиха забеременела, она будет думать, что может запускать руку в твой карман всю оставшуюся жизнь. Твои башли уже не твои собственные. Это, блядь, меня совершенно не устраивает, должен сказать тебе. Я сохраню мои деньги. И скажу тебе еще одну вещь, – засмеялся он. – Я надеюсь, что у тебя нет СПИДа или чего-то такого, потому что, если есть, ты и меня теперь заразил. Я никогда не использую гондон, когда протягиваю ее там наверху. Никогда. Лучше стану чертовым дрочилой.

– Нет у меня никакого СПИДа, – сказал я, впервые в жизни об этом пожалев.

– Никогда бы не подумал, грязная ты скотинка! – засмеялся Ларри.

Затем он потянулся в детский манеж и погладил Шантель по голове. Я почувствовал резкую боль. Если он попытается коснуться этого ребенка снова – зарежу козла; и пофиг, кто он такой. Мне уже наплевать.

– Все в порядке, – заговорил он. – Я не собираюсь забирать твоего ребенка. Она хочет этого, врубись, и я считаю, что, вообще-то, ребенок должен оставаться со своей матерью. Дело в том, Джон, как я сказал, мне ребенок в доме не нужен. Так что ты должен благодарить меня за то, что он все еще остается у тебя, подумай об этом на досуге. – Он внезапно стал угрюмый и злой и предостерегающе ткнул в меня пальцем: – Подумай об этом, прежде чем начнешь обвинять других людей во всех смертных грехах. – И ту же снова заговорил радостно; эта скотина могла запросто менять голос как перчатки. – Видел этот расклад на четвертьфиналы? Кто победит в паре Сент-Джонстон – Килмарнок? На «Истер-роуд», типа, – улыбнулся он мне, затем окинул взглядом всю комнату. – Чертова дыра, – прошипел он и двинулся к выходу. На пороге Ларри остановился и повернулся ко мне. – Еще одна вещь, Джон, если ты захочешь снова вставить ей, – он указал на потолок, – то просто крикни. С тебя десятка, и полный вперед, типа.

Я не на шутку застремался и сразу же после этого отвез ребенка к моей маме. И вот как получилось: мама пошла в социальную службу и уладила там все дела с пособием на ребенка. Они пошли к ней качать права, и она дала им от ворот поворот. Меня за это избили, Алек и Мики Дойл. А потом Ларри и Мики Дойл измудохали меня еще раз, когда мне отключили электричество. Они схватили меня на лестнице – дернули сзади, опрокинули и начали избивать. Я боялся, что они найдут деньги, которые я выиграл на «бандите», – вдруг залезут ко мне в карманы и найдут. Пятнадцать фунтов. Но они меня просто пинали. Пинали, а она вопила:

– БЕЙТЕ ЭТОГО КОЗЛА! УБЕЙТЕ ЕГО! НАШЕ ДОЛБАНОЕ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО! ЭТО БЫЛО НАШЕ ДОЛБАНОЕ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО! ОН ЗАБРАЛ МОЕГО РЕБЕНКА, МАТЬ ЕГО! ЕГО СТАРАЯ ШЛЮХА-МАТЬ ЗАБРАЛА, БЛЯДЬ, МОЕГО РЕБЕНКА! ВОЗВРАЩАЙСЯ К СВОЕЙ ЧЕРТОВОЙ МАМОЧКЕ! ВЫЛИЖИ ЕЙ ВСЕ ПОД ЮБКОЙ, МУДАК!

Спасибо, что они бросили меня, так и не проверив карманов. Ладно, думаю, на этот раз им в любом случае ничего не достанется. Я доковылял до мамы, чтобы привести себя в порядок. У меня был сломан нос и треснуло два ребра. Пришлось идти в травму. Мама сказала, что не надо было связываться с Катрионой Дойл.