"Фантастика 2024-161". Компиляция. Книги 1-29
Шрифт:
— Я же тебя просил: всю свою агитацию за советскую власть на плакатиках распиши и мне на стены здесь плакатики свои развесь. Про радар я понял… а ты уверена, что он будет работать так, как ты говоришь… то есть так, как тебе об этом сказали?
— Уверена.
— Вот и хорошо. Денег на станцию сама изыщешь?
— Я еще в декрете, денежки только потребляю из профсоюзной кассы.
— Понял. Ладно, иди, если вдруг тебе срочно захочется еще кучу денежек потратить, то ты не стесняйся, заходи, я тебя с удовольствием выслушаю.
— Ну да, и пошлю… в дальние путешествия.
— Ну, если ты не сможешь, как сейчас, все ясно и понятно объяснить… Думаю, что через пару недель мы к этому вопросу еще вернемся.
— Не ругались, а спорили. О своем, о женском. Но если уж совсем намеком, то она на минутку решила, что вы на досуге властелином мира подрабатываете, и сам господь бог у вас на побегушках… а я ей объяснила, что не на побегушках, а так… старается ваше мнение учитывать, но не более.
— Зараза!
— Именно так. Ну так я пошла?
Дома ее встретил немного встревоженный Витя:
— Счастье мое, так все в мире серьезно?
— Это ты о чем? О терках между немцами и французами? Не стоит по этому поводу волноваться, разве что семечек нужно запасти побольше.
— Зачем семечек? Может, масла подсолнечного купить в запас?
— Ну и как ты будешь масло лузгать, на заборе сидя?
— На каком заборе?
— Опять перетрудился… мы сейчас всем Союзом усядемся на заборе вокруг арены, на которой они друг другу морды бьют, и будем наблюдать за ними, семечки лузгая. Потому что нас этот мордобой касается лишь в той мере, что дает нам еще минимум год на подготовку к возможной войне с тем, кто в этой драчке победит. Победят, скорее всего, немцы — и это печально. Но вот подготовиться мы теперь точно успеем. Как у вас дела с термопрессами для Иркутского завода?
— Нормально… значит, запасаться пока ничем не надо?
— Терпением запасайся, я скоро ругаться начну. Не вот прям сегодня, а когда на работу выйду. Но выйду я, похоже, уже в июне…
— Зачем?
— Катю в университет принимать. Я знаю, что она к университету готова, а по положению каждый профессор имеет право вне всяких конкурсов двоих к себе принять — но только тот профессор, кто работает, и объявить о таком приеме до начала приемных экзаменов. Так что тут без вариантов, да и мысль у меня возникла насчет кое-чего новенького и очень интересного.
— У тебя каждый день мысли насчет новенького, а вот как насчет поужинать?
— Вот, вижу, что тебя уже отпускает. Я тогда Дашу спрошу, сможет она еще часа полтора с детьми посидеть? Мы бы тогда в ресторан сходили… что-то я давно в ресторане не была.
— Ну, пошли…
— Да шучу я! Ужин на кухне нас давно ждет, а замашки буржуйские… мы их отложим. До нашей победы отложим…
— А мы точно победим?
— Точнее не бывает. Тебе сколько котлет накладывать?
Глава 11
Станислав Густавович внимательно выслушал эмоциональную и немного сбивчивую речь Иосифа Виссарионовича и ответил просто:
— Она права. В целом права, хотя, мне кажется, она даже не понимает, почему именно она права.
Разговор этот состоялся на «даче» Сталина: Иосиф Виссарионович давно уже завел привычку там, в неформальной обстановке, беседовать с отдельными товарищами, способными прояснить для него некоторые важные вопросы. Иногда — как и в этот раз — вопросы были скорее «философского плана», но ответы на них оказывали очень серьезное влияние на экономику страны и вообще на состояние дел в мире. То есть сначала эти ответы это состояние проясняли, а затем уже, когда становилось ясно, что делать дальше, эти действия текущее состояние и меняли, причем чаще всего в пользу СССР.
А вопрос у Иосифа Виссарионовича возник действительно важный: уж как-то очень «предсказано» развивались боевые действия между Францией и Германией, и развивались они совершенно не так, как
предсказывали советские военачальники — но в полном соответствии с «предсказаниями» товарища Синицкой — и Иосифу Виссарионовичу было очень важно понять, чем же отличается анализ Генштаба (то есть военных профессионалов) от «любительского» анализа молодой женщины, в военных делах разбирающейся довольно слабо.— Слава, ты не первый, кто произносит эту фразу, но сейчас я хочу понять, в чем именно она права.
— По крайней мере в том, что она называет затраты на оборонные проекты исчисляемыми в ненастоящих деньгах. Термин, конечно, у нее какой-то… детский, но суть она уловила верно. Уж насчет денег и о том, как их получить, она все очень хорошо понимает.
— А мне ты можешь нормальными терминами объяснить? И, главное, почему эти, как она говорит, ненастоящие деньги сейчас помогают немцам громить французов? Ведь немцы Францией точно не ограничатся, и нам нужно им противопоставить что-то гораздо более могучее.
— Так много вопросов и так мало ответов… точнее, ответ всего один, просто не самый короткий. Гитлер у себя создал великолепную финансовую систему, позволяющую обеспечить очень быстрый рост промышленности, и воспользовался ее преимуществами максимально эффективно: двухконтурная система денежного обращения привела к тому, что в развитие промышленности пошло более двух третей общего объема финансирования экономики.
— Это примерно как у нас, так?
— Разве что очень примерно: у нас на промышленность уходит уже больше восьмидесяти процентов. Но принципиальная разница не в объеме безналичного контура денежного обращения, а во взаимодействии наличного и безналичного контуров. На начальном этапе разницы вроде как и не видно, поэтому промышленность и у них, и у нас развивалась очень быстро — но уже сейчас у Гитлера проявились первые изначально заложенные в его систему проблемы. Которые решить внутренними методами невозможно в принципе, и он просто вынужден решать их с помощью захватнических войн.
— А что за проблемы? Мы с такими не столкнемся?
— Не должны. У нас оба контура изолированы друг от друга, а Гитлер изначально заложил в систему принцип, позволяющий ему заинтересовать в использовании такой системы частный капитал, которого у нас в принципе нет: он пообещал открыть конвертацию безналичных денег в наличные для частного капитала после того, как какие-то рубежи в экономике будут достигнуты. И теперь ему требуется своим капиталистам откуда-то выдавать уже деньги наличного контура, а он настолько меньше безналичного, что за счет внутренних ресурсов он это проделать не может. А у нас эта проблема в принципе возникнуть не сможет, безналичный контур у нас полностью автономен и конвертация денег просто запрещена по закону. И не потому запрещена, что мы такие коварные и злобные твари, а потому, что такая конвертация просто обрушит всю экономику. Ведь наличный контур учитывает трудозатраты на производство товаров народного потребления и денег в нем ровно столько, сколько в экономике имеется таких товаров. А безналичный учитывает трудозатраты на производство средств производства, которые народу не продаются — и если эти деньги хлынут в потребительский контур, то начнется безудержная инфляция. А так как у нас этого произойти не может, то у нас экономика вообще безинфляционная!
— Это, безусловно, радует, но ответь мне вот на какой вопрос. Я читал твои расчеты двухконтурной системы, и получается, что производство станков и всего прочего, если считать в рублях, должно стоить в разы дешевле, чем производство товаров для народа.
— Так и есть! Я поясню…
— Я же сказал: твои расчеты я читал. А поясни мне вот что: почему каска для бойца у нас стоит дороже, чем автомобиль.
— А тут и пояснять нечего: каска стоит столько, сколько мы можем себе позволить за каску платить.