"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– И вы меня водой… – Зубы Мари клацали, но взгляд с каждой секундой становился все более и более осмысленным. – Как посмели?!
Объясняться Софье не пришлось, в комнату вбежала служанка, засуетилась, заохала. А следом за ней вошел майстер Шварц. Выглядел он так, словно бы и не ложился спать. Жидкая его косица была заплетена со всей тщательностью, а медальон на груди хищно поблескивал.
– Мари, голубушка, что случилось? – спросил он холодным, ледяным даже тоном, а сам цепким взглядом обвел спальню. Взгляд его задержался на дальнем углу комнаты, а в глазах появилось что-то этакое, недоброе. Софья тоже посмотрела. Увидеть ничего не увидела, скорее, почувствовала. Ощущение это было ей знакомо по подземным катакомбам – тот же могильный холод, тот же необъяснимый, парализующий страх. Похоже, та,
Возвращаться в свою комнату Софья не стала. От случившихся треволнений захотелось есть. Была у нее такая неприятная для барышни особенность: в часы особой душевной смуты на нее нападал просто зверский аппетит, а на кухне, помнится, оставались испеченные еще к обеду пироги.
Она не ошиблась: нашлись и пироги, и кувшин с молоком. Не зажигая лампу, Софья уселась за стол, отрезала большой ломоть пирога, налила в чашку молока, задумалась о том, как быть дальше. То, что в историю она вляпалась прескверную, не оставалось ни малейшего сомнения. Конечно, отправляясь в Чернокаменск, она понимала, что может столкнуться с чем-то достаточно необычным, и даже надеялась на это, но необычного оказалось слишком много. Вот сейчас бы проявить благоразумие, собрать вещички и сбежать. Илька под присмотром Евдокии, ему теперь ничто не угрожает. А у нее есть то, за чем она явилась на этот остров. Софья приподняла подол платья, нащупала под подвязкой чулка прохладное лезвие ножа. Оставлять нож в комнате она не рискнула, такую ценную вещь лучше держать при себе. Вот, спрашивается, почему она до сих пор торчит на Стражевом Камне, если дело сделано и на острове ее больше ничто не держит? Вопрос был скорее риторический, потому что самой себе Софья врать не привыкла и знала, что никуда не уедет, пока не разберется с тем, что же тут происходит. Время еще есть. Не так много, как хотелось бы, но все же.
Софья доедала второй кусок пирога, когда услышала тихие, едва различимые в тишине дома шаги. Прижавшись спиной к теплому печному боку, она затаилась. В темноту коридора всматривалась до рези в глазах, пока наконец не увидела худую, долговязую тень. Майстер Шварц успокоил Мари и вышел на ночную прогулку? Очень любопытно! Вот только прогуляться, судя по всему, он решил не по острову, а по подвалу. И время выбрал какое подходящее! И не убоялся!
От сумасшедшего порыва последовать за алхимиком Софья удержалась. Видно, осталась еще крупица здравомыслия. Мысль о засаде Софья тоже отмела, вместо этого доела пирог, допила молоко и уже собралась вернуться к себе в комнату, когда услышала звук открывающейся задней двери. Похоже, этой ночью не спалось не только ей. На сей раз шаги были грузные, под немалым весом вошедшего – или вошедшей? – натужно поскрипывали половицы. Софья снова прижалась к печи, вытянула шею, чтобы лучше видеть, кто же это вернулся с ночной прогулки.
Вернулась Раиса. Софья узнала ее по рослой фигуре и одышливому, с присвистом, дыханию. Нянька кралась по коридору серой тенью, именно кралась, а не шла уверенным шагом. Еще одна загадка.
Дождавшись, когда стихнет скрип половиц, Софья выскользнула из укрытия. Чтобы добраться до своей комнаты, ей пришлось пересечь гулкий, залитый лунным светом холл, подняться по лестнице. Перила были влажными, словно бы тот, кто прошел здесь до Софьи, брался за них мокрыми руками. И на полу второго этажа она увидела капли воды. Кое-где капли были растерты невидимой ногой и превратились в грязные кляксы. Мокрые следы вели к комнате Раисы, а из-под ее двери пробивалась полоска света. Не только замок хранил свои тайны, но и его обитатели.
Больше до утра никто спать не ложился. Только Дмитрий несколько раз проваливался не то в навеянный коньяком Злотникова сон, не то в беспамятство. И даже в этом мутном состоянии он чувствовал
боль. Болела не просто рана в груди, болело все тело, от макушки до пяток. Вот только на помощь к нему больше никто не спешил. Злотников с фон Рихтером не знали, чем еще ему можно помочь, а Кайсы, похоже, решил, что сделал все, от него зависящее, и дальше бороться Дмитрий должен сам. Он и боролся. Как умел. Получалось, правда, не слишком хорошо, потому что обратную дорогу в Чернокаменск он не запомнил, а в себя пришел уже в доме Никитичны.Он лежал в кровати, беспомощный, как младенец, мокрый от пота. Но боли, мучившей его все это время, не было.
– Очнулся? – Дмитрий сначала услышал голос, а уже потом увидел Никитичну. – А я уже и не чаяла. Уж больно долго ты, милок, пропадал.
– Где пропадал? – спросил он растерянно.
– А кто ж тебя знает, где! – Никитична поправила подушку, провела ладонью по его влажным волосам. – Три дня ни живой ни мертвый. Я, сказать по правде, когда этот черт лесной тебя приволок, подумала, что ты уже и не жилец.
– Черт лесной?..
– Кайсы. Говорят, это он тебя от волка спас. Радуйся, считай, в рубашке родился. Только тогда-то я так не думала, как увидела рану твою, так за сердце схватилась. А он сказал, если три ночи выдюжишь, значит, будешь жить. И доктору, которого Злотников прислал, не позволил тебя в больницу забрать. Они даже поругались. Доктор настаивал, говорил, что рана твоя такая, что непременно загноится, но Кайсы на своем стоял, доктора едва ли не силком за порог вытолкал.
– Какие удивительные события я, однако, пропустил. – Дмитрий попытался улыбнуться, но не получилось, слабость давала о себе знать, растекалась холодом по жилам.
– Не горюй, что не помнишь, – усмехнулась Никитична. – Уж поверь, хорошего в том было мало. Ты три ночи криком кричал. Корежило тебя так, что смотреть было страшно. Кайсы велел привязать. Да как же можно живого человека привязывать! Не по-божески это. Хорошо, что Соня приходила, помогала…
– Софья Петровна приходила?.. – От того, что Софья видела его вот такого, ничтожного и беспомощного, сделалось нестерпимо стыдно.
– Приходила. И ночами с тобой сидела. У меня-то уже силы не те, чтобы и день на ногах, и ночь, а она молодец! Хорошая девка, даром что городская. И сильная! Когда тебя выкручивало, она одна тебя удержать могла. Один раз только ты с кровати свалился, недосмотрели мы с ней. И когда ты кричал, она что-то такое шептала, и ты успокаивался. Говорю же, хорошая девка, – сказала Никитична и улыбнулась хитро.
– Хорошая… – к стыду прибавилась паника. Как же он после такого-то безобразия посмотрит Софье в глаза? Кричал, с кровати падал…
– И приятель твой приходил. На следующий день, как Кайсы тебя из лесу привез. Я помню, Евдокия с Августом его привечали. В прошлом годе с ним тоже какая-то беда приключилась, про него тогда тоже думали, что не жилец. А Евдокия выходила, уж таким она была человеком.
Значит, и Софья, и Виктор – все знают о его позоре. Хорошо же началась его новая жизнь! Хоть ты возьми и в самом деле помри от стыда.
Вот только помирать не хотелось, а хотелось есть. Да так сильно, что аж в животе заурчало.
– Голодный? – обрадовалась Никитична. – Раз голодный, значит, на поправку идешь. Ты лежи, а я сейчас. У меня там в печи… – Она не договорила, вышла из комнаты.
А Дмитрий вместо того, чтобы лежать, сдернул с себя одеяло. Сорочки на нем не было, но кальсоны, слава богу, оказались на месте. Из-за повязки на груди разглядеть рану не получилось, но он помнил, какой она была, и ничего хорошего не ждал. Наверняка останется страшный шрам, напоминание о его уральских приключениях.
На ноги он вставал осторожно, обеими руками держась за кровать, закрывая глаза, когда голова начинала кружиться уж очень сильно. Но дойти до стола ему не позволили.
– Значит, очухался… – на пороге стоял Кайсы. Шапку свою он не снял даже в доме. – Это хорошо, а то б Виктор мне не простил, что я за тобой не углядел.
– Не надо за мной присматривать. Я не маленький. – Все-таки сил у него еще было очень мало, и Дмитрий проявил благоразумие, лег обратно в кровать.
– Вижу, что не маленький. – Кайсы вошел в комнату, придвинул к кровати табурет, посмотрел как-то по-особенному пристально, а потом спросил: – Что чувствуешь?