Вам нрав насекомых прибрежных знаком?Нет? Тот, кто не слишком проворен,Узнает немедленно, взявши внаемЖилье подешевле у моря.Вы любите кофе с приморским песком,А в чае соленую горечь?И яйца по вкусу вам с рыбьим душком?Выходит, вы выбрали море.И если тех лакомств изведав сполна,Вы в лес не запроситесь вскоре,Пусть мочит вам ноги морская волна.Вам рекомендовано море.Люблю я на море живущих друзей,И я у них тоже в фаворе,Но в обществе их удивляюсь сильней,Как может нравиться море.За ними на скалы, ленив и устал,Я лезу, забыв об опоре.И что же я слышу, сорвавшись со скал?Как восхитительно море!И чувствую я, что смеялись друзьяВ чрезмерном каком-то задоре,Как только соскальзывал в лужицы я,Те, что оставило море.Перевод М. Матвеева
Рыцарь
попоны
А у меня есть добрый коник А зависти — ни йоты,Ко всем, кто хлещет по попоне, А нос их в каплях пота,Зачем же так колотят пони, Коняшку из капота!Мое седло… — Со стременами? — Спросили вы, — для пят?Нельзя мне ездить в этом сраме — Коняшки не простят.Ведь стремя для баранов, сами — Не лучше вы ягнят.А у меня есть удила — Изысканны, прекрасны,Но не пригодны для осла, Спешащего к Парнасу!Они коням дают крыла —То удила Пегаса.Перевод С. Головой
Гайавата фотографирует
[В век подделок не имею я претензий на заслуги за попытку сделать то, что всем известно и несложно. Ведь любой в известной мере чуткий к ритму литератор сочинять часами мог бы в легком трепетном размере славных строк о Гайавате. Посему не стоит, право, обращать свое вниманье к форме маленькой поэмы, к заключенным в ней созвучьям — пусть читатель беспристрастный судит непредубежденно только поднятую тему.]
С плеч могучих ГайаватаФотокамеру из бука,Полированного букаСнял и сей же час составил;Упакована в футляре,Плотно камера лежала,Но раздвинул он шарниры,Сдвинул стержни и шарнирыТак, что ромбы и квадратыПолучились, словно в книгах,Книгах мудрого Евклида.На треногу все воздвиг он —Заползал под темный полог —Простирал он к небу руки —Восклицал: «Не шевелитесь!» —Сверхъестественное действо!Вся семья пред ним предстала.Все по очереди, чинно.Перед тем, как сняться, каждыйПредлагал ему, как лучше,Как получше выбрать позу.Первым был отец семейства:Он у греческой колонныПожелал расположиться,У стола хотел стоять он,У стола из палисандра.Он держал бы свиток крепко,Крепко левою рукою,В сюртуке другую спрятав(Так, как будто Бонапарт он),Простирал бы взгляд в пространство,Взгляд унылый дикой утки,Побежденной злою бурей.Героическая поза!
Только зря — не вышел снимок,Ибо он пошевелился,Ибо он не мог иначе.Вслед за ним его супругаПеред камерой предстала,Разодетая в брильянтыИ в атлас, в таком нарядеКраше, чем императрица.Грациозно боком села,Вся исполнена жеманстваИ с огромнейшим букетом,Большим, чем кочан капусты.Так она, готовясь к съемке,Все болтала и болтала,Как мартышки в чаще леса:«Так ли я сижу, мой милый?»,И «Хорош ли выйдет профиль?»,«Не держать ли мне букетикЧуть повыше, чуть пониже?»
Фотография не вышла.Следом старший сын — блестящий,Славный Кембриджа питомец,Он хотел бы, чтобы образЭстетически стремилсяВ самый центр, к его булавке,К золотой его булавке.Он из книг усвоил этоДжона Рескина, который«Современных живописцев»,«Семь столпов архитектуры»Написал и много прочих;Но, возможно, он не понялСмысла авторских суждений.Как бы ни было, однакоНеудачным вышло фото.
Вслед за ним его сестрицаС пожеланьем очень скромным,Чтоб на фото воплотилсяВзгляд ее «прелестно-кроткий».«Кротость», так она решила,В том, что левым глазом смотришьВлево искоса с прищуром,Правый глаз потупив долуИ кривой улыбкой скрасив.Но, когда она просила,Не ответил Гайавата,Словно он ее не слышал.Лишь когда она взмолилась,Улыбнулся как-то странно,«Все равно», — сказал он хриплоИ умолк, кусая губы.В этом не было ошибки —Фотография не вышла.То же с сестрами другими.Самый младший сын последнимПеред камерой явился.Был настолько он взъерошен,Круглолиц и непоседлив,Куртка так покрыта пылью,Прозван сестрами своимиБыл настолько он обидно —Джонни-Папенькин сыночекИли Джекки-Недомерок,Что на фото, как ни странно,По сравнению с другимиПолучился он неплохо,Пусть хотя бы и отчасти.
Напоследок ГайаватаВсю семью собрал толпою(«Группой» — так сказать неверно),И отличный сделал снимок,На котором наконец-тоВся родня удачно вышла.Каждый был самим собою.А затем они ругались,Невоздержанно ругались,Так как снимок был ужасен,Как в каком-то сне кошмарном.«Что за жуткие гримасы,Очень глупые и злые —Так любой нас сразу примет(Тот, который нас не знает)За людей весьма противных»(Так, наверно, ГайаватаРазмышлял не без причины.)Все кричали раздраженно,Громко, зло — так воют ночьюПсы бездомные, и кошкиТак визжат в безумном хоре.И тогда его терпенье,Прирожденное терпеньеВдруг ушло необъяснимо,А за ним и ГайаватаВсю компанию покинул,Но
покинул не бесстрастно,Со спокойным, сильным чувством,Чувством фотоживописца,А покинул в нетерпенье,В чрезвычайном нетерпенье,Выразительно заметив,Что не вынесет он дольше,Неприятнейшую сцену.Наспех он собрал коробки,Наспех их увез носильщик,На тележку погрузив их,Наспех взял билет и сел он,Сел на самый скорый поезд.Так уехал Гайавата.Перевод М. Матвеева
Меланхолетта
Она весь день была бледна, Таила грусть во взоре,Вздыхала к вечеру она, Своей печали вторя:«Я завтра спеть тебе должна Элегию в миноре».Сказать же, право, я не мог, Что рад был слышать это,И я, свой горестный чертог Покинув до рассвета,Блуждал, пока не вышел срок Печального обета.Сестра-печаль! Мой скудный кров Ты скорбью наполняешь,Я возносить хвалу готов, Когда ты засыпаешь,Но, только сбросишь тяжесть снов, Ты вновь слезу роняешь.
Желая утолить хандру, (За слог прошу прощенья)Я в Сэдлерс Веллс свою сестру Повел на представленьеВ надежде, что она к утру Изменит настроенье.Я пригласил троих повес: Они могли всегда вамИ меланхолию, и стресс Смирить веселым нравом.Был Джонс игрив, был Браун резв, А Смит был самым бравым.Служанка подала обед И так была любезна,Как я учил ее… Но нет — Вновь слез отверзлась бездна.Сам Джонс шутил с ней тет-а-тет, Все было бесполезно.Игривый Джонс, игрив вдвойне, В весьма шутливом родеПовел рассказ свой о цене На обувь и погоде.Она в ответ одно: «Мне не Помочь в моей невзгоде».Я торопил: «Венец стола! Попробуйте форели!»«Венеция… мост Вздохов… мгла… Душа томится в теле…» —Она, казалось мне, была Вся в Байроне и Шелли.И нет нужды упоминать, Что нам на том обедеЕду пришлось чередовать С рыданьем юной леди.О! Как хотел я сыром стать Тем, что был мною съеден.Не тратил Браун лишних слов: «Мадам! Вы предпочли быОхоте псовой рыбный лов? Охоту — ловле рыбы?Ответьте честно мне, каков, Сударыня, ваш выбор?»«Когда ты сам тоской убит, Тут явно не до лова, —Трагический имея вид, Она сказала. — Что вы!Из рыб мне близок толькокит — Он слезы льет китовы».«Король (как всем известно) Джон» В тот день давала труппа.Я был подавлен и смущен, Услышав: «Это глупо».Она слезу, исторгнув стон, Ронять пыталась скупо.Старались мы в который раз Развлечь ее — вдоль залаПечальным взглядом тусклых глаз Скользя, она сказала:«За рядом ряд…» — и в тот же час Сестрица замолчала.Перевод М. Матвеева
Послание ко Дню святого Валентина
[Другу, который выражал неудовольствие тем, что я был рад его видеть, но, как ему показалось, не очень огорчился бы, если бы он не пришел вовсе.]
Ужели радость нам видней,Едва минует пара дней,Тех, что являются за ней В тоске и скуке?Не можем разве мы друзей Любить в разлуке?Я разве должен быть готовПод гнетом дружеских оковОт милых сердцу пустяков Отречься сразуИ ввергнуть в скорбь в конце концов Свой бедный разум?Я разве должен быть угрюм,Худеть, бледнеть от мрачных дум,Печать dolorum omnium [1] Обозначая,Пока вам не придет на ум Явиться к чаю?И разве должен плакать тот,Кто дружбу истинной сочтет,Всю ночь страдая напролет, В полубессонномБреду приветствовать восход Тоскливым стоном?Влюбленный, если милый взглядНе видит много дней подряд,Рыдать не станет невпопад Как одержимый,А сложит несколько баллад Своей любимой.И если он их поскорейПошлет избраннице своей,Письмо доставят без затей По истеченьюТринадцати февральских дней По назначенью.И где б вы в следующий разМеня — во вторник, через час,В толпе ли, с глазу ли на глаз Ни повстречали,Я верю, что увижу вас В большой печали.Перевод М. Матвеева
1
Всевозможных страданий (лат.)
Три голоса
Первый голос
Он пел соловушкой хорал,Он с каждым счастье разделял,А бриз морской волной игралОн сел — подул наискосокНа лоб игривый ветерок,И шляпу снял, и поволок,
Чтоб положить у самых ногЧудесной девы — на песок,А взгляд ее был хмур и строг.И вот, за шляпой шаг свой двинув,Прицелившись зонтом-махиной,Она попала в середину.И с мрачной хладностью чела,Хоть шляпа мята вся была,Нагнувшись, шляпу подняла.