"Фантастика 2025-24". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
Первым, как и полагается, ехал я. С каменным выражением лица, возложив десницу на рукоять родового меча и хмуро поглядывая по сторонам. Сразу за мной — аресса Тинатин, все еще не сумевшая поверить в то, что я согласился, и поэтому то и дело расплывающаяся в растерянной, но счастливой улыбке. Кстати, и она, и сонные, а поэтому хмурые Найтира с Вэйлиоттой, следующие за ней, вели в поводу основательно нагруженных заводных лошадей. Ну, а Майра, замыкавшая кавалькаду, так же, как и я, двигалась «налегке». И, стараясь как можно добросовестнее исполнять возложенные на нее обязанности, не отрывала взгляда от наших спутниц и груза.
До Восходных ворот Нижнего города добрались незадолго до конца первой стражи и, выбравшись на Гельдский тракт, сразу же оказались в кольце наемников. Приветливо кивнув десятнику и, тем самым, показав, что договор в силе, я серией коротких, но емких жестов объяснил воинам, что от них
С этого момента изрядно подросшая кавалькада стала выглядеть иначе. Впереди, в перестреле от основной группы, двигался дозор из двух всадников. Само собой, не считая ворон, а предельно добросовестно исполняя свои обязанности. Точно такой же дозор ехал и в половине перестрела за нами. А оставшиеся шесть человек, выстроившиеся в две колонны по трое, прикрывали моих дам справа и слева.
Двигались быстро, даже очень: устраивали привалы не раз в стражу, а раз в полторы-две. Поэтому стены Швита увидели где-то за три с половиной кольца до наступления темноты. И остановились на первой же развилке. Пока я расплачивался с десятником, арессы, почему-то решившие, что сопровождать нас будут до заимки ар Маггоров, ощутимо напряглись. Но оказались достаточно благоразумными, чтобы в присутствии посторонних не пытаться выяснять, что, собственно, происходит. Молчали и тогда, когда наемники, почти одновременно ударив кулаками по нагрудникам, развернулись и двинулись обратно: гордо восседали на своих кобылках и «равнодушно» поглядывали по сторонам.
Когда десять пар лишних ушей отъехали на перестрел и скрылись за поворотом дороги, я изволил объяснить мотивы своего поступка:
— Не знаю, догадываетесь вы или нет, но у любой шайки, орудующей на дорогах, имеются осведомители. То есть, люди, за определенную долю в добыче сообщающие обо всем, что может представлять интерес для грабителей. Осведомителем может быть кто угодно — конюх, которому вы кинули лишнюю монетку, чтобы он добросовестнее обиходил вашего скакуна, молодка, стоящая на обочине и торгующая мясными пирогами, мальчишка, который за медное копье покажет вам объезд мимо низины, затопленной поднявшейся речкой. Понять, кто таковым является, а кто нет, не представляется возможным, поэтому любая поездка — это риск. Четыре молодые и красивые женщины, восемь породистых лошадей и куча забитых до предела переметных сумок под охраной одного-единственного мужчины, в глазах и осведомителей, и разбойников — свежевыпеченная булочка, политая медом, зажатая в руке юной хромой сиротки. Не знаю, как вам, а мне совсем не хочется, чтобы на нас напали какие-нибудь уроды, желающие поживиться чужим добром или жаждущие женской ласки. Поэтому отсюда и до охотничьей заимки мы будем добираться напрямик.
Услышав эти слова, аресса Тинатин изо всех сил стиснула поводья своей лошадки и заиграла желваками — она, имевшая возможность сравнить скорость передвижения по лесу с безумной скачкой одвуконь по нормальной дороге, мгновенно поняла, что добраться до любимой дочки так быстро, как она рассчитывала, не получится. И ухнула в бездну отчаяния. Хорошо — молча, почти не демонстрируя чувств.
— Воины, которые нас сопровождали, уверены, что мы направляемся в замок рода Биер, то есть, свернем вот на эту дорожку и уже через пару колец и будем в безопасности. А других лиц, которых мог бы заинтересовать наш отряд, я надеюсь, мы в пути не встретим… — спокойно и размеренно продолжил рассказывать я. — И если все получится именно так, как запланировано, то я буду счастлив. Ибо еще меньше, чем нападения в пути, я мечтаю о нападении на заимку, на которой женщин будет уже пять: в отличие от боя на дороге там у нас не будет даже призрачной надежды на то, что случится чудо, и на помощь нам подоспеют охранники какого-нибудь каравана. А ведь отдельно стоящие здания могут не только захватить, но и сжечь…
Под этим углом ар Лиин-старшая о пребывании на заимке, видимо, не думала, так как смертельно побледнела.
— … поэтому вам придется немного потерпеть. Ведь отсутствие комфорта, ночевки в не самых подходящих для этого местах и другие мелкие неудобства куда приятнее внезапного визита толпы похотливых скотов какой-нибудь тихой ночью, не правда ли?
Тут проняло всех. Без исключения — видимо, арессы достаточно ярко представили себе обрисованные мною перспективы и очень захотели затеряться в лесу как можно быстрей.
Особенно порадовало понимание в глазах арессы Тинатин. Да, ни в малой гостиной, перед тем как принять озвученные мною условия договора, ни потом, в пути, она не пыталась выяснить причины, заставившие меня настоять на предельно жестком сохранении тайны нашего местопребывания на весь период «лечения» Алиенны. Но наверняка не раз и не два задавалась этим вопросом. А тут получила
объяснение. Простое, логичное и служащее интересам ее дочери. Ну, а мне не пришлось говорить, что основной причиной, побудившей меня принять такие меры безопасности, было желание лишить очередную хейзеррскую боевую звезду любой возможности нас найти. Ибо этих воинов я опасался куда больше, чем разбойников……Где-то через пятую часть кольца после завершения этого монолога наша основательно уменьшившаяся кавалькада въехала в поворот, ведущий к манору нового начальника Разбойного приказа. А еще через какое-то время свернула с обочины, вломилась в придорожные заросли, проехала эдак с половину перестрела и остановилась.
Не теряя ни мгновения, я показал спутницам здоровенный куст, за который они могли сходить по нужде, а сам, привязав повод Черныша к ближайшему дереву, унесся обратно. Заметать следы. Замел, вернулся к дамам, дал команду двигаться дальше, а через какое-то время расстроено сообразил, что ехать до заимки мы будем долго и с приключениями. Ибо четыре женщины, абсолютно не приспособленные к передвижению по лесу — это небольшой кошмар. А они же, но с заводными лошадьми в поводу — кошмар большой, так как с ними у моих дам не получалось передвигаться ни более-менее быстро, ни тихо, ни в строго определенном направлении. А на участке, где пришлось спешиться и идти пешком, они начали падать, натыкаться на какие-то сучки, цепляться одеждой за все, что можно и нельзя, подворачивать ноги и даже теряться! В общем, несмотря на то что от места, где мы съехали в дороги в лес, до поляны, на которой я рассчитывал провести ночь, было совсем недалеко, до нее мы добрались уже в густых сумерках.
Слава Пресветлой, сообразив, что их мытарства закончились, три «мои» арессы не попадали на месте, а потребовали поручить им какие-нибудь обязанности. А ар Лиин-старшая, уже набравшаяся некоторого опыта походной жизни в прошлом путешествии, без лишних слов метнулась к заводным лошадям, быстро достала из помеченного вьюка два котелка и рванула к ручейку за водой.
Я только порадовался: несмотря на все старания держать свои чувства в предельно жесткой узде, аресса Тинатин продолжала нервничать из-за каждого кольца, потраченного «зря». И все глубже и глубже погружалась в бездну отчаяния. А хоть какое-то, но дело должно было ее отвлечь.
В итоге общими стараниями где-то за треть стражи поляна превратилась в более-менее благоустроенный лагерь. К этому времени Вэйль, в связи с болезнью освобожденная от выполнения всех общественных работ, успела пригреться и забыться неглубоким сном на первом же оборудованном спальном месте. А три бодрствующие дамы принялись готовить немудреный ужин. Что особенно приятно, вместе и дружно. Только вот вели себя совершенно по-разному.
Когда было нечем себя занять, аресса Тинатин замирала, устремляла в огонь невидящий взгляд и, судя по угрюмому выражению лица, оказывалась мыслями рядом со своей дочерью. При этом ей было плевать на шелест ветра в листве, уханье филина и любые другие звуки — она не знала, как там ее кровиночка, и злилась из-за невозможности оказаться рядом с ней. Найта жалась к костру, даже когда чем-то занималась. Видимо, неосознанно стараясь отгородиться огнем от ночного леса, с которым у нее явно были связаны не самые приятные воспоминания. Услышав какой-нибудь резкий звук, вздрагивала, встревожено поглядывала на дочь, а потом не без труда заставляла себя успокоиться. Ну, а Майра сияла, как Ати[2] в ясный летний полдень. Ей нравилось буквально все: запах сгорающих в огне деревяшек и игра языков пламени; изредка доносящийся до нас волчий вой и стрекот цикад; аромат жарящегося на костре мяса и перспектива спать на куче лапника. Мало того, пытаясь увидеть и ощутить все, что ее окружает, она то замирала в неподвижности, склонив голову к плечу и остановившимся взглядом уставившись в одной ей видимую точку, то, наоборот, начинала ерзать на месте, изнывая от желания поделиться со мной своими мыслями. А еще очень часто втягивала опухшим носиком свежий ночной воздух и с наслаждением прикрывала глаза.
Когда дожарилось мясо, и женщины, растолкав Вэйлиотту, расселись вокруг расстеленного на траве покрывала, наблюдать за Майрой стало еще интереснее. Исходящую соком ягнятину она не ела, а вкушала. Причем с таким удовольствием, что то и дело вызывала у меня улыбку. Умяв свою порцию и увидев, что я выкатываю из золы запеченные картофелины, пододвинулась поближе и, разобравшись, как именно их надо есть, ткнула в первую попавшуюся обломком какой-то ветки. Тут сохранить лицо в чистоте ей не удалось — подбородок и правая щека украсились черными и очень симпатичными пятнами. А уж когда девушка поняла, что в лесу не возбраняется пить взвар лежа и из глиняной кружки любого размера, она тут же перебралась на ближайшую кучу лапника и разлеглась там в такой вальяжной позе, что я не выдержал и рассмеялся.