"Фантастика 2024-30". Компиляция. Книги 1-25

Впрочем, даже для такого самоуверенного человека как Увилл предстоящее выглядело несколько пугающим. Он привык к походным условиям во время военных кампаний или долгих охот, когда они с Давином, бывало, на несколько дней уезжали из замка на болота или к западу, в густые дебри. Увилл тогда, помнится, всё просил отца углубиться ещё дальше в болота. Ему ужасно хотелось увидеть гоблинов, которые, как говаривали трапперы, обитали вблизи озера Симмер, дальше на север. Однако же Давин категорически отказывался углубляться в Симмерские болота, которые были опасны не столько живностью, их населявшей, сколько своими коварными топями.

Так вот, Увилл, бывало, месяцами ночевал в походных палатках, а то и вовсе под открытым небом. Но теперь всё было чуть по-другому. Ему предстояло жить в наспех построенном где-то посреди леса лагере неопределённый срок, да ещё и каким-то образом кормить великое, как ему хотелось надеяться, войско. Пойдёт ли всё именно так, как он надеялся? Достигнет ли он своей цели или же сделается посмешищем для всей Паэтты на долгие годы? Этого Увилл знать пока ещё не мог. Сейчас он, оставив свою помпезную карету, гнал коня по направлению к Колиону, пытаясь развеять свою грусть и разочарование от встречи с Солейн быстрой скачкой.

***

— Милорд, госпожа Камилла Тионит просит об аудиенции, — сделав книксен, тихонько проговорила молоденькая служанка.

Несмотря на тихость её голоса, Давин вздрогнул. Он сидел у камина, как обычно, замерзая, хотя было ещё совсем не холодно, и, не мигая, глядел на огонь. Ему на время удалось погрузиться в блаженное бездумье, позабыть и об Увилле, и о Камилле, и о Столе. Иногда ему мечталось, чтобы он мог вот так вот замереть, подобно каменной статуе, и провести остаток жизни в этой тупой неподвижности.

Проклятая старость давала о себе знать всё чаще. Вечерами он иной раз долго не мог уснуть, ворочаясь в постели из-за ноющей боли в суставах и пояснице. То и дело горькой изжогой напоминал о себе желудок, а иной раз Давин и вовсе кривился от резких, словно проникающее жало клинка, приступов боли. Да и сердце временами билось в груди, словно неуклюжая чугунная гиря, подвешенная на заржавленной цепи.

Было время, когда Давин считал себя счастливым человеком. У него был сын — опора и наследник, красавица-дочь, почтение вассалов и уважение лордов. Казалось, Белый Арионн отмерил ему благ полной горстью, не скупясь, с поистине божественной щедростью. Даже смерти Кары и Лауры не выглядели в его глазах наказанием богов. Люди умирают всегда, уж что-что, а это-то — дело привычное.

После размолвки с Увиллом всё пошло наперекосяк. И, разумеется, главным ударом стало убийство Даффа. Именно с тех пор здоровье Давина так подкосилось. Именно с тех пор он считал себя проклятым богами. И, разумеется, последние события усугубили ситуацию. Приезд Камиллы в качестве посланницы «короля Увилла», вероломное нападение самого самозванца, а также давешнее заседание — всё это, несомненно, отняло у Давина несколько лет жизни.

Давин, конечно же, знал, что делегация Колиона уже покинула его замок — об этом ему доложили загодя, чтобы он при желании мог проводить гостей, как это положено по традиции и по законам гостеприимства. Именно поэтому доклад служанки настолько шокировал старого лорда, ведь он полагал, что Камилла теперь находится на пути домой.

— Что ты сказала? — не доверяя своему слуху, а может быть и рассудку, переспросил Давин, пытаясь привести мысли в порядок после длительной медитации. — Камилла Тионит? Верно ли я услышал?

— Всё верно, милорд, — поклонилась девушка. — Она не уехала вместе с людьми из Колиона, и теперь просит аудиенции.

— Где же она? — чуть желтоватые щёки Давина покраснели, а сам он спешно вскочил на ноги, отбрасывая на пол плед, которым был укутан.

— Ожидает вашего решения в отведённых ей покоях.

— Немедленно веди её сюда! — Давин и сам не понимал причину охватившего его волнения, но едва мог с ним совладать. Ещё недавно ему было холодно даже под пледом у огня, а теперь на лбу внезапно выступила испарина.

Служанка, поклонившись, выпорхнула за дверь. Давин растерянно огляделся по сторонам. Кряхтя, наклонился, чтобы поднять сброшенный плед. Затем придвинул к камину второе кресло, и лишь тогда вновь сел, пытаясь успокоить бьющееся сердце.

Он услыхал шаги за дверью, сколь бы легки они ни были, а затем всё та же служанка приотворила дверь, впуская Камиллу.

— Миледи! — Давин, не усидев, вскочил на ноги и едва ли не бросился навстречу. — Что случилось? Почему вы не уехали с вашим братом?

— Мой лорд, простите, что вновь посмела показаться вам на глаза… — Камилла даже в полумраке, обагрённом пламенем камина, выглядела белее самой смерти. — В вашей воле сейчас же велеть вышвырнуть меня за двери своего дома, и это будет меньшим из того, чего я заслуживаю, но если всё же у вас достанет жалости, чтобы выслушать меня…

Голос девушки всё слабел и дрожал. Огромные слёзы, не переставая, текли по мертвенно-бледным щекам, с явственным звуком падая на пол. Давину показалась, что и она сама сейчас упадёт, поэтому он в два прыжка оказался подле неё и, быть может, несколько вольно подхватил под талию.

— Прошу, миледи, присядьте сюда, — видя, что Камилла, кажется, не собирается падать, он поспешил убрать руку, но продолжал поддерживать её под локоть, подводя к креслу. — Может быть, вы хотите вина? Вы так бледны…

— Нет, благодарю вас, мой лорд, — Камилла без сил упала в кресло. — Вы и так слишком добры ко мне…

— Перестаньте, Камилла! — возразил Давин, подавая девушке бокал, куда мгновением позже плеснул немного красного вина.

— Ах, мой лорд… — рука девушки дрожала так, что она едва не расплескала вино, хотя того было налито едва ли на треть. — Я молила Арионна, чтобы он не позволил мне ещё раз предстать пред вами и напомнить о моём преступлении и моём… позоре… Но боги, видимо, любят насмехаться надо мной…

— Но почему всё-таки вы остались? — Давин пока постарался избежать этой неприятной темы.

— Я знаю, что Увилла изгнали из Колиона, мой лорд, — заговорила Камилла, собравшись с духом. — Он сам сказал мне об этом и велел следовать за ним в изгнание.

— А куда же он отправляется? — живо поинтересовался Давин.

— Это мне неведомо, мой лорд, — потупившись, чтобы скрыть смущение, ответила Камилла. — Он не открыл мне этого. Увилл не доверяет мне. Мне кажется, что он меня не любит…

И она разрыдалась. Вероятно, насколько бы сильно не была она ослеплена жаждой братской любви, а всё же где-то в глубине души подозревала о том, как на самом деле относится к ней Увилл, и в этих слезах было не только притворство. Впрочем, притворства в них не было — Камилла плакала совершенно искренне от стыда за свой вынужденный обман.

— Увилл не любит никого кроме себя, дитя, — грустно ответил Давин. — Для него люди — лишь инструменты, которые в любой момент можно отбросить, сломать, заменить на другие… Мне это известно как никому другому, ведь я воспитывал его с раннего детства как собственного сына.