Фактор «Дельта». Десять плюс один

– Прошу вас, простите маму, - сказал Палумбо, - она плохо говорит по-английски.

– Ничего, - ответил Карелла.

– Отец хорошо говорил по-английски, но не тогда, когда приехал сюда. Он учил язык, а мама… - Ричард покачал головой.
– Мне кажется, она всегда думала, что Америка -это что-то временное, только этап. Видите ли, я думаю, она все время верила, что вернется в Неаполь. А отец - нет. Он был здесь дома, это была его страна. Он нашел родину, вот и выучил язык. И неплохо - небольшой акцент, но почти незаметный. Он был настоящий мужчина.

Все время, пока говорил, Ричард смотрел в какую-то точку над плечом Кареллы, стараясь не глядеть ему в глаза, даже в лицо. Он произнес эти слова, как молитву над открытой могилой своего отца.

Глаза его были сухи, но он был страшно бледен и не отрываясь, упорно смотрел в эту воображаемую точку за спиной Кареллы.

– Он много работал. Всю жизнь, - продолжал Ричард.
– Когда он приехал в эту страну, я был совсем малышом. Это было в тридцать восьмом году, давно. Мне было восемь лет, а брату только три. Тогда нам было нечего есть, представляете? Отец работал как зверь, грузил пароходы. Видели бы вы его тогда - маленький заморыш. Он накачал себе мускулы, таская все эти грузы. Да, отец был настоящим мужчиной!
– Он жестом показал на фотографию в рамке, стоящую на камине.
– Он все делал сам, понимаете? Все: дом, магазин. Он начал с нуля, экономил каждый грош, учил английский. Из первых денег, которые он накопил, работая докером, купил тележку. Как в Неаполе, он таскал свою тележку по улицам, а домой возвращался вечером, совсем без сил. Помню, он на меня орал, а однажды даже ударил. Но не потому, что сердился, а просто больше не мог, не было сил. Но ведь он пробился! Стал владельцем магазина! Хорошее у него было дело, да и сам он был мужик что надо!

Карелла посмотрел на Мейера, но оба промолчали.

– А потом его кто-то убивает, - продолжил Ричард.
– Кто-то усаживается там наверху, на платформе станции, и стреляет в него. Что отец ему сделал? Он никогда никому не причинил зла. Он и меня-то ударил только один раз. Меня, своего сына! И то потому, что был вымотан, а не зол. Он никогда никого не ударил со зла, да и вообще никогда и никого. И его убивают. Я его даже не видел сегодня утром. Он ушел до того, как я проснулся. Мы с женой живем здесь в верхнем этаже. Обычно я его каждое утро вижу. Мы почти одновременно уходим на работу. Я работаю на заводе, на Двадцать третьей улице, делаю детали для самолетов, но сегодня я приболел, и жена сказала: «Лежи в постели!» - и позвонила, что я заболел. И я не смог повидать отца. Даже не смог ему сказать: «Привет, па! Как дела?» И конечно, именно сегодня его. убили. В тот день, когда я его не повидал.

– Вы не знаете, кто мог это сделать?
– спросил Карелла.

– Нет.

– Вашему отцу угрожали?

– Нет.

– Никаких недоразумений с другими торговцами?

– Никаких.
– Ричард покачал головой.
– Все его любили. Это сумасшедший сделал. Все его любили, - Он потер нос указательным пальцем и повторил: - Я его даже не видел сегодня. Даже не смог поздороваться.

IX

На следующее утро, в среду второго мая, Стив Карелла отправился к лейтенанту Бирнсу и объяснил, что дело принимает неожиданный оборот. Они с Мейером, сказал Карелла, подумали было, что напали на след, но теперь уже не так в этом уверены. Вполне возможно, что убийца просто сумасшедший. И поэтому Карелла попросил лейтенанта дать ему в подкрепление свободных сотрудников восемьдесят седьмого комиссариата и потребовать помощи от других комиссариатов, поскольку убийца каждый раз появлялся в другом районе и время, которое можно было бы посвятить размышлениям, они теряли в изнурительных переговорах. Если, конечно, было над чем размышлять, что при настоящем положении дел представлялось крайне сомнительным.

Бирнс внимательно выслушал Кареллу и заверил его, что постарается сделать все, что в его силах. Как только у него появится свободная минута и он разберется с расписанием, тут же позвонит дивизионному комиссару в центральный комиссариат. Однако Карелле пришлось прождать почти до вечера, прежде чем была получена просимая помощь. И помощь эта совершенно непредвиденным образом пришла к нему из кабинета районного прокурора.

Эндрю Маллиген был помощником прокурора. Он хотел стать губернатором штата, а потом - поскольку отныне Кеннеди открыл дорогу католикам - он отлично мог бы вписаться в шкуру президента Соединенных Штатов. Его офис находился на Хай-стрит, как раз напротив Дворца правосудия. Бирнс позвонил дивизионному комиссару точно в одиннадцать часов пятнадцать минут, но Маллиген об этом ничего не знал, потому что был во Дворце и вместе с прокурором участвовал в процессе о налоговых нарушениях. Маллиген не знал, что прокурор сам хотел стать губернатором штата, но если бы и знал, это не лишило бы его сна. В деле, которым они занимались, обвиняемым был крупный гангстер, и все местные газеты писали о нем на первых страницах. Маллиген обожал, когда о нем писали в газетах. Единственным, что его нервировало, было существование джазиста Джерри Маллигена, который даже не был его родственником.

По мнению помощника прокурора, когда произносилось или фигурировало в газетах имя Маллиген, в воображении должен был сразу же возникнуть образ молодого прокурора, горевшего на работе, а не какого-то жалкого барабанщика или Бог его знает какого шута балаганного, как этот Маллиген.

Поскольку Маллиген вскоре должен будет сыграть свою роль в деле об убийстве, надо сказать еще, что с тех пор, как он поступил в прокуратуру, Маллиген участвовал в четырех процессах об убийствах. Такие дела нравились ему, потому что газеты обычно писали о них на первых полосах.

Он спустился по широким ступеням Дворца правосудия, лениво размышляя о том, чем будет заниматься после того, как осудят этого грязного гангстера, который, прикрываясь поставками мяса в магазины, занимался рэкетом, приносившим миллионные прибыли. А еще он думал о том, что будет есть в полдень. Расположенный на тихой улице, в самом центре делового квартала ресторан, в котором он обычно обедал, был местом встреч адвокатов, и Маллигену нравился тот легкий шепоток, который всегда встречал его здесь.

С преувеличенно рассеянным видом он задержался у входа, дожидаясь, пока хозяйка ресторана заметит его, что и не замедлило произойти.

– О, мистер Маллиген, - сказала она огорченно, - я не знала, что вы придете сегодня. Ваш столик занят. Но я посажу вас за другой. Очень хороший столик, мистер Маллиген, в другом зале. Пойдемте, я покажу вам.
– Она направилась было в другой зал, но остановилась, и на лице ее появилась широкая улыбка.
– Подождите, они уходят. Смотрите, уже расплачиваются, видите, мистер Маллиген, все хорошо, что хорошо кончается. Сейчас вам предоставят ваш столик…

– Я очень доволен, - сказал Маллиген, - честное слово.

Два джентльмена, занимавшие столик Маллигена, расплатились, встали, зажгли сигары и вышли. Официант сменил скатерть и подвинул стул, чтобы Маллиген мог сесть, а тот придвинул стул ближе к столу и, не глядя на официанта, сказал:

– Виски со льдом, пожалуйста!

Потом он расслабился и стал смотреть на улицу сквозь огромное окно. Он любил каждый день сидеть на этом месте: здесь он был на виду. Он особенно любил этот столик у окна: его могли видеть как с улицы, так и из ресторана. Мимо столика прошел его коллега.

– Привет, Энди! Как дела?
– спросил он, похлопав Маллигена по плечу.

Маллиген улыбнулся в ответ и подумал: «Где же это чертово виски?» И тут же появился официант и принес виски.

– Будете заказывать, мистер Маллиген?

– Только посмотрю меню.

Официант принес меню. Маллиген взял стакан, отпил и стал читать. Меню менялось не часто, и он знал его наизусть. Он как раз размышлял, взять ли запеченных крабов, как вдруг окно напротив его столика разлетелось вдребезги.

Маллиген не успел понять, что стекло разбила пуля, потому что она разбила и второе препятствие, которым была его височная кость.

Если бы пришлось классифицировать все происшедшие убийства по десятичной шкале, то смерть Бланш Леттиджер равнялась бы нулю, смерть Сэла Палумбо - двум, а Энтони Форрест и Рэндольф Норден тянули уже на три или даже четыре.

Эндрю Маллиген, уткнувшись носом в свой стакан, отправил «смертомер» на отметку семь и восемь десятых.

В городе были две крупные вечерние газеты: одна большого, другая малого формата - за одинаковую цену (пусть читатель выбирает!). Обе были омерзительны. Газета большого формата всегда печатала заголовки красным, а другая - синим, потому что эта газета была либерального направления, но не хотела казаться слишком либеральной и не хотела, чтобы думали, будто она поддерживает отношения с красным цветом. Заголовок большой газеты гласил: «Снайпер убивает прокурора», а красный подзаголовок - «Победы Маллигена, страница 5». В маленькой газете самым жирным синим заголовком было: «Убийство Маллигена», а на самом верху страницы было написано: «Прокурор-забияка, статья Аньес Лавли, страница 33».