"Фантастика 2024-167". Компиляция. Книги 1-26

Царёв принялся втолковывать им что-то, размахивая конвертом и ежеминутно повторяя имя Бекбулата — брата некого разговорчивого цирюльника по имени Хасбулат. Меня эта история утомила, потому я вынул из кармана серебряную монету неясного номинала и подбросил ее вверх. Благородный металл засверкал в лучах солнца под жадными взглядами башибузуков, а потом пропал в моей ладони.

— Бекбулат! — сказал я. — Бир таньга!

И они вдруг всё поняли.

— Ики таньга! — сказал тот, который первым нас заметил.

Для того, чтобы мне было понятнее, он даже двумя пальцами передо мной потряс.

— Сыфыр, — пожал плечами я и спрятал монету в карман архалука.

— Бир, бир! — тут же принялся соглашаться он.

— Ну так иди вперед, чучело! — сказал я по-имперски.

— Эмперьял? — поднял бровь башибузук.

Его товарищи синхронно повернули взгляды в мою сторону. Взгляды их стали недобрыми. «Эмперьял» — имперцев здесь иногда встретить можно было: торговцев там, или приглашенных гостей кого-то из местных ханов, например. Просто за десятилетия и века противостояния, когда молодежь раз за разам отправляется искать удачи и зипунов в имперские пределы, и раз за разом гибнет от имперских пуль и трехгранных штыков отношения у башибузуков с «эмперьял» были, мягко говоря, натянутыми. Что не мешало им, при этом, торговать с той же Эвксиной или, получив в очередной раз по тюбетейке, наниматься в качестве сезонных рабочих на фруктовые плантации и стройки.

— Дагли, — сказал я и ткнул пальцем себе за спину, указывая на горы.

— О-о-о-о, дагли! — горцев за настоящих имперцев тут не считали.

Горцы для башибузуков были хорошо известны. Такие извечные друзья-враги, которых боялись и уважали. Их селения во время налетов на имперские города и веси предпочитали обходить стороной — перекинет лихой нукер через седло горянку, или стопчет конем ребятишек-пастушков, и никакой Лимес потом не убережет от кровной мести!

В общем — договорились. Полосатый халат башибузука мелькал впереди, петляя по извилистым улочкам Касабы, мы едва поспевали за ним.

— Шеф, вот я давно наблюдаю за вашей методой вести переговоры и вижу только два основных аргумента: деньги или насилие. Вы ведь при первом нашем знакомстве вели себя куда как помягче!

— Можно и помягче, Ваня. Но моя метода здорово экономит время, согласись! Интеллигентность и вежливость хороши с людьми интеллигентными и вежливыми, а тут ни тех, ни других не наблюдается… Кроме нас с тобой, и конячек наших, а?

— Соглашусь, — кивнул он.

Усы Царёв сбрил к черту, волосы немного подросли — и это было ему к лицу. Всё-таки лысина — штука весьма специфическая, даже учитывая его идеальной формы череп. Жеребцы цокали копытами по камням, башибузук время от времени оборачивался и манил нас рукой.

— Хизли, хизли!

— Быстрей, говорит… — прокомментировал Иван. — А я, кстати, не знал, что вы, шеф, на дили так бойко разговариваете!

— Да какой там — бойко? Считать до десяти научился, к черту послать могу и поесть-попить попросить.

Из узких окошек выглядывали женщины, закутанные в цветастые платки так, что видны были только их лица. Слышались детские голоса, кудахтанье кур, рёв ишаков и лай собак, ветер доносил запахи съестного.

— И чего бы им не жить? Неплохо вроде живут, не хуже наших поселян — вон, дома каменные, вокруг — леса богатейшие, почва тут неплохая… — думал вслух Иван. — Ментальное что-то может?

— Эл тиферет Баал, — сказал я.

— Что?

— Во славу Баала. Понимаешь ли, у них весьма специфическая религия. Мне довелось общаться с финикийцами — они делали донёр в Гёртоне, а потом воевали в Легионе против федералистов. Свирепые воины, беспощадные… Я всё понять не мог — что с ними не так? В мирной жизни они были милейшими людьми, должен признать. Но на войне… Мне страшно подумать, что может сделать армия вторжения, состоящая из финикийцев. Из финикийцев, людей обычно зажиточных и образованных! А башибузуки? Отнять и подарить жизнь — вот что ценится у них выше всего. Во славу Баала они рожают детей, и приносят людей в жертву, во славу Баала — убивают пленных, или наоборот — выхаживают тех, кого взяли тяжело раненым на поле боя… Дарить и отнимать жизнь во славу Баала — вот основной смысл жизни каждого башибузука.

— Приносить людей в жертву? — Царёв смотрел на меня неверяще.

— По крайней мере, так велит «Санхуниатон» — то ли священная книга, то ли пророк, я так и не разобрался. Не знаю, как много сторонников старых правил нынче среди баалитов, но — взгляните, вон там стоит медный бык. А под ним — угли, — я указал на пригорок с каменным алтарем, на котором высилась медная статуя тельца.

Надеюсь, всё же, это была дань традиции, а не настоящее приспособление для ритуального убийства…

Я начитался всякого, когда мне с родной ротой пришлось провести на южных рубежах несколько месяцев, сдерживая в Хвалынских степях набеги башибузуков. Лимеса тогда и в помине не было, и отряды всадников в полосатых халатах вырезали и сжигали хутора и небольшие селения на всём пространстве от Кафа до Яшмы… По интеллигентской своей привычке я тогда пытался выяснить причины и предпосылки такой ярости, которые обычным демографическим давлением и нищетой объяснить было сложно.

Выискивать во всем причины экономического характера — этим грешили философы-материалисты. Базис, надстройка, классы, формации… Человек — существо иррациональное, и материальные, очевидные мотивы и причины зачастую в его жизни играют роль весьма вторичную. Что уж говорить о целых этнических общностях…

— Вы всё еще хотите продать им карабины? — спросил только Иван.

— Ты всё еще думаешь, что удастся отсидеться за Лимесом?

Царёв скривился.

Бир таньга я башибузуку таки отдал — перед самыми дверями усадьбы Бекбулата. Судя по всему, брат Бринёвского цирюльника особо не бедствовал — по местным меркам, конечно. По крайней мере, стены его сакли были украшены росписями в виде голубых и желтых цветов, в окна было вставлено настоящее стекло, и в высоту жилище сего почтенного горшечника было в целых три яруса.

Мы нерешительно мялись у калитки, кони фыркали и нетерпеливо перебирали копытами. Женские голоса и детский плач за забором не добавляли нам уверенности. Вдруг мимо нас пронеслась целая стайка чернявых смуглых ребятишек, они орали и бесновались, и швырялись друг в друга грязью и кизяком. Завидев двух незнакомцев, эти дьяволята замерли и один из них крикнул:

— Дагли-и-и!!! — и мальчишки прыснули в сторону, чтобы наблюдать за нами с ветвей плодовых деревьев, из-за насыпи камней и высунувшись из канавы.

Их вопли привлекли внимание хозяев дома. Калитка приоткрылась, и тут же захлопнулась. Испуганный женский голос залопотал что-то на дили, языке башибузуков, в доме послышался шум, окно третьего яруса распахнулась и наружу высунулся ствол винтовки.

— Орайа ким гелди? — крикнул хриплый мужской голос.

— Письмо от Хасбулата, его брату — Бекбулату! — откликнулся я.

— Письмо-о-о? — удивился голос на по-имперски. — А я думаю — что за дигли там такие, какой шайтан привел дигли к дому горшечника Бекбулата… Зулейха, ач! Капилари ач! Это гости!

Внутри началась суета, калитка открылась нараспашку, и мы один за другим вошли во дворик и ввели коней. ребятишки с улицы тут же устремились за нами следом — они что, все были местные? Невысокая, молоденькая Зулейха как-то лихо взяла этих разбойников в оборот — дьяволята наносили воды, помогли нам разгрузить поклажу с жеребцов, снять с них сбрую…

Бекбулат — полный, крупный человек, явно похожий на брата-цирюдьника, в легкой рубахе зеленого цвета, рукава которой были закатаны, и в полосатых шароварах, спустился к нам довольно быстро. Я вручил ему письмо и сказал: