"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
А внизу горел свет – белый свет мощного переносного фонаря. В свете этом удлинялись и причудливо изламывались тени, жили своей собственной жизнью. Теней было две, и Роман не сразу понял, что одна из них принадлежит не живому человеку, а статуе. Женщина в низко надвинутом на лоб платке стояла на берегу подземного озера, всматривалась в его отливающие серебром воды. Она была красива, добра и строга одновременно. Она казалась едва ли не живее Орды, который склонился над каким-то ящиком и сосредоточенно возился с железными защелками. Пистолет, а это и в самом деле оказался пистолет, он положил на камень рядом с собой. Очень опрометчивый поступок…
Спускаться Роман не стал, затаился за валуном, вытащил из-за пазухи армейский бинокль, незаменимую вещь во время ночной слежки. Уйти или обнаружить
Осциллограф запищал минут через пятнадцать. Из своего укрытия Роман не мог видеть его экран, но по тому, как оживился Орда, понял, что за россыпью камней что-то есть. Вероятно, какая-то полость. А может быть, и не только она, потому что Орда, отложив георадар в сторону, вытащил из сумки кайло, взвесил в руке и принялся за работу. Он работал истово, с огоньком, останавливался лишь затем, чтобы вытереть струящийся по лицу пот да один раз торопливо выкурить сигарету. Спустя час он отбросил кайло, надел перчатки и принялся разбирать валуны руками. Роман затаил дыхание, увлекшись, он почти забыл, зачем спустился в пещеру.
Когда последний булыжник отлетел в сторону и с глухим булькающим звуком ушел под воду, Орда выпрямился и громко выругался. А Роман не мог отвести взгляд от его находки. Страшной находки…
Пожелтевшие кости россыпью, скалящийся череп с прикипевшими к нему клочьями седых волос. Сначала, на какую-то долю секунды, Роман подумал, что Орда нашел тело одного из пропавших восемнадцать лет назад детей, но очень быстро понял: эти кости принадлежат не ребенку, а взрослому, и умер он не восемнадцать лет назад, а значительно раньше. Или не умер, а был убит. Зверски убит… На скуловой кости, ребрах и грудине виднелись глубокие царапины. Оставить такие мог остро заточенный крюк. Или когти, длинные когти мифической албасты. Албасты, может, и мифической, а вот следы на костях и бурые от крови лохмотья, которые некогда были одеждой, вполне реальные. Вот только что все это значит? Зачем Орде этот вековой покойник? Или это всего лишь случайная находка?
Судя по реакции продюсера, находка и в самом деле была случайной. А еще неожиданной. Настолько неожиданной, что Орде понадобилось время, чтобы взять себя в руки и вернуться к останкам. Под подошвой его тяжелых ботинок захрустели мелкие кости, а крупные, он просто оттолкнул ногой в сторону. Покатился по каменному полу желтый череп, остановился у самого края озера, уставился на Романа черными провалами глазниц. А Орда уже рылся в образовавшейся нише, искал что-то конкретное, что-то определенно очень важное, но так и не нашел.
– Прячешь?! – В гулкой тишине пещеры его голос показался незнакомым, словно бы это и не Орда вовсе говорил, а вот этот скалящийся череп. – За нос водишь?!
Роман подался назад, спрятался за валун.
– Думаешь, один раз кинул кость, и всё… подавитесь?! Так мне мало?! Слышишь ты меня, Горынычев?! Мало мне того, что ты тогда дал! Всем нам мало!
Вот и стало совсем интересно! Что же такое дал им всем душегуб Горынычев? И кто такие эти «все»?
– Я же видел… – Орда больше не кричал, вытащил из пачки сигарету, закурил. – Я же своими собственными глазами видел. Куда ты его перепрятал, урод?! Когда успел?! – Он еще раз зло пнул старые кости, словно бы они принадлежали не безвестному покойнику, а тому самому Горынычу, а потом прорычал: – Ей бы ты сказал? Правда? Ради нее бы ты все сделал! Да только ей этого не нужно, ей другое нужно. Но ты
ж небось знаешь, чего она хочет. Ты, скотина, сам сотворил весь этот кошмар. Хотел сделать как лучше, а теперь вот что получилось. Никому из нас счастья нет! Даже ей! Только гаденышу твоему все едино, живет себе, горя не знает.Орда глубоко затянулся и замолчал. Наверное, затяжка привела его в чувство, потому что больше он не проронил ни слова – зажав в зубах сигарету, принялся разбирать и укладывать в сумку георадар. Роман глянул на наручные часы – половина четвертого утра. Еще чуть-чуть, и начнет светать. Если он хочет остаться незамеченным, нужно уходить. Возможно, ему еще удастся застать возвращение в замок гостей.
Снаружи все еще было темно. Нет, той кромешной тьмы, что пару часов назад, больше не было, но Роман еще вчера подметил, что ночи над островом какие-то особенно темные и густые. Аномальная зона… Бермудский треугольник местного масштаба…
Ему нельзя было охотиться на острове. За пределами – пожалуйста, если осторожно, а на острове – нельзя, потому что остров – его дом, и глупо привлекать внимание людей к дому. Но это был особенный случай, настолько особенный, что Змей не стал ставить в известность остальных. Они узнают, когда придет время. Возможно, увидят то, что Змей оставит от этого человека. Человек ему не нравился. До такой степени, что Змей решил нарушить негласное правило не охотиться на острове. Одной смертью больше. Никто не поймет. И тело или, вернее, то, что от него останется, можно будет спрятать в одной из пещер. Или утопить в озере. Озеро, в отличие от людей не предаст, спрячет тело на дне, заметет илом, позовет на пиршество острозубых рыб. Ничего не останется: ни костей, ни воспоминаний. И это будет честно и правильно! Остальные не понимают, потому что они слабаки. Потому что они трусливо закрывают глаза всякий раз, когда он принимает решение и начинает действовать. Второй хитрее и умнее, с ним можно было бы договориться, если бы Змей планировал вести переговоры. Сложнее с Первым. Первый, хоть и самый слабый из них троих, но иногда все равно самый сильный. Змей не понимал, как такое возможно, просто принимал как должное.
А человек крался в темноте. Глупый и беспечный, он думал, что нащупал истину, а на самом деле всего лишь встал на дорожку, которая вот-вот приведет его в объятья Змея. Надо только немножко подождать. Змей уже чуял, как мягко пружинит земля под ногами врага, он уже дрожал от возбуждения.
Ему помешали… В который уже раз!
Волки! Вышли из леса молчаливыми тенями, стали стеной между ним и человеком. С одним или даже двумя Змей бы справился, но стая… И эта стая не уйдет, не позволит довести до конца задуманное. Волки лягут костьми, но не подпустят его к человеку.
От бессильной ярости сделалось жарко, зазудела шкура, зашумело в голове, а жажда стала почти нестерпимой. И Змей отступил. Он убьет, пусть не этого человека, но этой ночью, потому что терпеть больше нет никаких сил. Потому что он и так слишком долго терпел!
Полковник Бойцов оказался настолько любезен, что Еву поместили не в «обезьянник», а в отдельную камеру, находящуюся в «аппендиксе» узкого коридора. Не санаторий, конечно, но и не совсем тюрьма. Плохо другое – взять с собой таблетки доктора Гельца она не успела, и бороться с дремотой становилось все тяжелее и тяжелее. Чтобы не уснуть, продержаться хотя бы до рассвета, Ева принялась мерить шагами узкую камеру. Восемь шагов вдоль, пять поперек. А можно еще и по периметру…
Она накручивала, наверное, уже сотый круг, когда забранная решеткой лампочка сначала мигнула, а потом и вовсе погасла, погрузив камеру в густую темноту. Наверное, в славном городе Чернокаменске перебои с электричеством случались нередко, потому что факт этот никого особенно не обеспокоил. Ева не услышала ни голосов, ни звуков приближающихся шагов. В темноте она нащупала койку, села, скрестив на груди руки. Ничего, скоро свет дадут, надо лишь немножко потерпеть. Ей не привыкать. Скоро в «аппендикс» заглянет кто-нибудь из полицейских. Должны же они проверить, как она тут. А она боится. Признаваться в этом тяжело, но страх темноты – еще одна ее фобия. Не самая большая, но все же.