"Фантастика 2024-109". Компиляция. Книги 1-22

— Лишь бы исполнил обещание, — тихо сказала я, ни к кому не обращаясь. Можно было оставить послание во дворце и тем самым оттянуть момент, когда начнутся поиски, но мне до безумия хотелось, чтобы в тот миг, когда монарх будет расслаблен и удовлетворен, он открыл мое послание и получил словесную пощечину. Мне хотелось верить, что ему будет хоть немного больно…

Отчий дом встретил меня тишиной. Сейчас отсутствие хозяев ощущалось особенно остро. Может потому, что мне хотелось, как то случалось в детстве, броситься на шею матушке, или же усесться на колени к батюшке и захлюпать носом ему в шею. Чувствовать, как большая теплая ладонь гладит меня по спине, и знать, что я скрыта от невзгод и несправедливости.

Но родители жили в Тибаде, а в особняке остались лишь слуги, смотревшие за порядком в доме. Я тоже заезжала, но нечасто и ненадолго. Без родителей в этих стенах мне было тоскливо. А сейчас и вовсе завыла бы волком, но дамам из высшего общества выть дозволялось только в лесу, где их никто не услышит. Так учила матушка, а она знала, о чем говорила…

— Боги, — всхлипнула я, но вновь взяла себя в руки и велела дворецкому, поспешившему навстречу: — Позаботьтесь о господах гвардейцах и о кучере. Накормите, меня не тревожить. Тальма.

Но в доме мы не задержались. Дождавшись, когда мои стражи будут заняты разговорами и едой, я взяла свою служанку за руку и вывела через черный ход. Она глядела на меня, широко распахнув глаза, но не спорила. Обойдя особняк с той стороны, где нас не могли заметить, я открыла калитку для прислуги и выбралась снова на улицу. Это был мой дом, и я знала здесь всё.

На улице Тальма быстро остановила извозчика, и мы направились в предместье. Иного места скрыться у меня не было, поэтому я знала, что найдут меня скоро, но не сейчас. Скорей всего будут проверены дома моих родных и друзей. Я как-то делилась с королем, что мне не заставить себя поехать в наш загородный особняк. Воспоминания, связанные с похищением, отвращали меня от дома, в котором я была когда-то счастлива. И я надеялась, что эти слова тоже задержат ищеек. А сейчас я готова была туда вернуться.

— Он вас найдет, — сказала Тальма, поглядывая назад, будто прямо сейчас ожидала погоню.

— Найдет, — ответила я. — Но у меня будет хотя бы немного времени на одиночество.

— А как же ваше дело, госпожа?

Болезненно поморщившись, я отвела взгляд:

— Не сейчас, дорогая. Мне нужно собраться с мыслями, надо подумать, а я пока не готова это сделать. Слишком больно и… противно.

— О-ох, — протяжно вздохнула служанка.

Загородный особняк показался мне покинутым жилищем, руинами, жизнь в которых кипела лет пятьсот назад. Он был в прекрасном состоянии, ухожен и сбережен заботливыми слугами, набранными назначенным управителем. И сам дом, и парк, и внутреннее убранство могло радовать глаз, но я кожей ощущала разруху и запустение. Впрочем, сейчас руинами была я, а особняк просто вызывал смешанные чувства.

— Подготовьте комнаты моих родителей, — велела я прислуге, спешно собравшейся для встречи хозяйки.

— Их милости возвращаются? — учтиво спросил дворецкий.

— А ее сиятельства вам недостаточно? — напустилась на него Тальма, желая оградить меня от неуместного любопытства. — Велено, исполняйте. Совсем распустились, — удрученно покачала головой моя камеристка. — Где это видано, чтобы прислуга вопросы глупые задавала?

Дальше я не слушала, как верная служанка, пользуясь своим фавором, с ходу начала пестовать других слуг. Скинув плащ, я поднялась наверх и направилась в комнату Амберли. В свою комнату мне входить не хотелось, в ней витали дурные воспоминания. А вот у сестрицы жили наше детство и отрочество. Здесь я надеялась найти отдохновение от переживаний и суеты предыдущих дней, когда приводила дела в порядок, насколько успею… Наверное, я всё же понимала, чем закончится мое расследование, хоть и хранила затаенную надежду на иной исход.

Войдя в комнату Амбер, я окинула ее взглядом и вымученно улыбнулась, глядя на хорошо знакомую обстановку. Ничего здесь не изменилось с того момента, как сестрица входила сюда в последний раз. Ее любимые куклы по-прежнему были рассажены на кушетке, а на столике осталась папка с набросками. В спальне, конечно же, стоит шкатулка с вышивками, среди которых найдутся и первые неумелые работы, а еще моток спутанных ниток – это уже была моя работа. Уж больно хотелось оторвать нашу послушную Амберли от задания матушки, которое я выполнять не желала.

Потерев подрагивающей рукой лоб, я подошла к столику, взяла папку и устроилась в кресле. Достав листы бумаги, изрисованные карандашом, я усмехнулась, глядя на свой портрет. Нам было тогда… по тринадцать лет, да, кажется так. Амбер упросила меня побыть ее моделью. Чтобы не скучать, я взяла книгу, которую стащила из отцовской библиотеки. Баронессе Мадести хотелось рисовать и разглагольствовать, а мне читать. И она в отместку за мое безмолвное позирование нарисовала карикатуру вместо портрета. Огромная толстая книга придавила меня, и я смотрю на зрителя выпученными глазами, волосы дыбом, рот похож на букву «о». Забавный детский рисунок, из-за которого мы привычно шуточно подрались…

— О, Амбер… — всхлипнула я и отложила папку.

Откинув голову на спинку кресла, я накрыла лицо ладонями и затихла так, пытаясь не поддаваться мыслям, которые несли в себе боль. Я не хотела осквернять эту комнату своими страданиями. Но вопросы, на которые некому было дать ответ, продолжали лезть в голову, и я всё глубже погружалась в пучину безысходности. Мне было себя жалко, и за это я злилась. Тоже на себя, за слабость.

— Боги, — выдохнула я и порывисто поднялась с кресла.

Папка упала на пол, рисунки разлетелись, и я поспешила их собрать. А потом мне на руку, в которой я держала один из набросков, упала капля. Шмыгнув носом, я подняла лицо к потолку, чтобы сдержать слезы. У меня получилось. И убрав альбомные листы обратно в папку, я перешла в спальню сестрицы, надеясь, что перемена места поможет справиться с эмоциями.

Мне не хотелось терзать себя, бесконечно вопрошая: почему он это сделал, за что выставил на посмешище, отчего так поступил и прочее, что, наверное, говорят все женщины, узнавшие об измене своего мужчины. Мне хотелось задавить в себе женщину, хотелось пробудить трезвый рассудок, чтобы обдумать свое дальнейшее существование. Но боль от предательства оказалась слишком сильна. Ни о чем ином думать не получалось, а перед глазами стояла всё та же картина, как Ив выходит из коляски, как направляется к дому, который купил своей любовнице, как ее руки ложатся ему на плечи, и он обнимает ее в ответ… как обнимал меня. Боги, да он делает с ней всё то же самое, что со мной! Может, и говорит те же слова…

— Зато она с радостью принимает все его подарки, — криво ухмыльнулась я. — Ты ведь так этого хотел, да, Ив? Тоже придумываешь ей неудобные платья и обвешиваешь тяжелыми драгоценностями? Играешь с новой куклой, большой мальчик? Ха-ха, — мой издевательский хохот оборвался на визгливой ноте, и я тяжело опустилась на кровать.

После и вовсе растянулась на ней. Я устремила взгляд в потолок, но он вдруг расплылся, и слезы, до сих пор сдерживаемые, наконец, прорвали платину и хлынули из глаз.

— Я знала, что так и будет, — прошептала я, — знала, а ты опоил…

И больше я не могла произнести ни слова, они захлебнулись в истерике, продолжавшейся не больше четверти часа. А потом я затихла и лежала, продолжая бездумно пялиться в потолок. Опустошив душу, я, наконец, смогла ни о чем не думать. Просто лежала и смотрела на лепной орнамент. И сколько прошло времени в этом отупении, я не знала. Оно просто исчезло за пеленой нового оцепенения.

На стук в дверь я не обратила внимания, и она осторожно приоткрылась. И когда надо мной склонилась Тальма, я перевела на нее взгляд и хрипло спросила: