"Фантастика 2024-82" Компиляция. Книги 1-21

Рославлев появился на квартире у Чкаловых при праздничном антураже. В портфеле оказалось очень хорошее грузинское вино ('Сам Сталин одобрил!') с совершенно непроизносимым названием, которое, понятно, и запомнить было немыслимо. Для Ольги Эразмовны гость припас не только очень вкусные (хотя и незнакомые) конфеты, но и красивый полупрозрачный цветной шарфик. Ну, а дочке достался очень мягкий длинноухий кролик, который, понятно, был тискан, глажен и прижат к груди. Здешние плюшевые медведики были пожестче.

Кое-что показалось хозяевам странным. К старшим детям гость обращался только по полному имени - Игорь, Валерия - и лишь младшенькую он обзывал 'девица-котофейница'. Девочка безуспешно пыталась повторить имя, и многократно показывала, какие у нее кошачьи ушки. Но себя он предложил называть 'дядя Сережа', на что мелкие охотно согласились.

Пока Валерий Павлович и Ольга Эразмовна хлопотали на кухне, Игорь начал расспрашивать об авиации: он явно намеревался пойти по стопам отца. Его очень интересовал вопрос: что надо делать, чтобы стать хорошим летчиком.

Рославлев знал, что Игорь Чкалов в другом мире делал карьеру как авиатор и дослужился до полковника. Поэтому ответ был правдивым, хотя для парнишки неожиданным:

– Игорь, так ведь летчики разные бывают. Вот военный пилот: для него важны реакция, глазомер и - самое главное!
– умение передумать противника. Вот гражданский летчик: для него куда важнее тренировка всех мыслимых аварийных ситуаций, чтобы спасти пассажиров. Вот пилот-инструктор - этот должен не только знать то, чему учит, но и уметь учить, а такое не каждый может. А вот летчик-космонавт, - тут у слушателя аж уши подскочили до темени, - тому важнее просто здоровье, физическая тренированность, опять же умение работать в нестандартной ситуации. Так что думай, кем хочешь стать.

– А когда в космос полетим?

– Хотел бы я сам это знать, - улыбнулся старик.
– Лет через семь, не раньше, да и то... если страну не тормознут.

– Война?

– Всяко может быть, Игорь.

Сам Валерий Павлович не вмешивался, но слушал.

После ужина от хозяина дома последовало предложение перекурить.

– Ты ведь знаешь, Валерий Палыч: не курю.

Летчик хлопнул себя по боковым карманам:

– Твою же ж! Кончились у меня!

– Ну, у меня с собой были...

Гость, не глядя, сунул руку в свой знаменитый портфель, достал пачку... и заметно смутился:

– Извини, Валерьпалыч, не те вынул. У меня вообще-то 'Казбек', эти случайно затесались...

– А что с ними не так?

– Кубинские они, - отвечал Александров таким тоном, как будто это все объясняло.

– Да что не так-то??

– Кубинские. Там, понимаешь, то ли климат особенный, то ли состав почвы - короче, крепкие очень. На этих написано 'Лихерос', по-испански значит 'Легкие'. Так вот: ложь наглая! Сам не пробовал, но те, кто курил, авторитетно меня заверили: крепче не бывает. Правда, у кубинцев еще в ходу 'Негрос', они даже на острове полагаются за крепкие, но я их и не видел, тем более в руках не держал.

Чкалов всегда был азартным человеком:

– А ну, дай попробовать!

– Смотри, дружище, я тебя честно предупредил...

Последовали затяжка, кашель и произнесенные шепотом слова - не менее крепкие, чем сигареты.

С большой осторожностью Чкалов докурил, загасил остаток, и тут на лице у него обрисовалась ИДЕЯ.

– Сергей Василич, дай таких в запас!

– Так бери всю пачку, сделай милость. Мне, сам понимаешь, ни с какого бока не сдались.

На лице у прославленного летчика читались прямо-таки злодейские планы использования этих сигарет в немирных целях. Но вслух он ничего не сказал, лишь забрал и припрятал пачку.

– Валерьпалыч, чтоб не счел меня болтуном: вот тебе 'Казбек'.

– Мне лишь две папироски, а утром я куплю, - поскромничал Чкалов. Тут же он хищно улыбнулся - видимо, вспомнив о тайном кубинском оружии. Но немедленно погасил улыбку и серьезно спросил:

– Что ты там Игорьку втирал относительно летчиков-космонавтов?

– Сейчас этой профессии не существует. Но лет через семь она появится...Та-а-ак... Вижу, нацелился ты, Валерий Павлович, - почему-то инженер отчетливо выговорил имя-отчество, что сам Чкалов счел признаком серьезного разговора, - на эту позицию. Угадал?

– Понятно, угадал, не дурак же.

– А ну, погляди: сколько у меня голов? Одна? Так вот: лишних не имею, а потому не дам ее, родимую, на отсечение, что тебя примут в этот отряд. И посодействовать ничем не смогу, поскольку решать не мне. И даже не самому Сталину. Хуже.

– Кому ж?

– Врачам, друг. По умению ты подходишь, это всякий скажет. А по здоровью... ничего не предскажу. Просто не знаю.

– Когда таких готовить начнут?

– Ну, ты даешь шороху! Откуда мне знать, когда и ракет в природе нет! Но сама подготовка - тренировки там, учеба опять же... даже не знаю... года полтора возьмет, а то все два. Когда начнут формировать отряд летчиков-космонавтов - могу замолвить словечко, чтоб тебя приняли кандидатом. А большего не проси, не мой уровень.

– По-о-о-онял...

Уже после ухода Ольга Эразмовна чисто по-женски заметила мужу:

– Ты видел, как он на Олюшку глядел?

– Ну, как на маленькую девочку.

– Как на ту, которая напоминает ему кого-то. А у него самого есть дети? Или внуки? Или даже внучки?

Летчик задумался крепко и глубоко.

– А ведь правда: он ни с кем и никогда не говорил на эту тему. Что живет один - точно.

– Я хотела спросить, но как-то неудобно...

Вальтер Шелленберг не прибежал к рейхсканцлеру со сногсшибательной новостью. Отнюдь. Не по причине подлости нутра, а ввиду отсутствия новости. Или, скажем так, больших сомнений в этой новости. Любовь к правде вынуждает нас написать: руководитель германской разведки счел, что представлять имеющиеся результаты начальству преждевременно. У него были на то основания.

Берлинская сейсмостанция получила самые лучшие, самые чувствительные приборы. В Мюнхене такие просто не успели установить. А уж про Марсель и Стокгольм даже говорить нечего.

Результат оказался неоднозначен, и это самый мягкий эпитет. Берлинские сейсмологи зафиксировали подземный толчок - слабый даже в эпицентре, судя по тому, что их коллеги вообще ничего подобного не зарегистрировали. Само собой, об оценке координат гипоцентра этого землетрясения и говорить не приходилось.

Именно крошечная амплитуда сигнала дала основание для вывода: что бы и где бы ни случилось, мощность у этого самого была невелика. Осторожные расспросы - не может ли, дескать, этот сигнал иметь искусственную природу - дали столь же пространный, сколь и неопределенный ответ: не знаем. Сверх того, господа ученые довели до сведения любопытных, что еще надо бы дождаться сообщений от сейсмологов в других странах, в том числе в Соединенных Штатах Америки, ибо подземные толчки, скажем, в Калифорнии могли бы дать весьма сходную картину. Конечно, при достаточной интенсивности.

Свое недоумение (а то и недовольство) Сталин умело скрыл за вопросами:

– Вы должны осознавать: предоставляя в распоряжение немцев эту технологию, мы упускаем значительное преимущество. Кроме того, мы попадаем в зависимость от немецких поставок. Наконец, вы не можете исключить технологический прорыв Германии в области микроэлектроники.

Судя по тому, насколько гладко получилось у Иосифа Виссарионовича выговорить это слово, он вполне владел темой.

– И потом: наш наркомат не может гарантировать, что не произойдет утечка сведений из Германии в руки наших потенциальных противников, - вставил свои десять копеек Берия.