"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21

Ричард хотел отрицательно замотать головой, но у него не хватило сил. Сцена в будуаре невольно воскресла в его памяти во всех подробностях: Катари, как последняя шлюха оседлавшая колени Алвы, с расшнурованным корсетом и задранной юбкой… сам Алва – без камзола, с бесстыдно расстёгнутыми штанами. «Не лучшие яблоки Талига!» – «Он снова намерен набить мне брюхо!». Ричарду казалось, что король видит эту сцену в его глазах так же ясно, как видел когда-то он сам.

Король резко остановился и замер на месте как вкопанный. Несколько минут он тяжело дышал, видимо, пытаясь взять себя в руки. В конце концов ему это удалось.

— Вы действительно никогда не лжёте, герцог, — отрывисто сказал он сиплым голосом. — Мы благодарим вас за правду… какой бы она ни была. А теперь… — и король сделал неопределённый жест рукой, — мы отпускаем вас. Аудиенция закончена. Вы можете покинуть наш кабинет.

— Ваше величество, — пролепетал Ричард, чувствуя себя совершенно раздавленным и жалким, словно это он сам подло и исподтишка унизил короля. — Ваше величество… Мой эр…

— Вы можете покинуть наш кабинет, — механически повторил король и, сделав несколько шагов к двери, громко крикнул: — Брезе!

В кабинет тут же протиснулся личный секретарь Фердинанда II.

— Пишите приказ, Брезе, — бесчувственным тоном сказал Оллар, указывая секретарю на его место у стола. — Его следует отправить в Багерлее немедленно. Мы повелеваем сегодня же перевести герцога Алву из Флотской башни в каземат для государственных преступников.

— Государь! — в ужасе воскликнул Ричард, потрясённый до глубины души. — Это моя вина! Мой эр…

— Он вам больше не эр! — выкрикнул король во весь голос, багровея от злости. — Мы снимаем с вас присягу верности этому негодяю! С сегодняшнего дня вы поступите под надзор Блюстителя нашей опеки. Идите, герцог! Вы получите наши указания позже.

— Государь, это моя вина! Я просто… Я просто наслушался сплетен! Клянусь, когда однажды я повторил их при эре Рокэ, он отругал меня и заявил, что отцом являетесь вы – и только вы!

Король засмеялся странным скрежещущим смехом.

— И правда! — воскликнул он. — Кому же лучше знать об этом, как не ему!

— Прошу вас, государь!.. — безнадёжно воззвал Ричард, осознавая, что всё испортил.

— Вон! — взвизгнул король. — Сыну вашей матери не пристало просить за этого прелюбодея!.. Мы отпускаем вас с миром, герцог. Уходите, иначе мы вызовем стражу, чтобы она выпроводила вас из кабинета.

___________________

[1] Ф. Шиллер. Дон Карлос, инфант Испанский. Действие 2, явление 15 (перевод В. Левика).

Глава 4. В который час не думаете. 1*

1-16 Осенних Ветров, 399 год Круга Скал. Оллария

1

Тайный Совет собрался в Олларии в первый день Осенних Ветров.

Из девятнадцати человек, входящих в его состав, не было двоих: кансильера (каковая должность оставалась вакантной со времён бегства в Эпинэ опального графа Штанцлера) и Первого маршала Талига, чьего выразительного отсутствия все старались не замечать. Последняя беседа короля с герцогом Окделлом ни для кого не была секретом: Фердинанд II вопил так, что его слышали в обеих приёмных. Слухи гуляли при дворе и быстро выплеснулись на улицы столицы. Однако все также знали, что хлопотами кардинала Сильвестра Алву перевели из казематов Багерлее во Вторую Бастиду – сторожевую башню, расположенную прямо над карцерами.

Король был хмур, зол и молчалив.

Августейшее раздражение особенно пугало отца и сына Гогенлоэ-ур-Адлербергов – геренция и первого камергера. Родичи осуждённого Вальтера Придда, они боялись подвергнуться нависшей над ними опале и вели себя как два затравленных зайца. Вообще, более или менее непринуждённо себя чувствовали только Сильвестр, оба Манрика, государственный секретарь Вейсдорн и представители судебной власти: Генеральный прокурор, Генеральный атторней и свежеиспечённый супрем.

Перед Тайным Советом стояла сложная задача: определить порядок суда над супругой короля. В истории Талига то был первый прецедент: никогда ещё против венценосной особы не устраивался публичный процесс. Посему король пожелал, чтобы высшие сановники государства, рассмотрев обвинения в супружеской измене, назначили меру вины и наказания для августейшей прелюбодейки.

Чтобы открыть Фердинанду дорогу ко второму браку, а главное, чтобы восстановить испорченную репутацию короля-рогоносца, королеву требовалось приговорить к смерти. Но это противоречило кодексам короля Франциска I, сообразуясь с которыми женщин в Талиге не казнили в течение всего царствования династии Олларов.

В этой-то ситуации новый супрем Талига, достопочтенный доктор Питер Гольдштейн, стал козырной картой Сильвестра.

— Господа, мы призваны сегодня его величеством разобрать crimen exceptum, иначе говоря, исключительное преступление, — сказал этот учёный муж, обращаясь к членам Совета. — К таковым относятся ересь, колдовство и государственная измена. Согласно Secundo Phillippi Tertii[1] под государственной изменой разумеются шесть деяний, verbatim et letteratim[2], — и супрем процитировал на память: — «если кто-нибудь замышлял или осуществил убийство короля, или его супруги, или их сына и наследника; item, если кто-либо отрицал, или каким либо образом не признавал, или уклонялся от исполнения Акта о Верховенстве, провозглашающего короля главою церкви; item, если кто-нибудь совершил прелюбодеяние с королевой, или с дочерью короля, или с женой его сына и наследника; item, если кто-нибудь поднял войну против короля в его королевстве, или был сторонником врагов короля внутри страны, оказывая им помощь и поддержку в королевстве или вне его; item, если человек подделал Большую или Малую королевскую печать, или королевскую монету, или же привез в королевство фальшивую монету из-за рубежа; item, если человек убил кансильера, тессория, супрема или же любого судью, назначенного для разбора дел, при исполнении их обязанностей».

— Дело королевы Катарины содержит в себе признаки трёх из вышесказанных преступлений, — продолжал законник. — Primo, она виновна в злоумышлении на жизнь короля совместно с покойной герцогиней Ангеликой Придд и её мужем, герцогом Вальтером, кои были изобличены, осуждены и покончили с собой в тюрьме от страха перед заслуженным наказанием (геренций поёжился). Secundo, королева виновна в том, что оказывала поддержку врагам внутри государства, а именно предателю графу Штанцлеру, которому она покровительствовала и бегство которого, весьма возможно, она же и устроила. Tertio, королева виновна в прелюбодеянии, причём неоднократном, ибо расследование показало, что её любовниками были как минимум трое мужчин: покойный граф Джастин Васспард, покойный генерал Феншо-Тримейн и ныне живущий придворный музыкант Оливье Бовэн, давший признательные показания в Багерлее.

Имя Рокэ Алвы так и не прозвучало, хотя шёпотом и про себя его называли все.

— Наказанием за государственную измену является poena ultima, то есть смертная казнь, — продолжал супрем, — однако, согласно Trigesimo Tertio Francisci Primi[3] женщин, уличённых в преступлении, нельзя отправлять на виселицу или подвергать удушению каким-либо иным способом, а также обезглавливать мечом или топором, забивать камнями или дубиной, сжигать на костре, бросать в кипящую воду, колесовать, четвертовать с помощью лошадей или быков, а также иного тяглового скота или разрывать, привязывая к деревьям; хоронить заживо, сажать на кол, сбрасывать со стен, а также убивать с помощью стрел и копий. Однако, как прекрасно известно любому сведущему человеку, смертная казнь в случае государственной измены заключается не в чём-либо из вышеперечисленного, а в трёх совершенно иных действиях. Id est в волочении, потрошении и свежевании. Волочение знаменует собою бесчестье, оказываемое преступнику; потрошение свидетельствует, что нутро изменника до времени сгнило от его гнусных замыслов и посему должно быть очищено палачом; свежевание применяется, дабы предатель не прятал под личиной пристойности мерзкую свою суть. Как, несомненно, помнят господа советники, второй статут Филиппа III был впервые применён к графу Роже Мортмару, потомку одного из соратников Франциска I. Упомянутого сеньора проволокли на воловьей шкуре по главным улицам Олларии и под брань толпы доставили в Занху, где палач привязал его к лестнице святого Стефана, вырвал и бросил собакам его внутренности, а затем содрал с него – как говорят, ещё живого – кожу…

— Не предлагаете же вы, — не выдержал Генеральный атторней Флермон (Фердинанд II заметно позеленел), — применить эти давно забытые варварские меры к женщине, к тому же бывшей супругой короля?

— Сей случай, — невозмутимо ответил доктор Гольдштейн, — когда наказание кажется чрезмерно суровым, предусмотрен в первом томе законов Людовика I, capite primo, versu quinto[4], о чём, разумеется, известно моему высокоучёному собрату Флермону. Вышеназванный пятый параграф гласит: «Если король усматривает, что некий закон является слишком строгим, он может исправить его или смягчить. Ввиду этого любые законы по известным королю соображениям, в силу его власти, могут быть смягчены по причинам только ему известным». А в Ружских хартиях, много более древних, чем законы Людовика I, говорится ещё определённее: «Первая прерогатива короля – милость».