"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26

— Гелюшка, — шептал Семен под перестук колес уносящего нас в Мокошь-град поезда, — душа моя, любовь моя.

— На коленях прощения просить будешь… архивы подшивать… кукарекать…

— Люблю…

— И я…

ЭПИЛОГ ВТОРОЙ, в коем представители сильного пола ни в коем случае не сплетничают и не интересуются заметками в бульварных газетенках

Весна в столицу пришла окончательно, украсила шляпки барышень искусственными пока цветами, сдернула с Мокоши ледяное покрывало, растопила сугробы и наледь с крыш, наполнила улицы перестуком срывающихся сосулек.

— Хорошо! — распахнул Иван Иванович окно кабинета и полной грудью вдохнул свежий воздух.

— Попович куда убежала? — Эльдар Давидович шуршал газетой, прихлебывая чай из личной кружки.

— Ей кто-то из осведомителей вбросил, что-де в кафешантане на Мясоедской видали господинчика с артефактом навьим мудреным. Вот Геля и отправилась выяснять, не Зябликов ли это ее знакомый.

— Непременно ирод появится, характера своего злодейского не обуздав, — передразнил Мамаев пискляво, но нисколько не похоже. — Ею вся пресса столичная полна, Евангелиной Романовной нашей. «Надворный советник П., то есть, разумеется, советница развлекла столичную публику арестованием. Многочисленные свидетели, находившиеся в момент ареста на городском вокзале, в кошмарах вспоминать будут рыжеволосую фурию, с револьвером наперевес преследующую вдоль перрона двух провинциального вида дам. Особенно им запомнится мгновение, когда одна из беглянок бросила в толпу набитое соломою чучело болонки мальтезе, отчего в публике последовали обмороки экзальтированных барышень, числом три, а также господина Ж., начальника пароходного департамента».

— «Чижик-пыжик»? — заглянул через плечо Зорин. — Бульварная газетенка.

— И чародейский приказ ей беспрерывно новости поставляет. «Самый завидный мокошьградский холостяк, некий господин К., был снят городовыми с конной статуи Берендия Четвертого и, даже находясь в руках служивых, продолжал кукарекать. Кстати, верные наши источники сообщают, что господин К. появляется в обществе с некоей барышней П. вовсе не по служебной необходимости». — Эльдар смял «Чижика-пыжика», забросил бумажный ком в корзину.

— Ну пишут и пишут.

— Геля кольцо обручальное кует. Нет, в газетах о том ни слова, сам узнал. Обручальное, из драконьей чешуи, как у гнумов принято.

— Значит, поженятся. — Иван Иванович пожал пудовыми плечами. — И хорошо, и ладно. Семка повеселел, не хандрит совсем. Не думал даже, что он такую вину перед Митькой чувствовал.

— Я знал. Вы напились как-то давно, Семен в откровения пустился. Ты не помнишь, после знатной драки заседали, тебя сморило, на столе уснул. — Эльдар поморщился. — Ерунда же, форменная ерунда, а ему душу выедало. Денщик еще этот постарался, спасителем себя изобразил.

— Ну да, Крестовского с одной стороны вина за воображаемое воровство у друга силы чародейской придавила, с другой — благодарность. Степка тот еще жук был, вечно ко мне подкатывался с просьбами.

— Ого!

— Ну. И главное, лебезит: «Вашбродь, войдите в положение, как мужик к мужику, эти-то — дворяне, белая кость, голубая кровь, а вы наш, простой, правильный, отлейте силушки, сколько не жалко».

— А ты?

— Отказал, не люблю, когда меня хитростью заставить пытаются. Но он не отставал. Однажды… — Иван поморщился гадливо. — Никому об этом не рассказывал, слово дал. Проснулся я однажды среди ночи от боли, вокруг чары сонные вихрятся, скверно сплетенные, рука вдоль кровяной жилки разрезана, истекает в подставленный таз. Ну я этим тазом Блохина и отходил. Он плакал, божился, что никогда впредь, что про способ через кровь чародейскую силы зачерпнуть от Семена услышал, умолял не губить, никому не рассказывать. Когда он тот самый нож, которым мне плоть вскрывал, к своему кадыку приставил, пришлось пообещать.

Они помолчали, думая каждый о своем. Потом заговорил Мамаев:

— Раз пошли откровения, и я признаюсь, только Геле ни слова, она и без того себя за погибель бритского артефакта винит. Это у них с Крестовским, кажется, семейной чертой будет, без вины виноватиться. — Он тряхнул волосами. — Когда мы в Крыжовене с Попович визит господину Волкову наносили, я настоял, чтоб наедине с ним остаться. Удивился: чарами домина полнится от подвала до крыши, а артефакта на замен трости не наколдовалось.

— Не артефакт?

— Там ему сразу к левой руке механизмус какой-то приспосабливают, наверное, чтоб не терял впредь. Не важно. В какой-то момент, когда я тело его осматривал, Грегори глаза открыл и говорит: «Знаешь, какое у меня прозвище? Фенрир, волк я страшный, цени разрывающий, враг богов, враг чародеев. Бойся меня, Илидар, все меня бойтесь. Там, где являюсь, рушится все. Вам явлюсь, вас порушу».

Иван Иванович задумчиво барабанил пальцами по подоконнику. Предположим, исконную форму мамаевского имени и угадать можно. А что касается Фенрира… Ну да, знакомая зверушка по мифам чужеземным.

— Гелю расстраивать не будем, — решил наконец Зорин, — а Крестовскому расскажем, но чуть погодя. Семке сейчас не до этого, с Брютом воюет, чтоб Попович в тайный приказ не отдавать.

— Геля к тайным не согласится.

— Разумеется. Кстати, вот и она. — Зорин смотрел в окно. — С Семеном возвращаются.

Мамаев обошел стол, тоже оперся о подоконник, присоединяясь к товарищу.

— Красивая пара.

Внизу мужчина и девушка под руку шли к чародейскому приказу, прозываемому в народе «Кресты». Пара молодых людей, действительно красивых и невероятно, до умопомрачения друг в друга влюбленных.

Владимир Поселягин Начало. Техник-интендант

* * *

Пролог

Знаете, стоять вот так у стола Привратника на Перекрёстке Душ и видеть, как за мной в очередь собирается огромная толпа (а много за час на земле народу умерло, тысяч десять уже набралось), было для меня удивительно и вместе с тем как-то уже всё равно. Я переминался с ноги на ногу, будучи обнажённым. Никаких туник, все сверкают прелестями и «прелестями», и это как-то озадачивало. Я ещё не осознал, как влетел. Не осознал ещё, что меня нет в списках умерших. Привратник был изумлён не меньше. Перетряхнул свою Книгу Душ и уже вызвал помощь.

Морщась, я осматривался. Хм, буду до старости серьёзно спортом заниматься. Вон за мной дед стоит: девяносто лет, а фигура, как у молодого. А вот остальные старики не блещут, и смотреть на них не очень-то приятно.

Пока стояли в очереди, пообщались. Старик оказался англичанином. Лётчик, на вертолёте исполнял фигуры на каком-то авиашоу в Англии и не вписался, врезался в землю. Теперь тут. Английским я владею почти в совершенстве, так что общались свободно. Он, правда, приметил мой лёгкий акцент и понял, что я иностранец. Ну, я и представился: мол, зек. А я действительно зек. На зоне сидел по сто тридцать первой статье, пункт два. Изнасилование, да ещё с особой жестокостью. Дали по полной, шесть лет. Сидел по факту ни за что. Зеки сейчас народ продвинутый, быстро выяснили подоплёку дела и меня признали потерпевшим, то есть к опущенным я не относился, нормально жилось.

Тут стоит рассказать, как дело было, да и о себе тоже. К моменту вынесения приговора, к своим двадцати четырём годам, я был женат шесть раз. Шесть! Что поделать, родители так воспитали, что к девушкам я относился очень возвышенно, с пиететом. Ведь это же слабый пол, благодаря им рождаются новые люди, к ним нужно относиться со снисхождением. Для меня они были что богини, окружённые ореолом. И когда я сталкивался с реальностью, понимая, с кем я встречаюсь и на ком даже женат, сразу менял к ним отношение и начинал искать следующую богиню. Оттого и браков столько. Самый короткий длился полтора месяца, это была моя первая жена, в семнадцать лет, а самый длительный – год.