"Фантастика 2024-39". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
И так почти каждую ночь.
Сегодня во сне он шагал по городу. Стояла ранняя весна — только-только сошёл снег. Мостовую покрывали остатки льда, то здесь, то там блестели лужи. На плечах Ланса лежали тяжёлый плащ и груз прожитых лет. Он чувствовал себя лет на шестьдесят, не меньше. Ныли суставы, частило сердце даже при неторопливой ходьбе, ужасно болел плохо сросшийся перелом левой щиколотки. Старая рана мучила его так сильно, что менестрель опирался на трость, но всё равно припадал на больную ногу. А в правой ладони он сжимал руку ребёнка лет пяти шести, знаю при этом совершенно точно — это его сын. Так бывает во сне. Кое-что ты знаешь совершенно точно, на том же уровне уверенность, как постулат, что солнце встаёт на востоке, а подброшенный к небу камень падает вниз. Сын. Единственный. Будущий. Поскольку до сих пор у менестреля не было ни законных детей, ни бастардов. Наследник Дома Багряной Розы. Они шагали вдоль по весенней улице. Пригревало несмелое солнце. Камни под ногами плакали талым льдом. А впереди высился дом с широким крыльцом, выложенным чёрным гранитом. На это крыльце стояла она. Жена
И эта мысль мучила Ланса. Грызла сердце острозубым червём. Как та минога из садка короля Ак-Орра тер Шейла. Ввинчивалась, как раскалённый шкворень. Кто она? Кто? Реналла? Анне? Какая-то другая женщина, ещё не знакомая менестрелю?
Ланс какое-то время полежал под одеялом, пытаясь восстановить в памяти черты лица, но не слишком в это преуспел. Поднялся, оделся, вышел на палубу.
По «Лунному гонщику» сновали матросы. Топали босыми пятками, негромко переговаривались. Шкипер Тер-Ган, возвышаясь на квартердеке, отдавал резкие, короткие команды. Мгновение, другое понадобилось альт Грегору, чтобы понять — каракка заходит в поворот оверштаг. До сих пор, идя наискось к ветру, они меняли галсы фордевинд, чтобы не попасть в мёртвую зону или, как говорят моряки, левентик[1]. Похоже, корабль поворачивал на запад. Подбежав к левому борту, Ланс разглядел вдалеке тёмную полоску суши. Кринт?
— Скоро разомнём ноги на твёрдой земле, пран!
Обернувшись, менестрель увидел рядом с собой лупоглазого юнгу. Его звали Снарром, это Ланс узнал дней через двадцать путешествия. Но всё это время мальчишка исправно ухаживал за ним, как самый вышколенный слуга. Приносил еду, убирал со стола, а когда альт Грегору ещё не позволялось надолго вставать с постели, то и ночной горшок выносил.
— Кринт? — спросил менестрель, уже догадываясь об ответе.
— Ага! Во-он, справа сереет бастион. Это южный бастион Кранг-Дху. Вы бывали в Кранг-Дху, пран?
— Приходилось, — кивнул менестрель. — Вот в Кранале не был. Но у меня есть знакомцы оттуда.
— А вот первый раз на Кринте буду… Хотя кринтийцев видел.
— Ну, и как они тебе? — усмехнулся Ланс.
— Суровые. На море они, конечно, нам, браккарцам продуют, а вот на суше, говорят, суровые.
— Да. Это точно. Не знаю, как на море, а на суше я с ними сражался. Крепкие ребята.
Менестрель припомнил одну из своих «трагерских» компаний. Лет двадцать назад. Мелкие стычки на границе с Кевиналом переросли в серьёзное противостояние, на которое и великий князь и великий герцог закрывали глаза, предпочитая дипломатические игры. Вековечный спор на небольшую горную долину — виноградники, виноградники, виноградники, но… В это «но» всё и упёрлось. Какой-то заезжий рудознатец усмотрел на горном склоне выход пород, очень похожих на те, что сопутствуют залежам серебра. Он начал ковыряться, перебирая одни камни за другими. Потом принялся рыть ямки, стараясь докопаться до скального основания горы и таки нашёл среброносную жилу. Если бы учёный муж не был таким беспечным и болтливым, каким он был, он остался бы жить, как и десятки других людей. Хлебнув сверх меры вина в придорожной таверне, он разболтал о своей находке. Местный трагерский пран быстренько прибрал трепача к ногтю, бросив в подземелье, откуда тот так и не вышел, скончавшись от скоротечной горячки, вызванной холодом и сыростью. Но, не беду, о найденном серебре услышали кевинальские купцы, торговавшие в мелкую розницу по сёлам соседней державы и заменявшие пошлину мздой начальнику стражи, который в свою очередь укрывал нечаянный доход от Дома, которому служил. Они быстро перенесли весть через границу и вложили её прямиком в уши другого прана, на этот раз кевинальского, который тут же вспомнил, что шесть поколений назад эту долину оттяпали у его пращура не вполне законно.
И началась война. Ланс так и не мог припомнить, начали разработку серебряной руды после её окончания или нет, но бойню помнил отлично. Жерон альт Деррен из Дома Черного Медведя ещё не был тогда кондотьером и не создал Роту Стальных Котов. Вместе с альт Грегором они искали счастье под командованием капитана Ореллио альт Каста, седого, крикливого ветерана, с дёргающимся глазом. Он прошёл сотни компаний и, несмотря на огромный опыт и несомненный талант, не нажил к своим шестидесяти пяти годам состояния. Поэтому отряд назвал Рота Свирепых Неудачников. Их нанял кевинальский пран, когда понял, что своими силами он с трагерцем не справится. В ответ владелец долины пригласил на службу кондотьеров из Вирулии — Роту Сынов Ветра. Кевиналец сыграл ва-банк и на его стороне оказались ещё два кондотьера. Тогда трагерец, собрав в кулак последнюю решимость и последние деньги, пригласил отряд наёмников из Кринта.
За три месяца войны деревушка у подножия злополучной горы восемнадцать раз переходила из рук в руки. Замок кевинальского прана трижды штурмовали. Дважды война выплёскивалась за пределы долины, когда вирулийцы с кринтийцами теснили противника. Мирные жители разбежались кто куда — одни нашли прибежище в лесах, других приютили родичи и знакомые в ближайших землях. Потихоньку боевой запал иссяк — у обоих противоборствующих пранов закончилась личная гвардия, а наёмники между собой воюют без огонька. Конечно, они отрабатывали полученное золото, но кому охоте насмерть рубиться с теми, с кем, возможно, в какой-нибудь следующей кампании придётся сражаться бок о бок. Но в нескольких стычках с кринтийцами Ланс поучаствовал. На северном материке их считали дикарями, чуть-чуть окультуреннее, чем райхемские скотоводы. Они, мол, ходят в бой в юбках, голые по пояс,
тела покрывают раскраской и татуировками, презирают огнестрельное оружие и вместо шпаг пользуются прадедовскими мечами. Побеждают исключительно за счёт варварской ярости и презрения к смерти. Ну, может, так и было лет двести назад. Но сейчас кринтийцы не уступали в военной подготовке никому из народов, известных Лансу. Ну, разве что на море могли проиграть браккарцам, как совершенно справедливо заметил юнга.Да, они продолжали носить юбки, чтя традиции предков. Ну, так и в Тер-Веризе на штаны переходили лишь некоторые модники, перенимавшие манеру одеваться у заморских гостей. Но юбки не мешали кринтийцам двигаться стремительно в бою и совершать долгие марш-броски. Они не слишком любили аркебузы, предпочитая короткоствольные «трампы», как они сами их называли. «Трамп» представлял собой нечто среднее между маленькой пушкой и тяжёлой аркебузой, заряжался не пулей, а рубленной проволокой или ухналями. Отдача у такого оружия была, конечно, ужасной — не всякий человек в пуках удержит. Но крепкие и закалённые воины Кринта нашли выход. Они привязывали «трампы» за спину и во время стрельбы падали на четвереньки. Само собой, работать приходилось в паре. Заряжал оружие ещё один человек. Он же и защищал изображавшего из себя орудийный лафет «баура», что в переводе со старокринтийского означало «глухой», в рукопашном бою. Залпы из «трампов» наносили тяжёлый урон противнику и не у всякого, угодившего под дождь горячих железных обрезков, возникало желание повторить развлечение. Времена, когда воины наносили перед боем раскраску, остались в далёком прошлом. Да, они наносили татуировки в виде знаков своих Кланов — так у кринтийцев назывались Дома. Да, из холодного оружия они предпочитали широкие палаши, похожие на абордажные тесаки, а кое-кто по старинке таскал с собой дедовский двуручный меч. Но только последний дурак мог бы подтрунивать над кринтийцами после того, как увидел бы этих мечников в бою. Лансу они напоминали маленькие ветряные мельницы в ураган. Клинки, длина которых достигала трёх, а то и трёх с половиной браччо[2], легко рубили наконечники пик, могли отсечь голову коню, располовинить человека от плеча до пояса. В их отряды набирались родственники и близкие друзья предводителя, поэтому кринтийцы почти никогда не бежали с поля боя. Только отступали, сохраняя порядок и дисциплину.
Когда настала осень, горные отроги Трагеры затянуло тучами и полил дождь. Земля раскисла, в грязи вязли сапоги и копыта, телеги и пушки. Война начала затухать сама собой, превратившись в позиционную. Уже никто не ходил на штурмы, не устраивал рейды по тылам и захваты обозов. Вялые перестрелки сменились тишиной. Очень часто солдаты из расположенных друг напротив друга биваков перекрикивались. Часовые обменивались шутками и подначками. После начали ходить в гости — попробовать кашу или хлебнуть вина из старых запасов. Они знакомились, играли в кости и карты под уже полученное жалование и под будущее. Становилось понятно, что воевать уже никто не захочет и противостояние ждёт близкий конец. Так и случилось, когда кевиналський пран — Ланс напрочь забыл его имя и Дом — слёг с жесточайшей простудой. Выяснилось, что денег у него давно уже нет, даже замок заложен. Трагерский держался лучше — он всего лишь продал столичному банку две третьих доли от разработки серебряных копей. Поняв, что денег он не получит, кондотьер Ореллио увёл Роту Свирепых Неудачников, набив напоследок подводы сеном и мешками с просом. Остальные солдаты удачи потянулись за ним. О судьбе брошенного с небольшим отрядом челяди и охранников в долине кевинальского прана Ланс не знал. Да и не интересовался.
Но несколько лет спустя, случайно забредя в Кранг-Дху, менестрель встретил старого знакомца по войне за среброносную жилу. Кухал Дорн-Куах к тому времени уже водил за собой отряд из полутора сотен отчаянных бойцов. Но Ланса он узнал и четыре дня поил местным вином, которое обитатель северного материка и вином бы назвать постеснялся. Перебродившая смесь яблок, слив, груш и доброй дюжины различных ягод, которые в великом множестве росли на каменистых осыпях, окружавших город-крепость — морские ворота Кринта. На вид не очень красиво, не сравнить с рубиновым оттенком бурдильйонского или нежно розовыми полутонами керайского. Но напиток неожиданно оказался вкусным, в меру крепким и давал лёгкое похмелье, несмотря на то, что пили его по обычаю кринтийцев чуть ли не вёдрами. Менестрель, привыкший получать оплату за свой труд, в кои-то веки играл бесплатно. Даже получал удовольствие, раздаривая безвозмездно магический дар. А кринтийцы плясали под его музыку зажигательные танцы, так лихо пристукивая каблуками, что посуда на столах прыгала, будто сама стремилась пуститься в пляс.
Какое же славное время было!
Воспоминания эти пронеслись в его голове за считанные мгновения.
— Суровые, но весёлые, — сказал Ланс, хлопнув юнгу по плечу.
— Говорят, у них девушки красивые.
— Смотря на чей вкус. Женщина на Кринте все, как на подбор, высокие, стройные и сильные. Черноволосые и синеглазые. Мне когда-то нравились…
— А сейчас?
— А сейчас нет, — с неожиданно решительностью бросил менестрель. — Мне перестали нравиться синие глаза. Мне перестали нравиться сильные женщины.
— Полагаю, сильные женщины переживут это совершенно спокойно, — послышался голос Дар-Виллы. — Сильные женщины и не такое переживали.
Юнга тут же склонился в почтительном поклоне. А Ланс слегка ухмыльнулся. Уж если ему захочется приударить за кем-то, но сухопутный капитан будет последней в его списке. Во-первых, браккарка. А во-вторых… Да нет уж, хватит с неё и «во-первых». Альт Грегор предпочитал не иметь с уроженцами островов никаких дел. Ни торговых, ни любовных, ни дружеских. Да и военных дел в последнее время вести не хотелось. Устал он, что ли? Всякий азарт пропал, осталось лишь безразличие.