"Фантастика 2024-49". Компиляция. Книги 1-15

Левандовский не скрывал нетерпения. Он выложил на стол стилет, разобрал его и показал профессору внутреннюю полоску металла, покрытую иероглифами. Затем раскрыл папку, где на нескольких листах подробно описал ход своей работы по расшифровке криптограммы. Все это он проделал молча. Калужский с интересом следил за действиями египтолога. Он осмотрел стилет, прочел содержимое папки, после чего стал неторопливо набивать трубку.

— Ну? — не выдержал Левандовский. — Твое просвещенное мнение?

— В высшей степени любопытно. — Профессор запыхтел трубкой, наполняя комнату ароматом французского табака «Сен-Клод». — Да-с… Любопытно в высшей степени. Но откуда у тебя это? — Калужский снова принялся разглядывать стилет.

— Привезли из Египта. И я склонен полагать, что ученым об этой находке ничего не известно. Полторы тысячи лет до новой эры…

— Мм… Значит, ты первый?

— Да, похоже.

— Так-так… — Калужский перебирал листы из папки египтолога. — Причины твоих затруднений мне ясны, тут и впрямь скорее для меня задачка. Но, по-моему, ты все же допустил ошибку.

— Какую?

— Смотри, — профессор отчеркнул ногтем строчку в записях Левандовского, — здесь… и здесь. Как будто половина формулы… Обрывается… Потом продолжается. А середины нет. Где же середина?

— Где?

— Вот она. — Профессор помахал в воздухе оболочкой-ножнами. — Это не просто картинки. Видишь символы на одеянии фараона?

— Я не обратил на них внимания… Занимался внутренним лезвием…

— И ухитрился проглядеть очевидное. Из твоих же собственных схем следует, что этот иероглиф и этот вместе составляют… Что?

— Ах черт! — Левандовский хлопнул себя по колену. — Я форменный идиот.

— Да брось ты, — утешил друга профессор. — По себе знаю… Когда зароешься в проблему, не видишь и того, что рядом лежит, а оно-то и есть самое необходимое. К тому же в главном ты прав.

— В чем?

— В том, что без меня тебе не обойтись. Чтобы до конца проникнуть в эту криптограмму, нужны специальные знания, которых у тебя нет.

— А ты сумеешь?

— Да, если стилет и твои записи останутся у меня хотя бы дней на семь.

Левандовский колебался.

— Олег, это очень ценная вещь, и она не моя… Страховая стоимость аналога в Египетском археологическом музее — пятьдесят тысяч долларов…

— Ого!

— Зачем тебе стилет? Иероглифы внутреннего лезвия скопированы мной с высокой точностью, а оболочку мы сфотографируем.

— Нет, — возразил профессор, — это не разговор. Тут может быть еще что-то. В институте я подвергну стилет полной обработке на аппаратуре, какой любой криминалист позавидует. Ничего нельзя упустить.

— Но…

— Не беспокойся, — прервал Калужский. — Ни малейшего вреда стилету я не причиню. И секретность гарантирую — работать буду по вечерам, один в лаборатории. Конечно, стилет постоянно будет находиться при мне, глаз с него не спущу. Пятьдесят тысяч долларов — в сущности, пустяки, а научное значение этой вещи неоценимо…

— Ладно, — сдался Левандовский. — Но только семь дней.

— Ба! Господь Бог за семь дней создал мир! Египтолог криво улыбнулся.

— Но посмотри на этот мир…

20

Говоря о гарантиях секретности, профессор Калужский подразумевал лишь следующее: нечестные люди не смогут узнать о существовании редкостного и дорогого произведения искусства и похитить его. О том же, чтобы держать в тайне сенсационные результаты расшифровки египетского текста, профессор и не думал, ему не пришла бы в голову столь явная бессмыслица.

Однако Калужский не торопился. Об условиях публикации предстоит договариваться с Левандовским. И очевидно, придется подождать, пока человек, привезший стилет из Египта, не передаст его в музей. Сейчас же профессор поместил полностью прочитанный текст со всеми формулами и технологическими подробностями в компьютер и снабдил информацию пространными комментариями в виде научной статьи. Вход в файл он заблокировал паролем.

Завершив эту работу, профессор откинулся на спинку стула и закурил трубку. Клубы дыма возносились к потолку вместе с амбициозными мечтами Калужского. О, как потрясен, как ошарашен будет английский коллега Джон Миллз! Не он ли в прошлом месяце утверждал на конференции, что подобный ход процесса в принципе невозможен? А теперь Калужский обладает неопровержимыми доказательствами, пришедшими — такое и вообразить трудно! — из Древнего Египта…

Прокуковал звонок, и профессор направился в прихожую.

— Кто? — спросил он из-за металлической двери.

— Олег, это я, — откликнулся знакомый голос.

Профессор открыл замки, и улыбаясь, пожал руку однокашнику, Коле Барсову. Колей пятидесятилетний Барсов был только для Калужского, а для остальных — Николаем Николаевичем, солидным консультантом крупного банка. Хотя Калужский и Барсов получили дипломы одного института, Николая Николаевича в юности больше привлекала комсомольская и партийная карьера, нежели научная. Позже он увлекся юриспруденцией, а в новейшие времена — финансами…

Несмотря на крутое расхождение судеб, Калужский и Барсов оставались друзьями, и профессор относился к Николаю Николаевичу с полным доверием.

— Кофе угостишь? — Густой баритон Барсова прокатился по комнатам. — Я тут ехал мимо…

— Так ты за рулем?

— Обижаешь, начальник! У меня свой водитель.

— Черт, живут же люди, — улыбнулся Калужский. — Тогда никакого кофе! Сегодня только коньяк!

— Ты же не пьешь, — удивился Барсов.

— Сегодня можно по рюмочке.

— О… Что празднуем? — Барсов по привычке направился в кухню, но профессор перехватил его и развернул в сторону гостиной.

— Туда! Праздновать есть что.

На столе появилась бутылка «Курвуазье» из неприкосновенного запаса Калужского и две рюмки. Профессор похлопотал на кухне, соорудив немудреную закуску. Барсов сноровисто откупорил бутылку и разлил коньяк по рюмкам.

— За тебя, раз ты именинник, — провозгласил он. — Может, расскажешь, в чем дело?

Профессор выпил, закашлялся с непривычки.

— Тебе — само собой. Только пока это секрет.

— Пока?

Калужский лукаво подмигнул.

— Скоро я опубликую статью, а до того помалкивай. Впрочем, — он засмеялся, — формулы ты не украдешь, а без них толку мало. Что-нибудь от институтских лекций у тебя в голове осталось?