"Фантастика 2023-130". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Кто помешает новому конунгу отомстить обидчикам? Наказать каждого, кто только посмел продлить его мучения в ужасном этом изгнании? О, вовсе не за народ беспокоятся они, а за собственные шкуры. Это кажется Хейд даже забавным.
Ульф предупреждающе сжимает в кулак рукоять своего меча, готовый вступить в бой, если то потребуется. Если Витарр хочет получить трон отца, так отчего же не явился в Великий Чертог сам? Никто не в силах запретить ему ступать в эти стены, где же он? Оборачивается Ворона, охваченная темным этим интересом, когда слышит, словно сквозь толщу воды, голос матери:
– Темен и нелюдим Витарр, оттого тревожно позволить ему
У Хейд все внутри холодеет, когда взгляд зеленых глаз устремляется к ней. Она знает, о чем мать говорит, хотя хотела бы не знать. Сердце бьется так болезненно, и Хейд хочет, чтобы оно лопнуло как перезрелый фрукт, похожий на те, что солнцерожденные отдают на корм своему скоту. Исгерд ведь не может поступить с ней так, верно? Она не может…
Может. Хейд прекрасно знает, что может.
Ворона покорно опускает взгляд. Она не может увидеть победоносную ухмылку, что тянет материнские губы, но знает, что сейчас Исгерд улыбается именно так. Ярл всегда улыбается так, когда все идет как нельзя лучше для нее, и вовсе не имеет никакой роли то, сколь хорошо все складывается для Хейд.
Мать хочет сблизить их для того, чтобы через дочь управлять новым конунгом. От одной только мысли об этом Хейд становится тошно. Из Великого Чертога словно бы в одно мгновение пропадает весь воздух, дышать становится нечем, и Хейд хватается за рукоять своего меча; сейчас это единственное, что кажется ей реальным. Темные фигуры пляшут перед глазами, хриплые голоса нашептывают, сколь жалкой кажется ее жизнь, и Хейд остается лишь крепко зажмуриться, стараясь спастись от удушающего этого страха.
– Уж не свою ли дочь ты находишь «подходящей» для меня женщиной, Исгерд ярл? Припоминаю, что не столь давно ты говорила о том, как бы рады все были, коль я бы умер вместо Хэльварда, а теперь стремишься отдать мне Хейд? Сколь же непонятны мне твои думы.
В изумлении наблюдают ярлы за тем, как, отойдя от стены и сбросив тяжелый капюшон, Витарр решительным шагом пересекает Великий Чертог, направляясь к матери. Направляясь к трону.
«Как давно он здесь? Кто позволил ему войти? Ублюдок! Братоубийца!»
Все это летит Витарру в спину подобно выпущенным гневной рукой стрелам, только вот сам он ни малейшего внимания на них не обращает. Остановившись подле кюны, несколько раз хлопает он трехпалой ладонью по плечу Бурого, одними губами шепнув ему что-то, и после того обращает взгляд свой к собравшимся в Великом Чертоге викингам.
– Каждый из вас считает, что право имеет лишать меня того, что положено мне по праву рождения. Никогда не желал я смерти ни Хэльварду, ни Ренэйст, – на именах сестры и брата голос его слегка дрожит, но Витарру удается вернуть ему былую уверенность, – но сейчас нет их подле нас, и я намерен стать тем, кем должен был быть с самого начала. Отныне я – ваш конунг!
– Как распушил ты свой хвост, трусливый пес!
Ньял, растолкав своих братьев, выходит вперед, с силой ударив кулаком по столу так, что стоящие на нем тяжелые чаши подскакивают, едва ли не перевернувшись. Олафсон смотрит так, словно бы готов прямо сейчас вырвать из Витарра право наследования собственными зубами. Вытянув руку, Ньял указывает на Ганнарсона пальцем, продолжая говорить:
– Конунгом себя стремишься признать, да только не рано ли? Даже мне, юнцу, что вернулся из первого
в своей жизни набега, кристально ясно, что конунг все же оставил наследника, только вам то и не видно!– О чем ты говоришь? – Исгерд, выйдя вперед, кладет ладонь на плечо Витарра; тот смотрит на нее так, словно бы на него положили змею, не иначе. – Наследником конунга была лишь Ренэйст, а теперь ее нет подле нас. Иных наследников конунг не оставил!
Ньял улыбается широко. Так улыбался он на поле боя в краю Солнца, когда горячая кровь оросила его лицо. Он готов биться до конца.
– Наследницей своей признал Ганнар конунг дочь свою, да только каждому ведомо, что звалась бы она кюной. Неужто никто из вас так и не подумал, что не дочь свою сделал он наследницей, а того, кому отдаст она свое сердце?
От мысли этой Хейд становится жарко. Надо же, кто бы мог подумать, что в пламенной этой голове могут возникнуть подобные мысли? Хейд оборачивается, смотрит за спину других воинов, стремясь найти взглядом Медведя. Молчаливый с самого момента возвращения, Хакон выглядит изумленным, не зная, что ответить на пламенные речи Ньяла. Ярлы смотрят на него, окидывают взглядами оценивающими, словно бы взвешивая что-то в своих головах.
На одной чаше весов – Витарр. Братоубийца, мальчишка с дурным нравом и грязной кровью, вместе с которой по жилам его течет кровь древнего рода. На другой чаше – Хакон. Мальчишка, коего конунг привез из набега. Берсерк родом из никому не известного края, еще больший чужак, чем Витарр, но знаком почти всем воинам по битвам, в которых успел принять участие.
Каждому ведомо, как сильно любила его Ренэйст и как сильно любил ее в ответ он. Если бы конунг хоть на мгновение сомневался в том, что из Хакона выйдет хороший конунг, то никогда бы не позволил ему быть подле своей дочери.
Хакон и опомниться не успевает, как Великий Чертог наполняют крики:
– Конунг сделал свой выбор!
– Гори род Волка синим пламенем!
– Среди нас уже есть конунг!
Так и сужается выбор лишь до двух претендентов на трон. Витарр настроен воинственно, одного его взгляда достаточно, чтобы стало ясно, сколь сильно разгневан он вмешательством Ньяла. Если бы только не вложил он эту мысль в головы других северян, все сложилось бы совершенно иначе. Олафсон, поймав на себе полный ненависти взгляд Братоубийцы, улыбается широко.
Хакон, словно бы опомнившись от сна, отвечает громко:
– Мне нужна была женщина, а вовсе не титул. Сейчас величайшая моя драгоценность покоится на дне морском, и нет мне дела до того, кто отныне будет зваться конунгом. На кого бы ни указали вам боги, это точно буду не я.
Ньяла, видимо, такой ответ не устраивает. Он собирается сделать все, что в его силах, для того, чтобы конунгом стал кто угодно, но только не Витарр. К тому же поддержка ярлов и других воинов пьянит его, лишь сильнее убеждает в том, что он прав. Хейд хмурится; ей не нравится то, к чему все это ведет.
В поддержку Ньяла выступает один из ярлов:
– Ренэйст была дочерью своего отца. Она с особым рвением стремилась оправдать его ожидания и стать наследницей, которой Ганнар мог бы гордиться. Вряд ли была она довольна, узнай о том, что ты отказываешься от той судьбы, для которой тебя выбрали.
Лицо Хакона принимает звериные черты. Он поднимается со своего места, гневно рыча, скалит зубы и крепко стискивает кулаки. Люди, стоящие подле него, стремительно расходятся в стороны, не желая оказаться на пути его гнева.