"Фантастика 2024-54".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
В стационаре за номером – ну, вы знаете, каким, – возникли «движения». Контингент, что называется, зашевелился. И внутри него выделилась группа. Активистов, не активистов, но пациентов, пытающихся самовольно влиять на текущий уклад повседневной жизни лечебницы. Не сказать, чтобы явно, и не сказать, чтобы хоть сколько-нибудь агрессивным способом, но все же, довольно необычно. Главврач Олсуфьев, впрочем, далек от настоящего беспокойства, тем не менее, справки навести поручил.
В этом месте Благоуханный меня перебил. Или, в более вежливой форме, – скорее прервал:
– Кого конкретно вы имеете в виду?
Я поспешил уточнить:
– Братья Рябовы, Алданов Виктор Данилович, Бережкова Ксения Маркова, Палавичевский Сергий Самуэльевич, еще… пожалуй, – я запнулся не потому, что смутился произнести Мотины законные Ф.И.О., но вдруг позабыл начисто, как же его официально зовут. То ли Сидоров, то ли Петров, а, ладно! – Еще один, который по нежелательной антипропаганде. – Благоуханный на миг задумался, потом уверенно кивнул, дескать, знаю, можно не прояснять. – Ну и примыкающие к ним Гумусов и Бельведеров.
Я все же перечислял с замедленной расстановкой, оттого, что более привык к прозвищам, чем к табельным именам. Но кое-как добрел. Вопросительно посмотрел на Александра Васильевича, будто начинающий прокурор на убеленного сединами почтенного судью – все ли верно изложено.
Изложено, судя по всему, было верно. Но и подозрительно – Благоуханный ничуть не удивился. Ни пространному
– В первую очередь, молодой человек, я хочу, чтобы вы уяснили себе. – Благоуханный заговорил категорично и с начальственными интонациями. Но так получалось даже лучше, ибо означало: речь у нас пошла о значительных вещах. – Я был, по сути своей, стрелочником. Разводящим. Рыжие направо, лысые налево. Хотя по мере сил старался, чтобы рыжие и лысые отправлялись туда, откуда пришли. Не всегда возможно это было. И не всегда нужно. Вы убедитесь со временем, что ваши так называемые пациенты попали благодаря мне, куда им самим требовалось.
– Почему, так называемые? – только это выражение из всего выше сказанного и заинтересовало меня. Самооправдания Благоуханного, если он в них нуждался, направлены были не по адресу. Не до того.
– Вы уловили суть. Или подозреваете о чем-то? – Благоуханный как-то «по полковничьи» пронзил меня детскими своими, небесно-серыми очами. А я подумал – «сколько волка ни корми». Впрочем, я был несправедлив, потому что как раз сам выступал в роли темнилы-обманщика. – Ну, ну, не бойтесь, это не допрос. Да я и не имею права. Но чтобы вы там ни навоображали себе, вы не представляете, с чем и с кем имеете дело.
– Как раз хотелось бы представить, – осторожно напомнил я Александру Васильевичу о цели своего визита.
– Уверены? – ах, как спокойно он спросил, и как это не понравилось мне!
– Уверен. Да. – Неужто он серьезно допускал возможность, будто я скажу «нет»?
– На свете есть такое, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам! – изрек со вздохом Благоуханный.
Цитаты из Шекспира мне только не хватало! Тем более из мистического «Гамлета». Я почувствовал вдруг, как мягкий и удобный стул, на котором я сидел против Александра Васильевича, уплывает из-под меня прочь, будто заставляя повиснуть мое согнутое тело в неопределенном и пустом пространстве. Дабы я ощутил… Ощутил что? А вот что. Забудь. Забудь! Все, чему тебя учили прежде. Все, в чем ты был уверен прежде. Все, в чем ты существовал прежде. А после? Иди и зри. Я оказался не готов. Я захотел это сказать. Я был уже не уверен. Но не произнес ни слова. Потому что язык мой грешный словно бы примерз к пересохшему небу. Я запаниковал и потому попытался отрешиться, отрезать себя от всего внешнего, но против моего желания в трепещущее сознание проникли осмысленные сочетания звуков. Достаточно было и отрывков.
– … в действительности есть те, кто они есть… хотя, не до конца… послушайте сами… если захотят, с вами станут говорить… нет в мире такой власти… и, слава богу, над нами у них ее тоже нет… потому что, им не нужно… «движения» скорее всего не относятся к вам непосредственно…
– Простите, я запутался, – пришлось сознаться, потому что уже невыносимо было.
– А сказали, что уверены! – сокрушенно покачал головой Благоуханный. – Ну, ничего, ничего. Вы крепкий молодой человек, справитесь. Со мной еще хуже было. Поначалу.
– Правда? – я уцепился за Александра Васильевича вопрошающим опоры взглядом, точно повисший над ледяной пропастью альпинист за страховочный трос.
– Ну, зачем бы я стал вам лгать? – Благоуханный нагнулся с кряхтением, закопался со связкой ключей, затем отпер самый нижний, правый ящик своего начальственного стола. И выбросил передо мной скромную стопку перетянутых бечевкой листов, исписанных, надо же, от руки! – Ознакомьтесь в качестве пролога вот с этим. Ничего другого предложить не могу. Сами понимаете, совершенно секретные дела есть субстанция неприкосновенная. Только это. Оттого что, освидетельствование проходило, кхм-м-м… в частном порядке. В виде одолжения. Услуга за услугу… Признаться, обычно я подобного рода авантюрами не занимался. Я уже объяснял. Но если бы наперед знал, с чем имею дело, послал бы к черту. Потому оставил у себя. Читайте здесь, я пока на обед схожу. Дверь я запру, так что вы не обижайтесь, это не от сомнения в вас. Но мало ли вокруг любопытных?
– Да, да. Конечно, – поспешно согласился я. С чего Александр Васильевич взял, будто я осмелюсь иметь претензии? Мне бы впору низко кланяться, но уж никак не привередничать.
– Кстати, хотите? Могу принести рыбные котлеты с гречневой кашей. Весьма неплохие. Суточные щи, увольте, не донесу, расплескаю – каюсь, неловок. Зато у меня преотличный лимонад в холодильнике есть. Холодненький, – посулил мне неожиданно Благоуханный.
– Большое спасибо. Заранее благодарен, – смущено залепетал я. Вот тебе и волк! Невероятный человек какой-то. Ну что ему забота о моем пропитании? – Если удобно. Если не затруднительно.
– И удобно и не затруднительно. Вы вникайте пока. Лучше не торопясь, – это он пожелал мне уже в дверях.
Щелкнул замок. Едва уловимое эхо отлетело следом. И значит – один на один.
Я взял переплетенные, пожелтевшие от пыли листки. Немного их было. Чернила казенные, черные, которыми вносили прежде пометки в паспорта или иные строго подотчетные документы. Выходит, писано в служебной обстановке. Выходит, нешуточный документ. Как и почему он достался в собственность Благоуханному? Я прочитал заглавие и вопрос отпал сам собой. Потому что это действительно была не совсем официальная история. Вы тоже все поймете. Потому что данные протоколы – да-да, именно протоколы, не следственные, но вроде допросно-медицинских, не знаю, как выразиться точнее, это было вообще ни на что не похоже, – я хочу привести здесь полностью. Хотя и нарушу тем самым размеренный строй своего повествования. Ибо об одном и том же пациенте речь пойдет дважды. А сие несправедливо по отношению к другим, кто вполне по очереди заслуживал развернутого рассказа, но теперь должен обождать. Однако человек предполагает, а реальность располагает. И зачастую, как сама того хочет, не слишком считаясь с нашими намерениями привести ее к единому знаменателю. Засим, предлагается к вашему вниманию:
ДЕЛО № 4472/1222-64
БЕРЕЖКОВА К.М.
СОБЕСЕДОВАНИЕ ОТ 7 СЕНТЯБРЯ 1984 ГОДА. СЕКРЕТНО. КОЛИЧЕСТВО ЭКЗЕМПЛЯРОВ ОДИН.
А. В. – Итак, Ксюша. Можно называть тебя Ксюша?
К.М. – Да, можно.
А. В. – Вот и славно. Бояться не надо. Мы немного поговорим, и потом ты поедешь в одно замечательное место, где тебе будет хорошо и привольно. Обещаю.
К.М. – ???
А. В. – Там живут люди, подобные тебе. Очень милые, приятные люди.
К. М. – Подобные мне? Разве такие есть?
А. В. – Это нам с тобой как раз предстоит выяснить. Ты мне поможешь?
К. М. – Я попробую. Только меня не так обычно просили.
А. В. – А как тебя просили обычно?
К. М. – Меня обычно просили помочь себе. Всегда говорили: «Ты должна в первую очередь сама помочь себе». Если бы я могла, я бы это давно сделала.
А. В. – Действительно. Не очень умно со стороны тех, кто так говорил, а?
К. М. – Не знаю. Но думаю, да.
А. В. – Ксюша, ты понимаешь, в каком учреждении сейчас находишься?
К. М. – Понимаю. Мне мама сказала, и папа
тоже.А. В. – Ксюша, кажется, твои родители умерли?
К. М. – Настоящие умерли. У меня теперь другие мама и папа.
А. В. – А-а, вот в чем дело. Очень мило, что ты их тоже называешь «мама» и «папа». И что тебе сказали?
К. М. – Вы вместе работаете. И вам можно верить.
А. В. – Правильно сказали. Вообще у нас умеют хранить любые секреты. Это собственно наша профессия. Поэтому здесь ты можешь говорить свободно обо всем.
К. М. – Маме и папе не нравилось, когда я об этом говорю.
А. В. – Ты имеешь в виду, когда говоришь о необычных вещах, которые с тобой происходят?
К. М. (длинная пауза, оценка) – Да, о необычных вещах.
А. В. – Это естественно. Они тебя слишком сильно любят и боятся за тебя. Ты понимаешь разницу между «боятся за тебя» и «боятся тебя»?
К. М. – Я понимаю. Мне их очень жалко.
А. В. – Ты хорошая девочка. Добрая. Но меня жалеть не надо. Я не мама и не папа. Я сейчас вроде живого дневника, куда записывают тайные мысли. Дневник всегда можно отложить в сторону и даже про него забыть. Ты когда-нибудь вела такой дневник?
К. М. – Нет.
А. В. – Давай попробуем. Я стану писать вместо тебя. Согласна?
К. М. – Наверное. (смущается)
А. В. – Ксюша, посмотри, пожалуйста, по сторонам.
К. М. (оглядывается) – Так?
А. В. – Так. Ты видишь кого-нибудь здесь, кроме нас с тобой?
К. М. – Никого нет.
А. В. – Правильно. Только ты и твой живой дневник. Все, что ты скажешь, останется между нами. Никто больше не прочтет и не узнает. Это будет наш с тобой секрет. Ну, как? По рукам?
К. М. – И больше никто не узнает?
А. В. – Конечно, никто. Иначе, какой же это будет секрет?
К. М. – А вы не станете…?
А. В. – Не стану, что? Смеяться? Пугаться? Кричать? Ничего подобного я делать не собираюсь. Даже больше. Я поверю каждому твоему слову. Договорились?
К. М. (думает) – Договорились. Вы мой дневник.
А. В. – Вот и чудесно. Начнем.
К. М. – А с чего мы начнем?
А. В. – Давай начну я. Ты же не умеешь вести меня, то есть, дневник. Хорошо?
К. М. – Хорошо.
А. В. – Итак. Со мной часто происходят странные вещи – я правильно пишу?
К. М. – Нет. Со мной иногда происходили странные вещи. И могут произойти еще. Если я не буду внимательно следить.
А. В. – Если я не буду внимательно следить. Записал. Следить за чем, Ксюша? Или за кем?
К. М. – Надо, чтобы не было гладких поверхностей.
А. В. – Ты имеешь в виду, зеркальных?
К. М. – Их особенно. Простых гладких тоже. В которых все отражается. Знаете, такие бывают. Они должны быть ровные и непрозрачные насквозь.
А. В. – Я понял. Я дневник, и я пишу за тебя – я боюсь гладких поверхностей. И почему я их боюсь?
К. М. – Потому что, из-за них выходит наружу создание.
А. В. – Чье создание, Ксюша?
К. М. – Мое создание.
А. В. – Мое создание. Так. И что я создаю? Или кого я создаю? Я знаю ответ на этот вопрос?
К. М. – Теперь знаю. Раньше не знала. Но я догадалась постепенно.
А. В. – Превосходно. Итак, я создаю… ты можешь продолжать дальше.
К.М. – Я создаю свою тень. Не руками. Если я стану смотреть на себя в отражении, она появится за моей спиной.
А. В. – Не внутри зеркала?
К. М. (с легким превосходством) – Конечно нет. Внутри зеркала ничего нет. Одно стекло, амальгама и деревянная доска сзади. Я нарочно проверяла и еще читала, как делают зеркала.
А. В. – Ты умная девочка. Намного умнее своего дневника… Я записал.
К. М. – Я не только это знаю. Я еще могу рассказать, что всякому человеку вредно смотреть на свое отражение. У любого есть такая тень. Просто у других она неживая и потому ее нельзя увидеть.
А. В. – Как ты думаешь, Ксюша, почему именно у тебя получается живая тень?
К. М. – Я не уверена. Но я много думала об этом. Потому что я сильная. Когда я смотрю, я создаю ей тело.
А. В. – И это тело может двигаться? Я имею в виду, независимо от тебя?
К. М. – Да, независимо. Не только отражаясь в зеркале, а где угодно. Поэтому я очень боюсь. Но если тень отпустить и нарочно больше не смотреть, она скоро исчезает. Если ее не кормить.
А. В. – А чем кормят тень?
К. М. – Видениями. И мыслями. Надо перестать держать ее в голове и в зеркале, тогда она пропадет.
А. В. – Почему ты боишься свою тень? Ведь ты ее создатель и хозяйка?
К. М. – Я вовсе не ее хозяйка. Тень сама по себе, и она опасна. Очень-очень.
А. В. – Почему она опасна очень-очень?
К. М. – Потому что, страшно злая. Она может убить. Она убила моих настоящих маму и папу.
А. В. – Откуда ты знаешь? Ведь тебя не было в тот момент рядом с ними?
К. М. – Меня не было. Но тень была. Она сбежала, потому что я долго смотрела в зеркало. Я хотела ее победить, чтобы стать, как все. И я смотрела долго-долго, и тень набрала силу. Большую силу. Я испугалась, что тень меня заберет. Я хотела ее заставить вернуться. Но не смогла. А потом она прилепилась к папе с мамой и с ними ушла. А еще потом произошла авария. Это из-за нее.
А. В. – Ты совсем не умеешь ею управлять?
К. М. – Управлять? Вы не видели, а говорите. Если бы видели хоть раз, вы бы сами поняли. От нее бежать надо. И кричать, чтобы другие бежали тоже.
А. В. – Да, да, теперь многое ясно. Скажи, Ксюша, – мне, как твоему дневнику, можно посмотреть на эту тень?
К. М. – ???!!!
А. В. – На одну секундочку! Иначе, дневник получится понарошку. Мы не позволим ей набрать силу. И тебе не будет страшно. Ведь мы вдвоем. И оба знаем тайну.
К. М. – Вдвоем?
А. В. – Конечно, вдвоем. Это совсем другое дело, не правда ли? Ты никогда прежде не вызывала тень вместе с кем-то, кто тебе верит и не даст в обиду?
К. М. – Тень не вызывают. Но только как же вы не дадите меня в обиду? Разве вы с ней справитесь?
А. В. – С ней справишься ты. А я лишь помогу чуть-чуть. Но, может, твой дневник ошибается и тень увидеть нельзя? Твои папа и мама ее не видели.
К. М. – Они не видели, потому что сначала стояли к ней спиной. А после она спряталась. Она залезла папе под рубашку. Мама еще сказала перед уходом, что синтетика и с отбеливателем плохо отстиралась, какая-то серая. Она не знала. А я не сказала. Думала, папа унесет тень из дому и потеряет. Или она рассосется со временем. А они оба умерли. (плачет)
А. В. – Да, ужасно. Но ты не виновата. Ты же не знала, и ты была маленькая девочка. Что ты могла сделать? Ну, ну, дневник тоже сейчас заплачет. Если плачешь ты, заплачет и он. (пауза)
К. М. (успокаивается) – Я не буду больше. И вам не надо. Представляете, после той аварии тень ушла от меня, и не появлялась. Наверное, целый год, или даже два. Не мучила меня. Потому что, сильнее нельзя было. Я думала, у меня сердце разорвалось, и никогда его не собрать по частям. Теперь мне уже не так больно… ну, только, когда вспоминаю.
А. В. – Мы потом вспомним вместе. Хорошо? Обязательно вспомним. А сейчас дневник должен увидеть твою тень. Я медленно достану зеркало. Совсем небольшое. (пауза) Вот. Пока я его накрою платком. Та-ак. А ты сосредоточься.
К. М. – Мне этого не надо. Я просто посмотрю и все. А вы взаправду хотите?
А. В. – Взаправду. Или я не добросовестный дневник.
К. М. (с радостным удивлением) – И не боитесь ни капельки?
А. В. – Ни капельки. Ведь мы с тобой вместе. А вместе мы ничего не боимся. Это так, Ксюша?
К. М. – Да. Вместе не слишком страшно. Вы встаньте сюда.
А. В. – Куда? Сюда. Сейчас. Я запишу и сразу встану.
К. М. – Надо совсем близко ко мне. И тоже смотрите в зеркало. Затем обернитесь, когда появится, очень быстро, но ни за что к ней не прикасайтесь. Я долго ее держать не буду, чтобы не случилось плохого… Можно снять платок. Записали? Теперь становитесь.