"Фантастика 2024-7". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Прошло пятнадцать минут, прежде чем начальник летного отряда встал из-за стола и направился к двери. Ему не хотелось идти на поклон к Смирнову. Он считал это выше собственного достоинства, но страх потерять хорошо оплачиваемую работу и нажить врага в лице управляющего пересилил чувство уязвленной в гордости.
– Мутный позже за все мне заплатит, – прошипел Быстрицкий сквозь зубы, выходя из кабинета.
По дороге к ремонтному цеху Семен Карлович мысленно накидал план предстоящего разговора.
– Смирнов! – рявкнул он, войдя в сумеречную прохладу ангара. – Ты почему не на задании?
Гена не ждал визита
«Ну хоть не до крови, и на том спасибо», – подумал он и спросил:
– Каком задании?
Семен Карлович мысленно порадовался. Выбранная им стратегия приносила плоды. Он не выглядел в глазах Мутного слабохарактерным начальником, который пришел к подчиненному с просьбой сделать необходимую работу. Скорее тот воспринимал его, как радеющего за дело управленца, не понимающего, почему распоряжения начальства до сих пор не выполнены. Пытаясь закрепить достигнутый успех, Быстрицкий громогласно поинтересовался:
– К тебе разве Березкин не приходил?
– Приходил, – кивнул Гена.
– Так почему ты до сих пор здесь, а не в кабине вертолета?
Мутный опешил и едва не упал со стремянки. Повезло, вовремя схватился за основание лопасти.
– А он об этом ничего не говорил. Сказал только, что вы хотите меня видеть.
– Вот балбес, опять все перепутал! Я ж русским языком ему дважды сказал, чтобы он передал тебе приказ лететь на патрулирование на вертолете Каркинитского, раз твоя машина в ремонте. А явиться ко мне ты должен был только в том случае, если бы чего-то не понял из его слов или тебе потребовались бы более подробные указания. – Семен Карлович потряс кулаком перед собой. – Ох и дождется он у меня. Вот влеплю выговор в трудовую, будет знать. Короче, Смирнов, немедленно беги к вертолету, и чтоб через пару минут духу твоего здесь не было. Понял?
На радостях Гена и думать забыл об утренних неприятностях и о том, что не так давно говорил Березкину в адрес начальника. Летчик спрыгнул с верхней ступеньки раздвижной лестницы и, окрыленный внезапным счастьем, побежал к воротам, с трудом сдерживая в себе радостные вопли.
– ПДА взять не забудь! – крикнул вдогонку Семен Карлович. – Я на него всю необходимую информацию сброшу!
– Хорошо! – Гена помахал поднятой над головой ладонью и выскочил из ангара.
Сазан брел куда глаза глядят, лишь бы оказаться подальше от места расправы над ничего не подозревающим Балаболом. Так паршиво сталкер себя не чувствовал с тех пор, как погиб его сын. На душе было противно. Он пытался найти себе оправдание, но все придуманные им отговорки звучали фальшиво и не стоили выеденного яйца.
Проводник ощущал себя предателем и подлецом, и от этого ему было хуже всего. Если бы нечто подобное о нем сказал кто-то другой, Сазан рассмеялся бы этому человеку в лицо, ну или дал бы в глаз, чтобы тот думал, прежде чем молоть языком. Но с самим собой-то такой номер не пройдет. Голос совести кулаками не заглушить. Тут могли помочь либо водка, либо пуля в голову. Только
вот ни пить до одури, ни, тем более, стреляться он не хотел.Дважды Сазан пробовал вернуться, чтобы отдать Балаболу принадлежащую ему по праву вещь, повиниться и попросить помощи, но всякий раз его что-то останавливало. Сперва ему казалось, что старый друг не простит его и, как только уникальный бронекостюм снова окажется на нем, расправится с обидчиком в два счета, мстя за поруганную веру в крепкую мужскую дружбу. Четверть часа спустя Сазан пришел к выводу, что если он решится на такой поступок, события вряд ли примут криминальный уклон. Опыт прошлых лет привел его к мысли, что давний приятель не обладает неуемной жаждой мести и тягой к убийствам. Скорее тот оставил бы предателя один на один с нерешенной проблемой, так сказать, в наказание за свершенный проступок, чем решился бы на кровавую расправу.
Сазан прекрасно понимал, что время оставляет отпечатки не только на внешности, но и на характере любого человека. Балабол мог измениться за прошедшие годы, причем далеко не в лучшую сторону.
Но люди все же чаще всего судят о делах других, основываясь на собственном опыте. Проводник не был исключением и напрямую переносил на Дмитрия личные переживания. Сам Сазан, конечно, достаточно сильно изменился после выпавших на его долю испытаний, но не настолько кардинально, как того можно было бы ожидать.
Он не стал хладнокровным убийцей или расчетливым преступником, например, и сохранил достаточную толику уважения к чужой жизни. Будь это не так, вряд ли бы он ограничился ударом приклада по затылку и парой тычков кулаком в лицо. Грохнул бы Балабола, и дело с концом. Кто ему мешал пристрелить валяющегося без чувств человека? То-то и оно, что никто, кроме себя самого. Раз он, несмотря на все потрясения и зигзаги судьбы, сохранил в себе хотя бы часть того лучшего, что в нем было, значит, и с характером Балабола за эти годы ничего запредельного, скорее всего, не произошло.
И все же вернуться к избитому и ограбленному приятелю Сазану помешало осознание того факта, что он не сможет смотреть старому другу в глаза, если придет сейчас с повинной. Это была его вендетта. Ради нее он пошел на моральное преступление против себя и верившего ему бывшего напарника, и он не имел права возвращаться без победы. Зато в случае удачной расправы над Кастетом и Худей у него появилось бы неоспоримое преимущество в предстоящем непростом разговоре с приятелем. Дескать, без бронекостюма шансов выйти победителем из сложной ситуации у него не было, а втягивать друга в чужую разборку он не посмел, понимая, что в таком случае рисковать жизнью будут оба, а не только он один.
Как бы сильно ни взъелся на него Балабол после всего, что с ним произошло по воле Сазана, он вряд ли оспорит его мотивацию. Понимание движущих человеком сил нередко приводит если не к примирению, так хотя бы к нейтралитету, что само по себе неплохо. Сазан не очень-то нуждался в дружбе с Балаболом, но и плодить число врагов не хотел. И без того в жизни хватало проблем.
После долгих размышлений и мысленных бесед с самим собой проводник закрыл тему нравственных сомнений и сосредоточился на решении насущной проблемы. До встречи с братками оставалось чуть больше двух суток. Ему надо было где-то скоротать время, причем сделать это вдали от любопытных глаз.