"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– Как так? Кто же они?
– Македонцы, хорваты, ливанцы. Иудеи, наконец.
Кричит ли у них родная кровь, когда они режут, как баранов, своих собратьев? Нет, не кричит. Тут ведь все дело в воспитании. Муллы делают из малышей волчат, чтобы вырастить волков. Султан Махмуд, перепугавшись их мятежа, разогнал янычар в двадцать шестом, но они и по сей день ему служат.
– Верно. И кровушкой облили весь восток.
И упорны. До крайности.
Помню, брали мы крепость Кюстенджи на нашем «Орфее». Я командовал авангардным отрядом, мы больше пяти часов били по укреплениям, сами получили шестьдесят шесть пробоин, потеряли половину команды, еле держались на плаву, а турки все не сдавались. Лишь после, когда высадились мы в крепости, выяснилось, что защищали ее янычары. Погибли они все до единого, но не сдались…»
К
Ночи в Севастополе по-своему интересны. Удивительное зрелище, особенно когда погода стремительно улучшается и наступает полнолуние. Сначала под темно-звездным сводом постепенно растет багрово-огненная полоса. Затем на зеркальной поверхности моря обозначается золотистый след, и вдруг громадным серебристым шаром всплывает луна, длинные тени парусов зыбятся на воде.
И ничего, что дивную эту ночь портит недовольное шипение Леонида:
«– …гиясу!..» – только и услышал я.
И следом еще что-то ругательное по отношению к своим отпрыскам, не сумевшим навести должный порядок на довольно вместительном бриге под названием «Посейдон», где кроме пушек мы примостили парочку «максимов» с патронными ящиками.
Все же мне больше интересны были пиратские пушки. А точнее, та из них, что стояла на корме. Внешне небольшая и обычная, если не считать казенной стороны, которая заканчивалась нехилым таким металлическим кукишем. Где-то я уже нечто подобное видел [269] . Портокалос же сие вольное артхудожество объяснил так: если приходилось «Посейдону» уходить от превосходящих сил противника, то отстреливаться такой пушкой самое то. Символично и понятно. Дескать, фиг вам, а не бриг.
269
В музее столицы Индонезии Джакарте хранится интересный экспонат: железная пушка весом в 3,5 тонны, именуемая «Си Яго», на задней части которой изображена пятерня, сложенная в виде фиги. Пушка была отлита португальцами для защиты форта Малаги в 1641 году из шестнадцати маленьких пушек.
Теперь вкратце о самом пиратском рейде. Задача: выйти в море, выследить турецкое суденышко с контрабандным грузом оружия для севастопольских «рэвольционэров», вынудить сдаться, а если не получится, то пустить «турка» на дно. И задачу нужно предельно ясно донести до подчиненных.
«– Прапорщик Достоевский.
– Здесь!
– Ваши пулеметчики готовы к отплытию?
– Так точно!
– Тогда отправляемся…»
Подняв паруса, бриг устремился в ночь, оставляя позади Севастополь.
Шли мы быстро, но удивительно тихо. Настолько тихо, что сумел я незаметно расслышать шепот солдат, сидящих возле максимов. Странные разговоры вели мои пулеметчики.
«– Сказывают, что государь Александр Павлович скоро вернется на престол.
– Так он же давно умер.
– То не царь умер, а простой солдат.
– Да ну.
– Вот те крест. Когда царь жил в Таганроге, то хотели его враги извести. И, сведав про то, царь вышел ночью из дворца к часовому: «Хочешь, – говорит ему, – за меня умереть?»
Тот в ответ: «Рад стараться, ваше величество!»
Царь тогда надел солдатский мундир и сам встал на часы, а солдату велел свой царский мундир одеть и идти во дворец. Надел солдат мундир, пошел, вдруг – бах! – выстрелили из пистоля по нему. Солдат упал мертвым, а царь, бросив ружье, бежал с часов неведомо куда.
В скиты к старцам, говорят, подался, душу спасать, молиться за весь христианский мир и Россию. И имя свое скрывать будет до той поры, пока час не пробьет. А зовется он теперь Федором Кузьмичом…» [270]
270
Скоропостижная смерть ранее никогда не болевшего императора Александра I в Таганроге 1 декабря 1825 года породила в народе массу слухов и легенд. Согласно самой известной из них Александр инсценировал свою смерть и начал скитническую,
отшельничью жизнь под именем старца Федора Кузьмича (умер 1 февраля 1864 года в Томске). Эта легенда возникла еще при жизни сибирского старца и получила широкое распространение во второй половине XIX века. Несмотря на ряд исследований данной легенды, вопрос о тождестве Федора Кузьмича и императора Александра I до сих пор исторически однозначно не определен.Знакомое имя. В памяти Лермонтова хорошо отпечатались многочисленные слухи на этот счет. Поговаривали, что за несколько дней до кончины царя в Таганроге же погиб некий фельдъегерь Масков, внешне удивительно похожий на императора. Самого умершего Александра перевезли в Петербург в наглухо забитом гробу. Еще семь дней гроб не открывали, держа в Казанском соборе, и в народе немедленно стали говорить, что это Маскова привезли либо унтер-офицера Семеновского полка Струменского, тоже как две капли воды похожего на Александра Павловича.
Там еще масла в огонь подлил один из солдат-гвардейцев. Умирая, он поведал о том, как однажды вечером его с тремя другими караульными вызвали в Петропавловский собор и приказали поднять могильную плиту, вынуть из склепа гроб с телом Александра и заменить его другим, привезенным в военном фургоне…
Слухи множились, но тут началась Сенатская, и стало не до покойного императора.
Но Сенатская давно позади, а впереди замаячила наша цель. По размерам тоже бриг. «Турок», заметив «Посейдона», пошел на сближение.
«– Вот он, гад, – прошептал Леонид. – Прячься, командир. Как дам знак, сразу можно бить их».
Суда сблизились почти вплотную. С «турка» раздался возглас, Портокалос ответил. Секунды молчания. Снова турецкая речь, какая-то перебранка… Протяжный свист, означавший сигнал к атаке. Слишком уж рано. Грек наш, помнится, обещал, что как минимум добьется от пашеров полного сближения и…
Думать и размышлять было некогда. Значит, придется атаковать, раз взять хитростью не выходит.
«– Огонь!» – скомандовал я, и «Посейдон» проснулся, словно рассерженный владыка морей, обрушив на врага всю свою пушечную мощь. «Турок» тут же огрызнулся залпом с правого борта. «Посейдон» дал сдачи левым. Завязалась жестокая артиллерийская дуэль.
Мои пулеметчики тоже не молчали. Немедленно затакали «максимы», чья обслуга в дыму и ночи каким-то совершенно немыслимо-чудесным способом умудрялась срезать пулями турецкий экипаж.
И отступать теперь поздно. Тем более когда наш отважный грек умудрился сцепить бортами свой и вражеский бриги и броситься на абордаж. Тут же пошла ночная резня, как у Лермонтова на Кавказе. Тем более что все патроны к маузеру я тогда извел и, доверившись яри, с двумя шашками наголо прыгнул на палубу, где уже закипело сражение.
Дрались турки отчаянно, пощады не просили, в отличие от своего британского «хозяина». Его я заприметил сразу. Бритт стоял у штурвала и редко палил из револьвера во все, что движется, периодически то ли пригибаясь, то ли прячась. Удивительно, как его наши пули не достали? Видимо, дуракам действительно везет.
«– Пощадите! Я сдаюсь!» – прокричал он по-английски, когда я одним клинком отбил нацеленный мне в грудь револьвер, а вторым чиркнул по руке. На этом суперкомбобой и закончился. Мы подсчитывали потери. Семеро убитых, пятнадцать раненых. У турок выживших никого. Кроме, разумеется, англичашки. В свете факелов я впервые увидел британского офицера времен правления королевы Виктории. Вот ведь стервец! Даже маскироваться не стал. На башке кивер, красный мундир с золотистыми эполетами, синие штаны с красными лампасами и напуганная, перекошенная рожа. Зовут Уильям Сайкс из 20-го Восточно-Девонширского пехотного полка. Сопровождал груз, вышедший из Константинополя. И труслив до невозможности. С попугайским постоянством напоминал о гуманном обращении с военнопленными, к коим себя и причислял, несмотря на то, что мы с Англией пока не воюем. Ох, вспомнить бы, что такие вот, как он, «славные воины Британской империи» с пленными бурами полвека спустя делать будут. Известно что. Привяжут к дереву, дадут в руки солдатский ранец и заставят с его помощью защищаться от пик летящих на полном скаку уланов – лансеров. А можно и не давать ранец. Пусть бурская нелюдь защищается голыми руками. Эта «игра» у «цивилизованных британских джентльменов» называлась «подколоть свинью».