"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
Все изменили крымский поход и фельдмаршал Миних. Началась война с турками, он повел свои полки на Перекоп, к его мощным укреплениям.
— Кто первым взойдет на вал, тому офицерский чин!
Легко сказать «взойдет». Сказал бы лучше «взлетит». Вал имел в длину около семи верст и простирался от Азовского до Черного моря. В самой средине — проход с воротами, вдоль коего тянулось шесть башен, охраняемых орудиями и гарнизонами из янычар. В ширину же имел этот вал двенадцать, в глубину — семь саженей, а в высоту — семьдесят футов. Толщина брустверов была соразмерна глубине и ширине вала. Подступ хранил ров глубиною пять саженей, а шириной в восемь. Если оттуда вверх посмотреть, то выходило, что выпало русскому солдату
128
Для понимания: со дна рва до верха перекопского вала выходило около 30 метров. Стандартная 9-этажка.
Вася, щуплый полуграмотный паренек, залез первым. Подсобили рослые гренадеры и другие солдаты, участвовавшие в штурме. Под ливнем татарских стрел юный штрафник не просто залез на стену — он судьбу свою переменил. Честный Миних, узнав, кого нужно награждать, гордо бросил:
— Слово солдата, слово фельдмаршала, данное перед всей армией, нерушимо. Поздравляю прапорщиком, господин Долгоруков.
Свет в конце тоннеля слабенько замерцал. Но жить легче не стало. При штурме Очакова погиб Петя, да и за Васиным плечом смертушка не раз кружила.
Гвардия возвела на трон Елизавету, дщерь Петрову. Долгоруковым вышло послабление. Пали прежние препоны и перед поручиком Василием Михайловичем. Стал продвигаться по служебной лестнице — не из-за знатности рода, а все одной своей храбростью. Среди наиболее отличившихся полковников в армии Апраксина, воевавшей с Фридрихом, всегда мелькала фамилия Долгорукова. Получил генерал-майора и дважды картечь в ноги. Второй раз, при штурме батарей у Кольберга, тяжело досталось.
Генерал-аншефом пожаловала Екатерина — сразу после свержения муженька. Купила. А он продался. Как сейчас Румянцев. Так можно ли его за это осуждать?
Что же делать, Вася? За кого воевать? За Романовых? Он не забыл слов Елизаветы на просьбу о полном прощении рода: «не я судила и ссылала, не мне и приговор отменять». Сука! Все они суки! Вся эта гнилая немчура, впившаяся в трон великих Московских царей, влившая свою жиденькую кровь в русские вены Романовых.
Он снова повертел в пальцах пулю. Отчего-то она его завораживала, словно открывала врата в иной, неизвестный никому мир. Мир, из которого пришел человек, только прикидывающийся Петром III, но поступающий во всем вопреки всей бессмысленно-праздной жизни, которую вели русские императоры и императрицы после Великого Петра.
Сделал над собой усилие, но протянул руку к стопке чистых листов. Взял хорошо заточенное денщиком перо. Ему будет трудно, ибо он так и не научился грамотно писать. Но он справится. Обязан справиться.
Рука уже выводила первые строчки: «Его Императорскому Величеству, Российском самодержцу…»
Люди обожают самообман, самоуспокоение. И я, каюсь, подвержен такому греху. Мечталось мне: вот с армиями мятежными разберемся, Катьку на тот свет спровадим, Петербург под свою руку возьмем, шведу по суслам смажем — и заживем!
А на деле? От поступавших докладов впору орать в полный голос. С урожаем во многих местах беда — увлеклись мужички грабиловкой. А где войска прошли, там и вовсе по сусекам скрести нечего. Одна надежда на Левобережную Малороссию с Прибалтикой. С податями опять же все плохо. Многих чиновников-камериров в губерниях повесили одними из первых, а прочие попрятались. А они, между прочем, наблюдали за всеми сборами, за продовольствованием войск, за государственными имуществами и отдачей на откуп казенных статей, за хозяйством общественных учреждений. Как налоги-то собирать?
Из чего бюджет формировать, если денежная река превратилась в ручеек? На местах безвластие, самосуд, вооруженные стычки из-за земли. Из заграницы поступают сведения, что наши кровью добытые вольности начинают серьезно беспокоить земельных магнатов и даже мелкопоместную шляхту…— Государь, к тебе один старичок-генерал на прием просится, — Почиталин заглянул в кабинет. — Насчет гербов дворянских. Еще про какой-то гербовник для военной коллегии сказала, я толком не понял.
— Что?! — взревел я. — Не до геральдики мне. Две войны и третья на носу. И бардак в стране…
— Старинушка больно непростой. Князь Щербатов. Из Рюриковичей!
У меня брови взлетели от удивления.
— А ну проси!
В кабинет зашел седой как лунь и высохший дед с неопрятной бороденкой. За ним топал Коробицын, зажав под мышкой большой картонный планшет. Эта ноша помешала ему среагировать, когда старичок бросился целовать мне руку.
— Благодарю, всенежнейше благодарю тебя, Государь, что бороды разрешил. Мне-то с моими морщинами бриться в тягость, — приговаривал он, постоянно кланяясь.
Экий старорежимный дед в заштопанном генеральском мундире с потускневшими пуговицами. Бороду нормальную отпустит, будет на уютного Санта-Клауса похож. Я невольно тронул рукой свою. Отросла уже знатно — не лопата, как у купцов-старообрядцев, но и не жидкий клок, вроде мушкетерского. На уровне ключиц подравнивал, слегка закругляя, и усам воли не давал. Вышло нечто вроде а-ля Александр III. Художник с Монетного двора сделал эскиз моего героического профиля с бородой, и начался чекан нового золотого рубля с моим ликом, чем-то напоминавший римских патрициев.
— С чем пожаловал, уважаемый? Как тебя звать-величать?
— Щербатов. Юрий Андреевич. С рабским поклоном принес труд всей своей жизни. Я понимаю, что дворянству, государь, положил ты конец. Счастливым себя почитал бы, сохранив в памяти поколений то, что от благородного сословия осталось. Фамильные и родовые гербы. Михайло, вон, племянник, историю Отечества пишет. Сиим знанием обладая, составил эскизы знамен для новых полков по заказу военной коллегии. Все в той папке, что твой молодец держит. Вдруг пригодится?
— Что ж он сам не пришел?
— Гордый. За дворянство горою стоит. А как начнут выбирать депутатов в Земское собрание, первым побежит. Дворяне-то тоже избираться будут.
— А ты, значит, не гордый? — усмехнулся я.
В стариковских выцветший глазах сверкнула искорка. Он как-то подобрался, распрямился.
— Можно подумать, у Мишки Романова были какие особые права на престол, так все одно ему служили, — лукаво усмехнулся князь. — Я тебе так скажу, государь, токмо ты не обижайся. Что гербы, увлечение мое, что самодержец — все есмь символы, на коих стояла и стоять будет русская земля. Без символов нельзя. Герб государства, знамя, скипетр и держава, престол и шапка Мономахова, мечи государственные, короны сибирские, астраханские и прочие… Из грубого невежества выросши, закон Христианский принявши, основали предки государство Российское. Ему и след службу несть, и символы евоные свято чтить и хранить.
— Значит, и меня как символ готов хранить?
Щербатов задумался, пожевал губами.
— Старый я уже, но коль призовешь, могу и послужить. В меру сил своих. Награды не попрошу. Мне и не надо ничего. Кашкой жидкой питаюсь, слуг не держу. Были двое дворовых, да и тем волную давно дал. Живут при мне, ухаживают за стариком.
После этих слов я заинтересовался папкой. Попросил Коробицына открыть. Полистал эскизы знамен. Не впечатлился. Странные какие-то знамена вышли у племянника князя. Больше на городские гербы похожи. Вот три грозди винограда — Изюмский полк. Вот семь башен — Семипалатинский, три сумки — Сумской. Были и вовсе мудреные.