"Фантастика 2024-154". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Она игнорирует вопрос Джеффри.
– Потеря веса даст нам немного скорости. И… и, возможно, мы уйдем. Выбрасывайте все, что сочтете нужным. Если это будут пушки – пускай. Лишь дайте скорости! Просто делай, что тебе сказали, и не задавай вопросов! Баклан, если из-за тебя мы сдохнем, я достану тебя даже в аду, – в глазах Морганы вспыхивает забытая решимость.
Туман становится гуще и гуще, могильный холод пробирает до самых костей. И даже дышать становится тяжелее, но Корморэнт больше не сопротивляется. Он слетает с мостика, проносится вихрем мимо Колмана, лавирует меж других матросов и, прихватив с собой несчастно болтающегося по палубе Джимми, несется с ним в трюм.
– Мальчишка, давай! Хватай мешки – и за борт, – он моргает несколько раз, стараясь
Еще несколько матросов, громко топая, спускаются к ним. И Джеффри, взяв всю ответственность на себя, указывает каждому из них, какой ящик лучше вытолкнуть прочь с борта, а какой мешок высыпать прямиком через орудийный люк. Сам он тоже потеет, как свинья.
«Последняя фантазия» набирает скорость, и Мерфи уже лично помогает развернуть последний парус, пока Моргана до побеления костяшек стискивает штурвал. Она все еще остается хорошим рулевым. И даже новый корабль, еще не испытанный ни единым штормом, выведет из пекла.
– Это еще что такое, черт возьми? – выкрикивает матрос, лица которого Моргана не может разглядеть.
В своем обыкновении Кеннет выбирает приоритетной целью испанцев, а не корабль без флага и опознавательных знаков. И в этом весь Бентлей. Моргана даже готова сказать ему «спасибо» за неожиданную отсрочку. Чужое обостренное желание и почти кровная вражда с испанцами сегодня играют пиратам на руку.
– Это наша смерть! Быстрее! Я не хочу из-за вас, идиотов, подохнуть здесь, – рычит капитан, хотя вдоль ее позвоночника бегут мурашки. Нет, это даже не они, а четкий разряд молнии, подстегивающий к движению. Она смотрит, как в очередной раз гибнут испанцы. «Приговаривающий» всей своей «тушей» безжалостно давит корабль.
И естественное желание, почти инстинкт «выжить» охватывает каждую клеточку тела. Испанский фрегат не просто уходит на дно. Он взрывается. И несколько десятков ядер из-за этого разлетаются в стороны, рискуя зацепить собой все, что окажется на пути. Моргана не чувствует жара огня, но он все равно опаляет ее лицо пламенем прямиком из прошлого.
Валерия с закрытыми глазами напевает себе под нос тихую старую колыбельную, лишь бы успокоиться и представить, что она дома. Каждый день на «Приговаривающем» похож один на другой. И в этой круговерти однообразных событий она чувствует себя несчастной, всеми покинутой и брошенной на произвол судьбы. Вера в слова Матео улетучилась вместе с попытками отследить, сколько времени она уже находится с мертвецами. Когда галеон плывет по морю и не заходит в порт, плотный густой туман окружает его так, что солнечные лучи или лунный свет не пробиваются сквозь. У нее нет ни единой возможности понять, что происходит вокруг.
Но вот почему-то лорд Бентлей Кеннет знает, когда рядом находится корабль: обычная ли то шхуна, бригантина, фрегат или, быть может, целый конвой. Ему нет дела до того, какой флаг вздымается на мачте. Он знает и уничтожает. И Валерия лишь жмурится, вжимаясь спиной в кресло, когда «Приговаривающий» давит своим весом маленькие суда, тяжело выдыхает и молится за ушедших на небеса, когда проклятое судно начинает обстрел.
От оскверненного галеона не скрыться никому: не важно – по воле Бентлея или это особенность магии. Судно идет своим путем, невзирая ни на какие преграды. Штурвал вращается сам собой, пока команда лишь делает вид, что прикладывает хоть какие-то усилия для движения судна. Но никто не в силах повлиять на его ход, кроме самого Бентлея, кроме Валерии, которой лорд Кеннет дал возможность привести его к Моргане О’Райли.
Нужно иметь огромную силу воли, чтобы противостоять мертвецам, но нужно владеть чем-то большим, чтобы подчиняться им и выполнять добросовестно все приказы. Валерия бы назвала это «большее» презрением. Хотя чувства, которые она испытывает к незнакомой пиратке, слишком сложно однозначно определить как презрение. Это нечто совокупное, месиво из нескольких чувств и переживаний, подкрепленных большим количеством смертей.
Ненависть Бентлея заразительна, и Валерия
да Коста не может не поддаться ей. Она валит с ног, как болезнь, проникает в легкие и остается сидеть внутри. Наверное, лучше назвать эту ненависть паразитом. Потому что она приживается полностью и пожирает все положительное, в то же время давая заряд и толчок к действиям. Может, в других условиях Валерия и не ненавидела бы Моргану, но именно по ее вине она вынуждена пропускать сквозь себя каждую смерть. Мертвым все равно, а вот ее нежная душа болит.С каждым разом трупов все больше. И все они устилают дорогу, которая ведет их к Моргане. Валерия сглатывает, когда слышит:
– Милорд… – один из проклятых подходит к Бентлею, стоящему возле перил, протягивает подзорную трубу – когда-то эта вещь была предметом роскоши, самым настоящим произведением искусства, теперь она выглядит жалко. Точно так же жалко выглядит и Валерия. Все, что оказывается на «Приговаривающем», обречено потерять свой блеск. – Испанский корабль.
Непонятно лишь, для чего нужна в этом непроглядном тумане труба. Хотя Валерия не исключает, что взгляду мертвецов подвластно больше, чем ее собственному. И это лишь больше демонстрирует ее ущербность. И в то же время особенность. Иногда слабость – а в данном случае весь экипаж расценивает ее жизнь как несомненную слабость – можно превратить и в возможности.
Бентлей насвистывает незнакомый мотив. И совершенно не сразу он отстраняет от себя все размышления. О чем вообще может грезить чудовище? Только о том, как расправиться с обидчиком, вынудившим его стать чудовищем. И подле этого зверя Валерия сама превращается в маленького звереныша. Вот только ее зубки и когти ничего не значат.
Испанский корабль. Валерия выдыхает слишком шумно. Вскоре еще одно судно испанской короны пойдет ко дну. На белом лице Кеннета появляется хищная улыбка, и кончик трости с глухим звуком ударяется о гнилые доски. Испанка уже выучила, как звучит эта трость. Корабль меняет курс и больше не подчиняется да Косте. Одержимый жаждой крови Бентлея, «Приговаривающий» устремляется прямиком к судну испанцев.
Кеннет разворачивается, тяжелыми шагами подходит к штурвалу, протягивая трость очередному проклятому офицеру. «Приговаривающий» слушается своего хозяина безукоризненно, каждая дощечка в этом дьявольском судне исполняет волю лорда.
Туман расползается дальше, пока не окутывает и судно испанцев. И вот его уже может разглядеть даже да Коста.
– Пора… загнать испанцев…
Страшная фраза. Она так и не привыкла, что ее соотечественников Бентлей режет, словно скот. Да и привыкнуть к такому может только самая черная душа и самое гнилое сердце. По рассказам Кеннета, именно этими качествами и обладает та, кого когда-то он называл возлюбленной.
Валерия не сомневается, что Кеннет действительно когда-то испытывал чувства к Моргане. И как бы она ни пыталась расспросить его подробнее, проклятый всегда избегает этой темы. Но только сошедший с ума от любви мужчина способен на самую жестокую месть. Она читала об этом – в книге сеньора Шекспира.
Поднявшись со своего кресла, Валерия делает реверанс, опускаясь настолько низко, насколько может. И пусть этот жест вынужденного уважения адресован всего лишь спине, она не сомневается, что Бентлей все равно все видит. Она направляется в каюту капитана, неизменно в сопровождении уродливого лейтенанта, все никак не сообщающего ей свое имя.
С одной стороны, ей не очень нравится называть его про себя «уродливый лейтенант», но это определение ему подходит как нельзя лучше. Не получив ни согласия, ни запрета, да Коста спускается и скрывается за дверьми каюты. Негласно та стала ее небольшим владением, где Валерия может заниматься практически всем, чем захочет.
Временами она заполняет дневник, старую тетрадь, из которой вырвала испорченные листы. Иногда же отрабатывает и примитивнейшие приемы фехтования на манекене. По ее мнению, у нее выходит вполне сносно. Но сейчас не думается ни о фехтовании, ни о чем-либо еще. И стойкий запах смерти уже въелся в ее потертый наряд.