Фантасмагория и другие стихотворения

Poeta fit, non nascitur [2]

«Как стать, скажи, поэтом? Как верный выбрать слог? Ты говорил, что воля — Свершения залог. Прошу тебя сейчас же Мне преподать урок!» Был дед задору внука Приятно удивлен, Любил он тех, кто молод И воодушевлен. «Э нет, не так уж прост он», — Тогда подумал он. «Закончить надо школу… Согласен или нет? Ведь ты неглуп, мой мальчик, Чтоб не найти ответ. Будь неуравновешен! — Вот первый мой совет! Возьми любую фразу, На меньшие разбей, Затем перемешай их И снова вместе склей. Порядок безразличен Разрозненных частей. Понятий отвлеченных Касаясь, не забудь, Ты их заглавной буквой Обязан подчеркнуть — И Истина, и Благо Ведь стоят что-нибудь! Описывая что-то, Следи, чтобы слова Не прямо, а намеком Касались существа. Смотри на вещи как бы Прищурившись едва». «Скажу я так, желая С бараниной пирог, — Мечтой витиеватой Я заключен в острог Колосьев спелых…» «Чудный, — Сказал старик, — намек! Эпитеты, в-четвертых, Идут к иным словам, Как соус Харвейз к мясу, А может быть, к грибам: «Томимый», «жгучий», «тяжкий» — Найдешь другие сам!» «Я справлюсь, справлюсь, справлюсь! Смотри: «Палящим днем Томимый жгучей жаждой Он тяжким брел путем». «О нет! К чему поспешность, Подумай вот о чем:

2

Поэтом не рождаются (лат.)

Эпитеты, как перец, Их вкус разбередит (Когда возьмешь их в меру) Отменный аппетит, Однако их излишек Суть дела исказит. А изъясняться надо Так, чтобы ни один Читатель не увидел В тобою данной ин- формации тенденций, Теорий и доктрин. Проверь его терпенье: Ни дат и ни имен Не называй в поэме! Будь свято убежден — Тебя, как ни старайся, Понять не сможет он. Стихи разбавь водою, Но обозначь, каков Предел (не слишком дальний) Для льющихся стихов. В конец поставь одну из Чувствительнейших строф». «Чувствительность? Ответь, из Каких туманных сфер Явилось это слово, Мне непонятно, сэр, Прошу, чтоб стало ясно, Мне привести пример». Старик, казалось, в мыслях Был где-то далеко, На луг смотрел печально, Но вымолвил легко: «Сходи-ка ты в Адельфи На пьесу Бусико! Толкуя это слово, Мы следуем за ним: Жизнь — нечто вроде спазма, И прошлое, как дым. Чувствительность иначе Мы не определим. Дерзай, пока ты молод, Но поступай умно…» «Все ясно, — внук продолжил, — Богатое сукно, Изящный шрифт и книжка In duodecimo [3] ». И, как шальной, пустился Стихи свои слагать. Старик был горд и счастлив, Но помрачнел опять, Подумав, каково их Потом публиковать. Перевод М. Матвеева

3

В двенадцатую долю (формат книги) (лат.)

Безразмерная тоска

Сидел я как-то на песке Перед морской волной, Стремясь в безудержной тоске Перекричать прибой, Когда послышалось мне вдруг: «Из-за чего такой испуг?» Я отвечал: «Нахальный Джонс, Едва меня узнав, Сюда, я в этом убежден, Заявится стремглав И скажет мне, что я толстяк, Хотя я думаю не так». Беда мне! Вот он среди скал! Судьбу молю я, чтоб Он из подвала не достал Свой мерзкий телескоп, Иначе мне спасенья нет, Он мой везде отыщет след. Как только за обедом из Изысканнейших блюд Я жду хорошенькую мисс, Соперник тут как тут, И мне (он тонок, я толстяк) Не превзойти его никак.

Когда спросил я напрямик: «Чем Джонс, эсквайр, хорош?» — Услышал я девичий крик: «Он строен и пригож! Он нас изяществом пленил И тем, что статен, гибок, мил». Едва девичий крик умолк, Поднадоевший мне, Я резкий ощутил толчок На собственной спине: «Ба! Это Браун! Ты, никак, Опять поправился, толстяк?» «Мой вес — не ваше дело, сэр!» «Твое? Ты знаешь толк В своих делах, и их размер Внушает мне восторг! Тот, у кого такой размах, Удачлив должен быть в делах.

С тобой стоять опасно здесь, Ушел бы ты, дружок, Иначе весь твой тяжкий вес Со мной уйдет в песок…» Дуэль обиду смоет… Как Он смел сказать, что я толстяк! Перевод М. Матвеева

Аталанта в Кэмден-Тауне

Это давней весной Все случилось. Сначала Аталанта со мной, Помню я, не скучала, И на нежные речи мои благосклонно она отвечала. Ожерелье и брошь Я дарил чаровнице, Уповая, что все ж Сердце милой пленится, А прическу носила она в стиле правящей Императрицы. Я в театр приглашал Мою юную Пери, Но в ответ я внимал: «Я вам больше не верю. Я устала уже от жары и толпы в ожиданье Дандрери». «Это только каприз! — Я внушал себе. — Это Значит просто, что мисс Благосклонна к тебе так!» — И вскричал: «Просто блеск!» — это был клич ловцов девонширских креветок Я твердил: «Ерунда! Скажут все непременно: — Ты счастливчик! — когда Будет в бледную пену Превращаться наш свадебный торт и желтеть флердоранж постепенно». Как зевала она В неге томной и сладкой! Я был пьян без вина Той блестящей догадкой! Бурей вздохов я был поражен, уязвлен этим взглядом украдкой! Я шептал: «Это так — Не тоска, а томленье! Остается на брак Получить Разрешенье! Только дорого это, и нам надо бы предпочесть Оглашенье. Будь Геро моей! Свет Маяка предо мною». Но услышал в ответ, Чтоб оставил в покое. Я сквозь уличный грохот и шум разобрать не сумел остальное. Перевод М. Матвеева

Долговечное ухаживание

Залезла на решетку Леди, И лает пес у ножек, Следить, что делают соседи И как идут прохожие. Один у двери встав, давай Звонить и дверь трясти: «Ответь-скажи мне, попугай, Могу ли я войти?» Затем взлетел с забора попка И говорит девице: «Коль не торчит из звона кнопка, То он пришел жениться» Вошел он в зал — Пол Маркетри. Ах, как же жалок он! «Не стар ли для тебя? — Смотри! Действительно ль влюблен?» «Как знать — вы вправду влюблены? Вас вижу со спины. Как знать — вы вправду влюблены? Вы немы иль больны?» И вот соленая слеза Скатилась со щеки: «Давно дары шлю, — он сказал, — Ищу твоей руки!» «Не получали ль вы колец? Колец из злата — дюжих! Их вам доставил мой гонец — Почти что восемь дюжин» «Подарки ваши, — с укоризной Сказала, — хрупки очень, Моя собака их изгрызла — Колечки от цепочек!» «Не получали ль, — смотрит робко, — Мой черный локон вы? Отправил почтой и в коробке, Отправил с головы!» «Я получила их так много, Что сделала подушку, (Молю, не присылайте стога!) Подушку псу под ушко!» «Не получали ль вы письма, Завязанного лентой? Из дальних стран, где хлад и тьма, Письма любви заветной? «Письмо пришло, — и между прочим, — С таким шикарным бантом! Но фрейлина мне: — Что за почерк! Отправь письмо обратно!» «Письмо, что вывел каллиграф, Ушло в глухие веси! Я жаждал счастья — я не прав, Но все мне нужно взвесить!» Взлетел вдруг попка говорящий, Советчик он отменный: «Ведь миг на редкость подходящий, Чтоб встал он на колени!» Он покраснел, и побледнел, И, на коленях стоя, Сказал: «Ах, нужно, леди, мне Вам рассказать историю».

«Пять долгих лет, еще пять лет Ухаживал, подмигивал, Как много было счастья, бед, Поведать могут книги вам. Ах, десять лет — понурых лет Вздыхал я по старинке И слал тебе я лучший цвет, Слал игры, валентинки. Пять долгих лет и снова пять Жил в дальней стороне, Чтоб ум твой смог теплее стать К скорбящему — ко мне. Жил тридцать лет среди сердец Холодных и медведей, Пришел сказать я, наконец, О, будь моею, Леди! Не покраснев, не побледнев, Лишь улыбнулась жалостно, Сказав: «Страсть, много претерпев, Скучна мне, а не радостна!» А попугай мчит на простор, Хохочет злобно, едко: «Выносливый столь ухажер Невыносим на редкость!» А песик лает все свирепей, Показывает прыть, Чтоб с золотой сорвавшись цепи Больнее укусить.

О, успокойся, попугай! О, успокойся, песик! Мой долг — сказать, пускай под лай, Но слушать — кто ж вас просит. А леди — громче пса, как будто Над псом спешит к победе. Влюбленные ж всегда орут так, Услышали чтоб леди. Крик попугая — звонче, звонче, Сердитей его смех. Но песьи взвизги, между прочим, Звучали громче всех. Сидели слуги у камина, На кухне — ввечеру. Заслышав дикий вопль в гостиной, Дивились: «Что ж орут?» А паж, хоть он не исхудал, Но громче всех заохал: С чем чай подать в гостиный зал И связан этот грохот? Пажа забросить, чтоб узнал — У них платок был крохотный — С чем чай подать в гостиный зал И связан этот грохот. Когда, подняв ужасный гам, Паж съехал с этажей, Его спросили: «Что же там? Скажи, о принц пажей!»

А у влюбленного есть трость Побить собаку тучную, И песик заревел со злости, Завыл еще тягучее. А также у него есть кость, И пес угомонился, И с ней на кухню — спрыгнув просто — Он, как и паж, спустился. Сказала леди, хмурясь строже, — Ах, фея красоты! — «Мой пес мне дюжины дороже Таких бродяг, как ты!» Вздыхать и плакать вам не след, И не волнуйтесь больше! Тот, кто прождал уж тридцать лет, Прождать сумеет дольше. Шагами залу всю измерив, Вновь кнопку надавил И вышел грустным он чрез двери, Таким же, как входил.

«А у меня был попугай: Век надо мной резвится! Что скажет — мудро, так и знай, И я решил жениться. Другую б леди ухитриться Найти мне, — плачет дед, — И пусть ухаживанье длится Другие тридцать лет. Найду веселую, хоть сед, Ведь вкус с годами тоньше, Спрошу ее: «Да или нет?» Чрез двадцать лет, не больше». Перевод С. Головой

Славная грошовая труба

[С любовью посвященное всем «исследователям», которые изнемогают от недостатка «таланта».]

Пока не треснут трубы — дуйте Вы, карлы карликового духа! Труб куча за спиной — торгуйте, И златом набивайте брюхо. А воздух полон причитанья: «Кто нас заранье наградит? Без Злата обмелеет Знанье. У нас ведь свинский аппетит!» Там, где неспешно шел Платон, Встал Ньютон, чем-то озадачен, — С копытом грязным и хвостом По-свински мчитесь за удачей. Вам хлеб — им славу в унисон! Нет, с вас не взыщут вашей каши, Но злить не будем духов сонм, Смешав их имена и ваши. Они искали для бессмертья В трудах восторженных — лекарство. Как стыдно им сейчас — поверьте — За современное фиглярство. Кто ныне молит со слезами, Чтоб мир любовью цвел и рос, И внемлет кроткими ушами, Как стонет где-то гончий пес? Не рассуждай средь суеты Про Мудрость — нрав ее ведь строгий, — Загонит хищников в кусты, Чтоб не стояли на дороге. Откроются гостиных двери, Как идолы, а не рабы, Танцуйте, собирая перья, Писк извлекая из трубы. Украв клочки заветных риз Познанья, залы застилайте И позолоченную слизь Взаимной лести возливайте.