Фамильяр
Шрифт:
Я смотрю на него пристально, но в его словах нет осуждения. А что в них? О, да! Восхищение! Еще бы, думается мне, не каждый волшебник способен призвать фамильяра, а уж такого - и подавно.
Я встречаюсь взглядом с пребывающим в шоке Северусом, и его ресницы вздрагивают.
– Гарри… твои глаза… - полушепотом выдыхает он, а я моргаю.
– Что с моими глазами?
– Нет, ничего… показалось, видимо, - неуверенно продолжает он.
– Должен сказать, что это было… впечатляюще…
– Согласен с тобой, Северус, - поддакивает Дамблдор, - весьма впечатляюще. Никогда раньше не видел, чтобы фамильяр в прямом смысле слова жил в волшебнике.
– Не просто дракон, директор, - отвечаю я.
– Это И-Драйг Гох. Легендарный валлийский дракон, он запечатлен на флаге Уэльса, сэр.
Северус переглядывается с директором, после чего заинтересованно спрашивает:
– Поправь меня, если я ошибаюсь… Этот дракон уже был на земле ранее? А ты не знаешь, случайно, кто тогда был его хозяином, Поттер?
– Хм, конечно знаю!
– И кто же, Гарри?
– продолжает начатый Снейпом допрос директор.
– Мерлин, - коротко отвечаю я и наслаждаюсь шоком, отразившимся на их лицах.
Мы возвращаемся в замок, погруженные каждый в свои мысли. На пороге у главного входа мы останавливаемся
– Ну что ж, мальчики, спасибо вам за прогулку. Ты удивил меня, Гарри… Очень удивил. Теперь необходимо время, чтобы обдумать все плюсы нашего теперешнего положения. Я не представляю, зачем тебе фамильяр, Гарри, - говорит Дамблдор, я пытаюсь протестовать, но ловлю предостерегающий взгляд Северуса и замолкаю.
– Меня восхищает, насколько сильным волшебником ты стал, мой мальчик, - продолжает он.
– Завтра воскресенье, советую тебе хорошо отдохнуть. Проводи его, Северус, будь добр.
И директор, улыбнувшись одними глазами, покидает нас.
Мы, молча, смотрим друг на друга. Северус рассматривает мое лицо, потом быстро оглядывается по сторонам, сделав широкий шаг ко мне, заключает меня в объятия. А я шиплю от боли… на моей груди свежая рана. Я вдруг понимаю, что в водовороте моих сил он мог и не видеть, как она образовалась.
Он отстраняется, с тревогой глядя на меня:
– Что? Что случилось?
– Печать… на груди… больно… - только и могу прошептать я, прижимая в защитном жесте руку к груди, пытаясь сдержать мгновенно выступившие в уголках глаз слезы. Черт! Как больно!
– Идем, - вдруг резко произносит, хватая меня за свободную руку, и быстро ведет меня по направлению к подземельям.
– Нужно… в больничное крыло, наверное… - бормочу я.
– Черта с два! Я сам тебя осмотрю и приму необходимые меры, - отстраненно произносит он, а я уже предвкушаю, как его нежные руки, будут сначала изучать страшный рубец, а потом легкими движениями наносить какую-нибудь гениально сваренную мазь. Мне становится так тепло, так уютно от этой мысли, что я даже нахожу в себе силы улыбнуться.
– К тому же, - вдруг продолжает он, - тебя ждет еще серьезный разговор, Поттер.
Ой, а вот мы и добрались до разбора полетов. Я судорожно пытаюсь выстроить в голове оправдательную речь, но для этого приходится вспомнить о причинах, толкнувших меня на столь опрометчивый поступок… Я вновь, будто во сне, вижу, как он целует Люциуса Малфоя.
– Ты прав, - серьезно произношу я, с точностью до микрона попадая в его интонацию, - разговор предстоит. Только не думай, что ждет он одного меня.
Я вижу, как сбивается его шаг. Неприятные вопросы будешь задавать не только ты, Северус, но и я. И тебе, любовь моя, придется ответить на них, хочешь ты этого или нет. Я не хочу снова мучиться неизвестностью
и делать неверные выводы.Мы подходим к двери его личных покоев, которая бесшумно открывается настежь при его приближении и так же бесшумно закрывается за мной, как только я оказываюсь в его комнатах. Я привык к этому месту, вдруг понимаю я. Не замечал раньше, когда приходил на «отработки», а вот сейчас заметил, что чувствую себя здесь уверенно и спокойно. Спокойнее, чем в общей спальне седьмого курса в гриффиндорской башне.
Он разворачивается ко мне и жестом указывает на кресло у разожженного камина, я плетусь, спотыкаясь о ковер, а он принимается искать что-то на заставленных неисчислимым количеством пробирок, колб и флаконов полках.
– Снимай мантию.
Я послушно стягиваю ткань, шипя от боли, ощущая, что она успела пропитаться моей кровью и прилипнуть к ране.
Откинувшись в мягком кресле, я смотрю на огонь, прикрыв глаза. Мне уютно здесь. Чувствовать тепло от каминного пламени, слышать краем сознания, как Северус тихонько позвякивает стеклянными колбами где-то сбоку. Обстановка здесь похожа на ту, которую мы умудрились создать в домике не побережье, в ней та же непринужденность. Интересно, это как-то связано с тем, что Северус умеет выбирать для жизни комфортные места? Или с тем, что для меня любое место будет комфортным, если рядом он? Не знаю, не могу думать…
– Боже милосердный!
– приглушенно говорит он, и я открываю глаза, которые, оказывается, успел закрыть. Он судорожно сжимает в руке флакон с каким-то зельем, потом словно загипнотизированный, опускается на колени перед моим креслом, прикасаясь кончиками пальцев к коже рядом с ранами. Я с силой сжимаю челюсти, и из моей груди невольно вырывается стон, который будто бы отрезвляет его.
– Я сейчас, подожди, - быстро произносит он, отбрасывая на соседнее кресло флакон. Его содержимое оказалось, видимо, неподходящим.
– Подожди еще несколько секунд.
Он резко поднимается и устремляется к своим полкам, бормоча:
– Да где же ты, Мордред тебя возьми… Где…
Я внимательно слежу за его действиями, он, наконец-то находит искомый флакон, после чего так же быстро вновь направляется ко мне, падая на колени.
В одной его руке высокий флакон с зельем, в другой - баночка с мазью.
– Держи, выпей весь, - произносит он, подавая мне зелье.
Я послушно принимаю откупоренный флакон и опрокидываю в себя его содержимое. По телу расползается удивительное тепло, и боль отступает, Северус в это время отвинчивает крышку баночки, зачерпывая густую, пахнущую ментолом мазь и начинает наносить ее на мои раны, едва прикасаясь к коже.
– Какой же ты идиот, Поттер, - бормочет он.
– Безмозглый имбецил, чтоб тебе неладно было. Вечно ты попадаешь в переделки и ищешь неприятностей на свою задницу.
Он еще что-то говорит. Ругается, чертыхается, клянет меня на чем свет стоит, уделяя особое внимание отсутствию у меня мозгов. А я могу только слабо улыбаться. Я понимаю, что это у него такой способ не показать мне свои переживания, не показать насколько он волнуется о моем состоянии.
Когда, спустя несколько минут, он отнимает руки от моей груди, я уже лежу в полудреме. Наслаждаясь его заботой, приправленной едкими выражениями. Это удивительно гармонично. Я научился читать его фразы между строк, поэтому, когда я ощущаю, что он прижался лбом к моим коленям, я аккуратно провожу своей ладонью по его затылку, зарываясь пальцами в волосы, и произношу: