Фантастические создания (сборник)

— Отлично, — сказала я, убирая стаканы в шкаф.

— Вы уже давно знакомы.

— Угу.

Я вытерла салатник и подумала о существе, которое засунула под свою кровать, и о том, как смотрел на него Мэтью — словно он видит такие вещи каждый день и знает, как надлежит соединить ее части. Мэтью в своем репертуаре. Все как обычно!

— Что ж, — произнесла мама. Она включила измельчитель мусора, и он взревел на всю кухню. — Надеюсь, вы хорошо проводите время.

Посреди ночи меня разбудило чучело. Я всем существом чувствовала, как оно лежит под моей кроватью и насылает дурманящие мысли об обратной стороне волн — как если бы вы смотрели на них из морских глубин — и нескончаемо длинных мокрых тенях с острыми зубами в несколько рядов, и мысли эти просачивались сквозь матрас в мои сны. Я выбралась из-под одеяла и опустилась на колени.

— Спи, — сказала я в пространство под кроватью.

Потом вернулась в постель и почувствовала себя полной дурой.

В одном из снов об обратной стороне волн и о зубастых тенях я отнесла чучело в ванную. Ему требовалась вода. Оно мне само сказало. Я прикрыла дверь, включила свет, наполнила ванну.

«Смотри, чтобы вода была не очень холодная», — сказало оно.

— А где «пожалуйста»? — ответила я.

Когда я опустила его в воду, существо подняло сноп брызг, обрызгав меня; бледный силуэт нырнул и метнулся вбок, прямо на глазах округляясь, становясь все грациознее с каждым кругом по ванне. Чешуя у него была гладкая, серебристо-серая, а тело — в черных полосках и крапинках от макушки до самых кончиков гибких плавников, со свистом рассекающих воду. Существо плавало, и черные полоски встали дыбом, превратившись в облако колышущихся волос. Оно перевернулось в ванне и выпустило в меня фонтанчик воды. Щеки у него уже стали пухлые-пухлые.

«Это, — сказало оно, — просто ради смеха. Видела бы ты свою физиономию».

В том сне, где я утирала брызги с щек, Дженни Хейнивер положила руки на бортик ванны и спросила, верю ли я в сверхъестественных существ.

— Есть разные виды чудовищ, — сказала она. — Одни внутри такие же, как снаружи, — например я. Но есть и другие. Трудно сказать, какие чудовища опаснее. С одинаковым успехом можно утверждать, что самые опасные — мы и что самые опасные — те, другие.

Она подняла руку кверху, точно любуясь своей нежной кожей. Потом потянулась ко мне, ухватила меня за волосы и вырвала с корнем несколько прядей.

— Ой! — вскрикнула я.

На такое я как-то не подписывалась. Увижу Мэтью — убью! Если хоть раз соглашусь с ним увидеться. Я его с «чертова колеса» скину, скормлю крабам или лучше утконосам, сдам его в музей или лучше его маме, брошу его одного — совсем одного — с сушеным рыбьим хвостом и кусочками обезьяны, из которых только что было воссоздано очаровательное чудовище.

Дженни Хейнивер вынула из своих волос что-то тонкое и острое. Это была игла: один конец кривой, другой прямой. Дженни Хейнивер вдела мой волос в ушко иглы и показала на свой бок, где зияла трещина — лопнувший шов. Правда, из шва ничего не вываливалось наружу.

— Изнашиваются, — сказала она. — Об этом всегда надо помнить.

Когда я проснулась, ванна была пуста. От нее пахло рыбой, а за решетку сливного отверстия зацепился клок длинных черных волос. На полу блестели лужи. Я все убрала раньше, чем встали родители.

Голос Мэтью вылетел из телефонной трубки и стукнул меня в ухо:

— Ты обязательно должна приехать! Мистер Жабрико хочет попробовать сделать кое-что новое. Он говорит, что мы можем присутствовать. Можем ему помогать. Мы первыми на свете сможем это увидеть. Нет, ты вообще понимаешь, как это здорово?

Мне было слышно, как он шумно дышит в телефон, выдувает с присвистом огромные пузыри воздуха, и они летят ко мне по проводу. Я почти не сомневалась, что это пыхтение — не шифрованный сигнал. А если и сигнал, то означает он только одно: если за Мэтью не присмотреть, он от восторженного предвкушения грохнется в обморок.

— А как же Дженни Хейнивер? — спросила я.

Как сообщить другу, что похищенное сокровище сбежало, пока ты спала? Или уползло, загребая руками и колотя по полу своим лысеющим хвостом? Как сообщить человеку такую новость?

— Не волнуйся. Мистер Жабрико все знает. Он только посмеялся: говорит, мы с тобой просто умора.

Мэтью рассмеялся, и я услышала, что у него за плечом смеется кто-то еще.

— Давай. Ноги в руки, — сказал он.

Как разговаривать с человеком, которого ты раньше считала своим самым-самым близким другом?

— Хорошо, — сказала я.

Мистер Жабрико впустил меня через дверь без таблички на задворках музея. Она вела в безликий коридор. Я шла по коридору вслед за мистером Жабрико, мимо дверей, по большей части закрытых. Он опять был в зеленой шляпе и коричневом твидовом пиджаке с фетровыми заплатками на локтях. Похож на учителя или библиотекаря. Это сходство меня почему-то рассмешило.

— Ну-с, — сказал он. — Как вам теперь нравится история Дженни Хейнивер?

— Ничего не изменилось, — сказала я. — Ее зашили в саван из рыб. Она обернулась чудовищем. И уплыла.

Мистер Жабрико укоризненно поцокал языком:

— Либо вам не хватает вдохновения, либо вы лукавите. Мораль истории такова: мы не можем ничего рассмотреть по-настоящему, пока не увидим это в другой шкуре. Ваш друг до этого не додумался бы, но вы, полагаю, поумнее его будете, — и он потрепал меня по плечу.

Я поняла, что я действительно лукавила, но бессознательно. Осознание этого факта пришло, лишь когда он прямо указал мне на него. Я уже собиралась извиниться, но мистер Жабрико толкнул дверь в конце коридора. Мы вошли в холодную комнату, где пахло штукатуркой и химикатами, и на все это накладывался едкий, тревожный аромат сильного дезинфицирующего средства. Тут были стеллажи, ломившиеся от инструментов и бутылок, и ящики, где громоздились мягкие лоскутки чего-то похожего на мех. Мэтью сидел на длинном столе, на самом краешке, рылся в коробке с разномастными стеклянными глазами.

— Это мастерская мистера Жабрико. Мама никогда сюда не заходит. Говорит, ее дрожь пробирает. — И Мэтью поднес к своему лицу приплюснутый золотой глаз с вертикальным зрачком. — А по мне, это самая чудесная комната на свете. Когда я сюда захожу, меня захлестывает восторг. Прямо-таки отправляет в нокаут.

Я присела рядом с ним на стол. Мистер Жабрико сновал по комнате, убирая ящики на полки, обмахивая опустевшие участки стола сухой малярной кистью. Шерсть и пыль, кружась в воздухе, оседали на пол.

— Вы правда тут работаете? — спросила я.

— Конечно. Я присматриваю за музейным фондом. Ставлю заплатки на места, объеденные молью, укрепляю глаза, если они расшатались, подкрашиваю полоски и крапинки, когда они начинают выцветать. А всем остальным занимаюсь урывками, когда нахожу время.

— «Всем остальным» — это Дженни Хейнивер, например? — спросила я. — И енотом?

Я задумалась о еноте: интересно, его убрали в кладовую? Или выкинули на помойку? Или он где-то здесь бродит, рыскает по залам, быстро переступая маленькими лапками с черными когтями?