Еженедельник «2000» или «лабиринт»
Шрифт:
заглядывает мне в лицо моя любимая. Я в ответ пожимаю плечами: поживем – увидим.
14 ноября, вторник.
Пан Хайшман.
Павел неизвестным способом, неизвестным для меня, договорился о встрече с самим паном Хайшманом! И вот мы с Павлом идем на это рандеву...
Пан Хайшман не издатель и не продюсер, не меценат и даже ни директор грантового фонда. Пан Хайшман намного больше!
Министры приходят и уходят (имеются в виду министры МВД), а пан Хайшман остается. Я думаю, что это изречение должно было быть высечено в мраморе или отлито в бронзе и вывешено на пятнадцатом этаже этого корпуса. Именно здесь он и царствует, легендарный пан Хайшман... На территории полицейской академии, ну сколько можно смеяться, хватит! директором того самого отдела? подразделения? части МВД? Хрен его знает как правильно по-русски, мне легче сказать как оно звучит по-чешски, чем по-русски и вовсе не из-за моего предполагаемого снобизма – мол забыл как по-русски грабли, вовсе нет! просто когда я жил в Совке, то такого совсем не слышал... Ну бюро что ли по рассмотрению причин из-за которых бежал человек с Родины или с родины, и по выделению – в редком случае – азила, убежища, статуса политического беженца. Вот так то, после пана Бога и пана президента пан Хайшман явно чувствует себя тоже паном. По крайней мере в своем офисе и в решении судеб беженцев. Но я то не беженец, я беглец из тюряги, а потому не смотря на все самоуважение пана Хайшмана, чувства к нему испытываю... ну вроде бы как смесь иронии с любопытством, ни раздражения, ни тем более злобы вроде бы и в помине нет... Такое простое любопытство к насекомому, возомнившему что может повелевать моей судьбой путем мелких укусов... Хорошо обставленный кабинет, зелень, на стенах картины известного мне художника-цыгана, он их стеклом размолотым на клею делает, разноцветным, забегая вперед – художник оказался другом пана Хайшмана, еще с диссидентских времен, ай да пан
Вот это оборот! вот ни хрена себе загнул! игнорирование государством в области прав! уссаться можно, а тут еще этот чай... Павел:
– Первая инстанция, а это означает вы и возглавляемый вами отдел, пан Хайшман, уже один раз отказал пану Бороде в праве на получение азила, но бывший министр МВД Грулих перед самым своим уходом вернул дело пана Бороды к рассмотрению снова в первую инстанцию, тот есть вам, по причинам...
Поворот толстым небритым лицом с припухшими глазками хитрого ангела в мою сторону. Я (со своим своеобразным, мягко сказать, чешским):
– Пан Грулих посчитал, что отказ недостаточно мотивирован и совершенно не рассмотрен вопрос об моей безопасности в случае моего предполагаемого возвращения в страну прежнего пребывания, естественно насильственного, то есть депортации (я тоже не лаптем щи хлебаю – умное словечко так же завернуть могу!). А в случае моего возвращения, я об этом честно сказал во всех своих интервью с дознавателем вашего отдела? подразделения? бюро? Меня ожидает одно из двух – или суд и лагерь сроком до десяти лет за незаконный переход границы и самовольное опущение государства или ни чего. Как видите – я честен, я не вру – меня там расстреляют или точно посадят... Просто во-первых – я не хочу на собственной шкуре проверять насколько далеко зашла современная Россия в демократии и гуманности, во-вторых – существуют международные законы о не разделении семей, эти законы ратифицировала и Чешская республика, а у меня в здесь в Чехии уже и жена есть... Пан Хайшман несколько сокрушенно кивает головой – действительно, ох уж эти международные несовершенные законы, ох поторопился пан Гавел подписать и ратифицировать их... Затем встрепенувшись, клятвенно заверил нас с Павлом, давая тем самым понять – хорошего помаленьку, поболтали и будя: -Я лично прослежу, что бы в отношении пана Бороды были соблюдены все законы и предписания, а так же лично прослежу, что бы в самые кратчайшие сроки было найдено законное и приемлемое для всех решение!.. Мы поднялись, пожали крепкую сухую руку бывшего диссидента и нынешнего борца с беженцами, пардон! за права беженцев, и сопровождаемые демократической улыбкой пана Хайшмана, покинули оплот справедливости на пятнадцатом этаже. Вниз на лифте сопровождал нас с Павлом почитатель моего таланта и первый увиденный мною в живую читатель. Молодой сотрудник пана Хайшмана одобряюще улыбался – мол не ссы Борода, все будет путем, может быть что-нибудь и вылезет... Павел уселся в авто, предложив подбросить меня, я отказался – пройдусь пешочком, раскину мозгами, мы попрощались, мой толстый небритый ангел-хранитель буркнул что-то под нос – вроде – держись, все будет пучком, добавил что-то по-английски, все же с двенадцати лет в не чешской среде вырастал, бедолага, и... И я остался стоять в одиночестве перед воротами той самой полицейской академии. Холодина, пар изо рта, через дорогу луна-парк завлекает детишек разноцветными крышами своих аттракционов, редкие прохожие, серое небо, облетевшие деревья, автомобили и автобусы пролетают налево и направо... Что же это за приемлемое решение такое?.. Быстрое принятие закона о отправке беженцев, которым по каким-либо причинам невозможно дать азил, на луну чешской ракетой?.. Или что-то более нереальное?.. Очень интересно...
15 ноября, среда.
МАТЯ.
Был в городе по своим делам – Хосе, библиотека, френды, Павел-небритый ангел, ну заодно решил забежать и к Мате – а вдруг? Какое вдруг, какое?! Забежал, со мною поздоровались, я в ответ «добры ден» с мороза кривыми губами прошипел. Отодрав очки замерзшими пальцами, поинтересовался у сличной Томковой – отпустили проклятые чеченцы того дурня, что должен был делать чтение моей книги по радио? В ответ Томкова развела руками – насчет плена ничего не знаем, но мы звонили в агентство и на радиостанцию, везде тишина и – он еще не отозвался из Чечни...
Вышел я на улицу, посмотрел по сторонам, воздух морозный, небо серое, над Прагой смог, прохожие синего что ли цвета... Подумалось – это хорошо, что я хипарь и пацифист... А то бы застрелил бы кого-нибудь из чего-нибудь и сидеть мне тогда бы в чешской тюряге без азила до посинения... Ох уж эти издатели, редакторы и журналисты чешских радиостанций... Интересно, хоть раз в жизни им били морды или нет?..
20 ноября, понедельник.
ТАЛЛПРЕСС. Наверное такой зехер можно учудить только с полной безнадеги. Решил я обратиться в несерьезное издательство, печатающее только фентези и Терри Претчера с его Плоской Землей... Что делать, от отчаяния я уже и не знаю куда ломануться, в какое издательство сранное свои гениальные книги нести, а у меня их накапливается все больше и больше... Книг гениальных. Но это конечно не значит, что я что-то имею против талантливого самого Терри и его клевых книг, просто я пишу немного другое фентези, немного пореальней что ли... Про землю которая вертится иногда так быстро, что герои мои изо всех сил вопят вослед автору – остановите землю, я сойду!!!.. Узкая улица невдалеке от Карловой площади, прямо напротив МакДональда с бесплатным даблом, оригинально названная Школьной по находящейся рядом школе, четырехэтажный серый дом, как и везде в Праге закрытая наглухо дверь, обыкновенный жилой дом и по видимости обыкновенное чешское издательство на кухне, но усиленно кующее прайса на модном Терри с его фентези полным магов, героев и самостоятельно передвигающегося сундука... Я то не дурак, не стал им приволакивать ни Ангела с картонными крыльями, ни Песок из Калифорнии, ни что либо подобного, а есть у меня романище подходящий по жанру, фентези на тему будущего России, от смеха просто уссаться можно – по простору бывшей страны бродят дикие племена на коровах и говорят все на русмате... А ООН наблюдает их, как в террариуме, не вмешиваясь, что бы соблюсти чистоту эксперимента – до какой степени одичалости люди могут дойти... И мыслишка философская заложена, и даже аж две – мол нельзя ни один народ оставлять за забором в стороне от мировой цивилизации, дикари захотят вырваться из-за загородки, и второе – нет ни какого своего пути развития – или единый, общий для человечества или назад в пещеры... А так фентези и фентези, сплошной сайнкс-фикшен и только. Звоню, а в ответ тишина... Я прислонился к шершавой стене дома и уставился в серое низкое холодное небо. Мимо проходящая бабка слегка скосила диким глазом в месиве морщин из-под кокетливой шляпки с ягодками вишен... На противоположном тротуаре быстро семеня тонкими ногами обтянутыми разноцветными колготками, промчалась маленькая стайка тринадцатилетних Лолит... В одну из запаркованных вдоль тротуара машин стал влезать толстяк в полосатом – серое с черным, пиджаке, лысина в мелких каплях пота и облачко пара возле толстых губ... Не глядя, на ощупь, я еще раз нажал кнопку домофона... Рабочий день в разгаре, а тут... Или в магазин пошел, недельный закуп делать, или в пивную отскочил со жбаном или на секретаршу залез и оторваться не может... ох уж эти чешские издатели... У меня даже не было уже злости, зла, гнева или еще чего там... На грязных камнях старого города Праги валялся разноцветный мусор и растоптанные надежды... Много мусора и еще больше надежд. Наверное я все таки напишу роман, толстый-претолстый, как все мое гениальнейший – как начинающие писатели делают переворот в одной маленькой стране и всех издателей вешают на центральной площади под гул и одобрение собравшихся... Затем карнавал, всеобщее веселье, пир горой и раздача пачек чистой бумаги и ручек населению. Здравствуй психбольница!.. Сплюнув, я поплелся восвояси. В сторону своей с П. комнаты для сушки белья, к своей собственной старой чешской печатной машинке с чешским расположением русских клавиш... К своим книгам, к своему собственному миру. Где я король и президент, царь и бог... Где я могу этих сук! позорных, на фонари развешать!!! А могу и помиловать...
ДЕКАБРЬ.
6 декабря, среда.
ПРОСТОР.
С утра в киоск, по местному Трафику, за Респектом. Есть, есть! Плачу и выбегаю, интересно, что обо мне думает продавщица – покупает только билеты на транспорт, но периодически, примерно раз в три месяца и какую-нибудь газету, предварительно
пролистав ее и чему-то обрадовавшись?.. Наверное идиот. Прибегаю в сушарню, П. на пахотьбе в магазине, начинаю в гордом одиночестве читать статью о себе. Нда... Видимо из всего рассказанного мною этой дурочке в рваном плаще, этой Линде прилиндованной, больше всего ее поразили бананы на Канарах... Видимо слаще морковки ни чего не ела, дальше Кладно не выезжала, вот ее и поразило до кончика хвоста... Но в общем-то статья ни чего, ни чего, почти пустое место... Вот только высказывание пана Хайшмана мне не сильно понравилось – Линда эта смогла и к Хайшману пролезть – вместо азила он мне обещает вручить какое-то терпение, типа мы его будем терпеть, почти азил, но... Но тусоваться по нему нельзя, плюс целый ряд ограничений, ай да клоуны, ай да пан Хайшман, так вот что означают его заверения насчет контроля и изыскания законных способов решения моей проблемы, да он же просто фокусник! или сволочь... Одеваюсь и бегу на остановку, размышляя над человеческой низостью и коварством. Когда сам был диссидентом и его суки красные морили, тогда визжал изо всех сил и требовал справедливости и демократии. Сейчас стал начальником в МВД, министры как перчатки меняются, а пан Хайшман как сэр Гувер несменяем и ведет свое ФБР от одной победы к другой, и на все ему глубоко и далеко плевать, над ним не каплет, под ним не протекает, может напроситься еще раз к нему на прием и захватить его в заложники, потребовать журналистов и ти-ви, и все-все им рассказать?! вот бы смеху было... Рассказав адвокату о коварстве пана Хайшмана и получив от сличной Воборжиловой заверения о недопустимости такого шага со стороны МВД, покидаю контору пани Самковой-Веселовой успокоенный хоть немного. На улице морозно, снега нет, все серо, включая морды редких туристов. Ныряю в метро на Музеуме, выхожу из полупустого вагона на Мустке, перехожу на желтую линию, выбираюсь на поверхность сквозь запахи кафе-столовой на площадь Юнгманова. Мне налево, на Ильскую, там и притаился этот Простор, там то я их и пощупаю за вымя, как говорил Ося Бендер. В издательство щупать за вымя меня не пустили. Бабка лет ста с лишним, которой давно уже пора в крематорий, но все еще шустрая и резвая, ну просто девушка с персиками (увядшими) картина художника хрен знает его фамилию, заявила – мол я должен сначала позвонить, а пол топтать не надо, за мной прейдет конвой и тогда она меня пустит, записав мои данные в книгу... Звоню по местному телефону, какой-то перепуганный девичий голос, они там что, прайса фальшивые печатают что ли?! – перепуганный и растерянный: -Вы извините, но здесь ни кого нет (а со мною кто говорит – привидение?!), не могли бы вы перезвонить через неделю или две?..Конечно я могу, мне же совершенно делать нечего, звони и звони, телефон для того и выдумали, что бы звонить и звонить... Только вот вопрос – а зачем? Зачем мне звонить в какое-то сранное издательство, где скорей всего печатают фальшивые деньги, а на мои талантливые и гениальные труды просто наплюют? Какого шершавого я буду им звонить? Вот когда я стану известным и знаменитым, когда мне дадут Нобеля и все остальные премии мира в придачу, тогда я прибегу на эту вахту с этим цербером-бабкой, ей же тогда всего лишь сто пятьдесят будет... Нежный возраст, слюни на увядшую грудь, недержание мочи... Я позвоню трепетно и волнуясь – представлюсь... Мне благодушно скажут – а здесь ни кого нет, ну раз вы такой знаменитый и известный, то перезвоните недельки через две, может быть мы с вами что-нибудь и придумаем... Эти две недельки я не буду ни спать, ни жрать, ни срать, только сидеть возле окна и смотреть то на звезды, то на пролетающие полицейские вертолеты... П. будет вертеться вокруг и предлагать наперебой мои любимые блюда, а я буду хранить молчание и ждать, ждать, ждать... Как девственница того самого момента – и страшно, и хочется, и любопытно, а как же, как же! Само чешское издательство Простор мне предложило позвонить недельки через две, что там Нобелевские и все остальные премии мира в области литературы и развития демократии, само чешское издательство – Простор, Торс, Пасека, Млада Фронта, Х-Эгем, Г+Г, Аврора, Вышеград, Арго, Броды, Вольвокс Глобатор, Вотобия, Лидовы Новины, Хост, Еж, Таллпресс – мне предложили перезвонить недельки через две!..
Ох уж эти чешские суки-издатели, ох уж эти возомнившие о себе сволочи. Ох эта козлота... У меня просто нет слов, только кровь из зубов... Не попрощавшись с морщинистым цербером, я вышел на морозный воздух. Интересно, а если все же дать какому-нибудь издателю по морде – не за то что не хочет печатать моих гениальные книги, а за вежливое и трепетное отношение к писателю, хватит у него наглости довести дело до суда или нет?.. Надо как-нибудь поэксперементировать.
15 декабря, пятница.
ВЫШЕГРАД. Пришел на Бартоломейску. Знакомый до слез проход, дверь слева, это мое одно из многих любимых издательств... Жаль – нет динамита. Звоню. Какая-то облезлая крыса давно зажившаяся на белом свете внимательно выслушивает, не пропуская в тепло и несколько удивленно разглядывая меня. Окончив монолог идиота, я замолкаю. Крыса открывает рот: -Пани Валковой сейчас нет, она болеет, позвоните через неделю. И дверью почти по фейсу. Отхожу на шаг и низко кланяюсь – огромное спасибо, а ведь могли бы и по морде, а так только почти, какой-то турист, мечтающий получить то ли информацию, то ли тоже по морде, молча таращится на меня. Но довольно-таки быстро отворачивает свой взгляд в сторону, понимая – со мною шутки плохи. Ну что же, за год без малого прочитать краткую аннотацию и дать ответ – это конечно тяжкая работа, я понимаю... Ну и хрен с ними, с Вышеградом воняющим старыми интеллектуалками, помнящими еще первую республику, Масарика и прочую древность, и какого я туда лез, в это болото, непонятно. Мне нужно искать современное, энергичное, глядящее в будущее, а не в прошлое, издательство. На территории Чешской республики я его не обнаружил. Или плохо искал, что тоже не исключено. Даже Матя, издавший мою первую и к сожалению пока единственную книгу, нет-нет да напечатает старье, отличное, талантливое, но старье... А нам, начинающим писателям, молодым в свои сорок два года, остается только писать в сортирах на стенах, заборах и в стол. В стол мы будем писать гениальные книги, над которыми ахнет и заплачет, после нашей смерти, читатель, а гневный рецензент девяноста пяти лет напишет – еще одного заморили в неизвестности, доколе?!! А на забор и стены сортиров будем писать подручными материалами все то, что мы думаем об окружающем нас милом мире, включая и чешских издателей... Просьба детей близко не подводить, беременных и сердечников не беспокоиться... Мы выскажем все, что у нас накипело... Нагорело... От наших слов, талантливо сложенных и красиво написанных, вздрогнет и панк, и хулиган, и работяга со стройки... Одно дело нехороший пьяный некультурный человек выскажется, а совершенно другое – талантливый, разозлившийся на издателей, непонятый всеми этими суками, ну держитесь бляди,
ну....................................................................................................!!!
И так далее.
18 декабря, понедельник.
ГЫНЕК.
Гнусное название для издательства. Что-то с гнусом перекликается. Вход с улицы Целетной, битком набитой туристами, несмотря на мороз, и русскими раздающими рекламки. Звоню, в решетку домофона объясняю цель своего прихода, меня пускают. Как ни странно. Остекленный подъезд старого дома, неужели тоже на кухне? открываются двери, я вхожу и здороваюсь. Да нет, настоящее издательство, только маленькое, битком забитое книгами, мебелью, рукописями и почему-то тоской... Гынек одним словом. Сдираю шляпу, платок и куртку, бухаю папкой об стол, усаживаюсь крепко – без чая не уйду. Пустившая меня в закрома пани пожилых лет это понимает и начинает колдовать. Пан еще более поживших лет, напоминающий мумию, приступает ко мне с непонятными целями. Но я начинаю первым.
– Добрый день, я автор, издал в издательстве Матя книгу, – тарабаню я свою назубок выученную молитву, ночью разбуди – с закрытыми глазами выпалю, вот так вот можно учить иностранный язык. Пан кивает головой в такт, я не знаю – маразм уже или еще только внимание моим словам, и отступает на подготовленные позиции, усаживается в кресло за баррикаду письменного стола, заваленного грудами различнейшего говна. Закончив монолог, я придвигаю к его пятнистым от старости рукам свой проституточный портфелио. Пан рассеянно его листает, витая мыслями явно где-то не здесь, скорей всего прикидывает старый – как там, в райских кущах, не дует ли... Беру чашку с чаем, благодарю пани и смотрю в лицо, тоже пятнистое, измятое жизнью, в уголках глаз гной... Пан пожевав губами и как бы набравшись духу, начинает отбиваться, вместо того что бы внятно и просто сказать – ваш труд нам не подходит. И привести причины или не приводить причины отказа.
– Понимаете, русскоязычные авторы не пользуются популярностью в сегодняшней Чехии, вот мы напечатали одного, а тираж не продается, – пан не глядя протягивает руку, а пани вкладывает в нее увесистый кирпич в суперобложке алого цвета, довольно таки в неплохом оформлении, я разеваю рот – БАБЕЛЬ!!! И выкатив глаза больше очков, спрашиваю у мухомора: -Это старье давно даже в самой России уже ни кто не печатает и не читает, как же вы догадались до такого изысканейшего коммерческого финта?.. Пан отказывается понимать мою иронию в моем несовершенном чешском и продолжает гнуть свое: -Понимаете, сразу после революции одно издательство издало Бабеля и неплохо разошлось, вот мы и подумали, тем боле что это, –
пан потряс кирпичом и вернул его пани, видимо устав держать.
– Здесь не переводилось. Но мы просчитались и книга не продается... Я проследил за медленным движением пятнистой кисти и увидел стройный штабель запечатанных в оберточную бумагу кирпичей. Строительного материала хватило бы на приличных размеров сортир. Я грустно подумал – революция у них была в 89, сейчас 2000, маразм крепчал, интересно, а Ленина он не хочет издать?..
– Вот если бы вы были известным, –
долетело до меня в то время, когда я напяливал шляпу, платок и куртку, я зло и ошизевше уставился на мухомора: