"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Вспышка ослепительной ярости миновала, в мозгу прояснилось — нужно использовать малейший шанс. «А он у меня есть? — мысленно усмехнулся Кирилл. — Догонят и расстреляют из луков. Или, того хуже, подранят, изловят арканом и потащат обратно. Куда можно деться в открытой тундре?! Ну, если только под крыло, под защиту Тгелета... А что? Ведь это мысль! Для местных жителей духи столь же реальны, как и всё остальное! Но в погоне наверняка участвуют и служилые... A-а, посмотрим! До той горушки мои олени, может быть, и дотянут!»
Раньше Кирилл уже оказывался в пределах видимости этой странной формы рельефа. Припомнив лекции по геоморфологии, он решил, что это останец древней поверхности выравнивания или, может быть, давно потухший, полуразрушенный водой и морозом вулкан. В пользу последнего предположения свидетельствовали рассказы таучинов о ручье, вытекающем
Таучины рассказывали, что не так давно это место было очень популярным. Более того, здесь они ежегодно собирались на некое подобие ярмарки, в которой участвовали и их вековечные враги мавчувены. Дело в том, что Тгелет — людоед (точнее, душеед), причём чрезвычайно кровожадный. Стоит кому-то пролить человеческую кровь возле его жилища, как он немедленно захочет ещё. И тогда ни правым, ни виноватым мало не покажется.
Спрашивается, зачем было рисковать? Какие ярмарки в условиях полного самообеспечения?! По большому счёту, конечно, никто никому для выживания не нужен, а вот для жизни... Одни умеют делать изумительные поделки из моржовой и оленьей кости — иголки, проколки, наконечники для стрел и копий, гарпуны. Другие не знают, куда девать шкурки новорождённых телят, которые в огромном количестве гибнут каждой весной. А ведь лучшего материала для летней, осенней и весенней одежды и придумать нельзя! У третьих есть то, без чего жителям тундры обходиться трудно, — лучшие ремни и ремённые верёвки делаются из шкур морских животных. А такая, казалось бы, мелочь, как подошвы для обуви? Ни один зверь тундры не имеет подходящей кожи, и вот лахтаки... И потом: что является одним из главных удовольствий в жизни? Еда, конечно! Причём не своя, привычная, а чужая, деликатесная! Для морского зверобоя оленина как для школьницы пирожное, а олений пастух пускает слюни при виде не очень свежего куска китового жира, который летом и собаки-то едят неохотно. В повседневной жизни обмен, конечно, идёт, но ему многое мешает, и главное — страсти человеческие при отсутствии общих правил поведения. А здесь — возле жилища Тгелета — такие правила есть, и, чуть что не так, жестокая кара неизбежна.
Насколько смог понять Кирилл, данная благая традиция начала стремительно деградировать с появлением русских. Никакого изобилия товаров они, конечно, не создали, но, бесцеремонно вмешиваясь в местные дела, окончательно поссорили таучинов и мавчувенов. Вялотекущее противостояние превратилось в тотальную войну. Тгелету по-прежнему поклоняются те и эти, но собираться вместе не рискуют даже под его присмотром.
В демонов и духов Кирилл всё ещё не верил, но на безрыбье, как известно, и рак за рыбу сойдёт. Всё, на что осталось ему надеяться, — мавчувены не решатся творить там насилие, и никаким русским их не заставить. Он в очередной раз ошибся, но понял это слишком поздно.
Когда упряжка беглеца достигла основания склона, зимний день уже превратился в вечер. Двигаться дальше было некуда, незачем и... не на чем — один из оленей рухнул на колени, а потом завалился на бок, второй, кажется, собирался последовать его примеру. Упряжки погони распределились полукругом, грамотно прижимая жертву к довольно крутой осыпи, увенчанной наверху скалой: «То ли они не местные и о Тгелете не знают, то ли служилых боятся сильнее, чем злого духа!»
Распрягать оленей учёный не стал — просто отцепил их постромки и, ухватившись за переднюю дугу, подтащил нарту к базальтовой глыбе, скатившейся когда-то сверху, — не ахти какое, но всё же укрытие. Он едва успел оборудовать свою «огневую позицию», как вокруг начали падать стрелы. Правда, били пока не прицельно — навесом. «М-да-а, — подумал Кирилл, — до темноты, похоже, мне не дожить. Эх, был бы у меня тот доспех... Впрочем, в тылу у лучников двое служилых, и один из них с ружьём, — против пули в упор никакой доспех не устоит. Хотя, возможно, они собираются брать меня живым... Вот уж фигушки! Только у меня и ножа-то нет, чтобы зарезаться... И как же воевать? Попробовать психологическую атаку? А собственно, что ещё остаётся?!»
— Вы что, страх забыли?! — заорал Кирилл на языке таучинов. — Тгелета не боитесь?!
Наступающие замедлили движение, стали перекликаться. Приготовленные к пуску стрелы одна за другой начали опускаться к земле, а головы их хозяев
наоборот — подниматься кверху. Вероятно, нарушители древней традиции пытались рассмотреть хозяина здешних мест.— Страх забыли?! — постарался закрепить успех учёный. — Воюете на земле великого духа?! А где ваши дары для него? Где кровь жертвенных животных?
Несколько передовых мавчувенов сошлись поближе и принялись что-то обсуждать, показывая руками то в сторону беглеца, то на скалу. Стояли они очень удобно, и Кириллу было до слёз обидно, что он не может всадить в них заряд картечи. Раньше, чем он придумал, чем бы ещё припугнуть врагов, раздался крик по-русски, точнее рёв:
— A-а, бляжьи дети!! Вперёд, су-уки!!!
Два низкорослых кривоногих казака бежали сзади к атакующим. Один размахивал короткой широкой саблей (палашом?), а в левой руке нёс тяжеленную фузею с палками, привязанными к стволу. У другого ружья не было, и свой длинный топор он держал двумя руками. Чуть отставший от других мавчувен попытался что-то объяснить им, показывая вверх на скалистую стену. Ничего понимать служилый не захотел, а подбежав, наотмашь рубанул лучника куда-то в область шеи. Секундой позже его напарник аналогичным образом поступил ещё с одним туземцем. Последнему повезло меньше — он не был убит на месте, а только ранен, причём, похоже, очень болезненно. Воин упал, стал корчиться на окровавленном снегу и надрывно кричать. Эти крики возымели действие — то и дело оглядываясь на русских, мавчувены возобновили атаку.
Стрельба сделалась более эффективной — выглядывать из-за укрытия стало почти невозможно. «Гадство! — запаниковал осаждённый. — Ведь и копьём помахать не дадут! Подойдут вплотную и... Нет, пора умирать, а то поздно будет! Но как? Подставиться? А если только ранят?»
Решение подсказал противник — Кирилл увидел, что один из служилых опустился в снег на колено и пристраивает свою фузею на сошках — готовится стрелять. Упускать такой случай было нельзя, и учёный поднялся во весь рост:
— Бейте, гады!!!
— Не моги!! — раздался хриплый крик в ответ. — Живым возьму выблядка!!
Замахиваясь топором, казак устремился вперёд. «А ведь это, похоже, старый знакомый! — мысленно усмехнулся Кирилл. — Тот самый, которого я когда-то не добил, который выдал меня острожному приказчику. Кажется, он считает, что это я ему должен, а не наоборот. Сейчас будет рукопашная: отсталое первобытное копьё против прогрессивного стрелецкого бердыша — какая романтика!»
И схватка началась — наверное, к немалой радости тех, кто из участников боя превратился в зрителей.
Копьё было добротным, но стопроцентно «чужим» — за время своего бегства Кирилл успел несколько раз подержать его в руках, но познакомиться по-настоящему, конечно, так и не смог. Он вообще давно не тренировался и находился далеко не в лучшей форме. Более того, сейчас к его физическому состоянию понятие «форма» было просто неприменимо. Тот факт, что простые служилые вообще никогда не тренируются и никаких приёмов не отрабатывают, был весьма слабым утешением. Впрочем, Кирилл в нём и не нуждался — он видел перед собой перекошенное бессмысленной яростью лицо бандита, конквистадора, отброса огромной империи. Это был не человек, а воплощение абсолютного зла, с которым нужно поступать только одним способом — уничтожать. Мгновенное осознание этого погасило все мысли, все сомнения — он оказался в «режиме боя».
Прямой длинный тычок в корпус атакующего не получился: на замахе снизу вверх казак чуть не поймал копьё в просвет между тупьём клинка и концом древка. И сразу нанёс удар — с маху из-за спины. Кирилл едва успел принять древко на древко. Он подался в сторону, уходя с линии атаки, отпихивая неуклюжее оружие противника в сторону. Пока тот обретал равновесие и опору для нового замаха, Кирилл успел развернуться, перехватить оружие и глянуть вперёд — за спину казака. Никто, кажется, не бежал к дерущимся — значит, поединок... Под второй удар он вновь косо подставил древко, держа его двумя руками прямым хватом. На сей раз отвода не получилось: бердыш зацепился — как бы заклинился — косицей и остался на месте. Противники сошлись почти вплотную, меряясь силой — кто кого передавит. Кирилл был на полголовы выше, но, кажется, слабее. Он не стал этого уточнять, а, качнувшись вправо, на возвратном движении резко вывернулся влево, оставляя перед противником пустоту для движения вперёд. Тот и устремился туда, предварительно дыхнув в лицо смрадом. «Зубы гниют», — успел подумать учёный. А вот чего он не успел, так это сделать подножку, хотя момент был подходящим. Наконечник смотрел в другую сторону, разворачивать оружие было некогда, и Кирилл ударил древком как палкой — нанёс косой секущий в голову. Но попал лишь по рукам, вновь поднимавшим оружие...