"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28

Смог бы их отразить Суворовский полк — это вопрос весьма спорный. Генерал-лейтенант быстро сообразил, что прибить щит к вратам Царьграда возможно, а вот защитить их без Дарданелльских крепостей — нереально. Южный фас Константинополя, совершенно открытый со стороны Мраморного моря — это не вход в Босфор с его фортами. Бери не хочу!

А меж тем в османской столице множество фанатично настроенных мусульман ответили ночными нападениями на караулы и казармы на захват города. Суворов пытался приструнить сопротивление захватом в заложники местных старейшин и священников. И даже расстреливал часть из них после каждого ночного нападения. Но увы, это ситуацию не успокоило, а даже, наоборот, усугубило.

Плюс ко всему в городе было крайне мало продовольствия. Подвоз извне был невозможен из-за блокады, а султанские запасы следовало экономить. И тогда ему пришлось принять жесткое решение и изгнать из города всех простых мусульман поголовно (непростые сидели в зиндане под русским караулом, и никто отпускать их не спешил). Суворов разрешил остаться женщинам с детьми, но подавляющее большинство этим разрешением не воспользовались. Десятки тысяч беженцев заполнили дороги Румелии и Анатолии. Они массово умирали от голода и замерзали на обочинах дорог. И их смерти тяжким бременем легли на душу полководца.

Но это дало только короткую отсрочку. Запасы продовольствия должны были иссякнуть уже к середине февраля. Как найти выход из ловушки, в которую Суворов сам себя загнал?

Отец Небесный, благоволивший русскому оружию, снова пришел на помощь. В январе султан Мустафа III не то сам умер от сердечного приступа, не то ему помогли покинуть этот мир. Казалось бы, все стало еще хуже — с кем договариваться о мире? Но в возникшей политической чехарде, когда османы принялись интриговать вокруг двух возможных претендентов на трон, двенадцатилетнего султанского сына Селима и брата Мустафы Абдула-Хамида, срочно потребовались важные улемы, паши и сановники Дивана, сидевшие у Суворова под замком. Освобожденный из заключения в Семибашенном замке русский посол Обрезков подсказал идею. Предложил менять их на караваны с зерном и отары овец. В город пошел поток продовольствия, и все жители Константинополя вздохнули с облегчением.

Так и сумели продержаться до марта, когда новоизбранный султан Абдул-Хамид запросил у русских перемирия. Одним из его условий стал допуск османов к Порогу Счастья, воротам в личные покои повелителя правоверных. В такой витиеватой восточной манере русским сообщили: хотите заключить с нами мир, освободите Константинополь от своего присутствия. «Пропустите наш флот, чтобы вывез полки. Навигация уже позволяет», — тут же согласился Суворов, ответив с солдатской прямотой, без сложных словесных кружев.

Русский флот в Босфоре? Великий визирь, рейс-эфенди и прочие сановники задрожали от ужаса. А куда деваться? Призрачная надежда на пугачёвское восстание таяла с каждым днем — Румянцев собрался с силами и захватил все черноморское побережье Болгарии, включая город Бургас.

С прибытием флота началось Великое ограбление Царьграда и одновременно — невиданная по масштабу спасательная операция. Вице-адмирал Синявин, приведя 12 вымпелов под стены Топ-Капы, сразу же принялся захватывать или фрахтовать торговые суда. Их непрерывный поток устремился из Босфора к устью Днепра, к крепости Александршанц, и в Таганрог. Гребли все подряд, вплоть до древних мраморных ванн, не говоря уже о оборудовании верфей и пушках, которые разве что годились в переплавку. Попутно вывозили и тех из жителей Константинополя, что боялись возвращения турок. А таковых оказалось очень много. Так что усилиями адмирала Сенявина на месте крепости Александршанц начал быстро расти новый город, а Таганрог возродился из пепла.

В деле ограбления турецкой столицы участия Суворов уже не принимал, как и в начавшихся долгих и нудных переговорах с османами. Как только было объявлено перемирие, его почти насильно препроводили пред ясны очи Румянцева. Разумеется, подозрения в его связях с самозванцем были нелепостью. Государыня уже разобралась, что за спиной этого бунтовщика стоит Франция, верный союзник турок. Так что подметные письма и прочие акции в адрес генералов Русской армии были объяснимы коварством галлов и их марионетки.

Но приказ есть приказ, и почти месяц генералу пришлось провести в ставке командующего в Бургасе. А настроения в армии были тревожные. За день до его приезда был убит генерал Потемкин, прошли аресты и казни среди казаков. Многие из них дезертировали. В пехоте дисциплина была пока в порядке, но и там ходили по рукам подметные письма самозванца. Полковые командиры пытались с этим бороться, но Румянцев запретил жесткие меры, дабы не обозлить солдатскую массу. Так что полагались в основном на увещевания и разъяснения, что, дескать, Пугачев французский агент и на пользу турку действует. И никаких вольностей от него никогда не будет, а только новые господа на шею народу насядут, коли у самозванца дело сладится. Вроде бы солдаты верили. Но было тревожно.

И вот в конце апреля в отношении Суворова наконец наступила ясность. Государыня пожаловала его чином генерал-поручика, табакеркой с бриллиантами и поручила возглавить все части, которые возможно было снять с Днепровской линии или вывести из Крыма, для наискорейшего выдвижения на борьбу с самозванцем.

Флотские продолжали грабить турецкие прибрежные крепости, и Бургас не стал исключением. Запасы и пушки с его укреплений вывозили в Кинбурн. Поэтому, дабы не терять времени, Суворов воспользовался оказией и добрался до Александршанца морем, чем выиграл почти неделю, и теперь его коляска катила в сторону Полтавы в сопровождении очень скромного отряда драгун, коих смог выделить генерал-майор Вессерман.

На дорогах было беспокойно. Призрак колиивщины снова заметался по правому и левому берегу Днепра, как только сюда добрались известия о Пугачеве и его манифесты о восстановлении вольностей Войска Запорожского Низового. Летом 68-го года случилась великая смута среди казаков — гайдамаков и запорожцев. Под лозунгом возрождения Гетманщины они тысячами резали поляков, жидов и униатов. И ждали помощи от русских. А вместо поддержки получили от них пулю, кнут, выдачу захваченных полякам и ссылку тех, кто был в русском подданстве, в Нерчинск. Поляки жесточайше ответили казакам за бунт — сажали на кол, сжигали живьем, колесовали.

Шесть прошедших лет не стерли память ни о репрессиях, учинённых «просвещенными» ляхами, ни о предательском поступке людей Екатерины.

Свист, крики, конское ржание вырвали генерала из полудремы. Генерал встрепенулся и огляделся по сторонам. С закатной стороны из-за невысокого холма на дорогу выливалась конница. И очень много. Бунчуки и пестрая одежда выдали принадлежность войска.

— Запорожцы! Ах ты ж… Напасть какая, — выругался денщик генерала Прохор Дубасов.

Казаки быстро окружили маленький отряд и вынудили его остановиться. Охрана даже не пыталась хвататься за оружие, поскольку перевес сил был подавляющий. Казачки своими конями сходу отделили драгун от коляски, и Суворов понял, что полагаться придется только на красноречие и авторитет. Он привстал в коляске, улыбнулся и громко крикнул:

— Здорово бывали, братцы казаки!

В ответ конники уважительно расступились, и к возку генерала выехали трое немолодых всадников. Один из них, одетый богаче всех, оглядел Суворова и произнес:

— Слава Богу, господин генерал. Меня звать Петро Калнишевський. Я кошевой атаман запорожского войску. Это, — он указал на казака справа от себя, — Павло Головатий, наш войсковой судья. А это, — на этот раз указан был казак чуть помоложе, по левую руку, — Иван Глоба, наш писарь. А вас как звать-величать?