"Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Но ты знаешь, ты что-то скрываешь. Допросить тебя под гипнозом? Или впрыснуть сыворотку правды? А?
– Я покончу с собой, – заявил Табий с твердостью. – В тот же миг перережу себе вены.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза – юный патриций и старый плебей. Будто мерились силой.
– Ты участвуешь в заговоре “очистителей”? – усмехнулся Корвин. Нет, сам он ни секунды так не думал, но это был единственный шанс заставить Табия признаться.
Тот бухнулся на колени, схватил руку Марка и стал целовать.
– Всегда, каждую минуту, каждую секунду предан вам… клянусь нашим Лацием… Но сказать ничего не могу. Хоть убейте… Вы сами не знаете, о чем просите.
– Иди! – устало махнул рукой Марк. – Но знай, любую тайну я разгадаю. Он
“Ты делаешь что-то не то”, – шепнул голос.
“Я делаю что-то не то, – согласился Марк. – Веду себя некрасиво и подло. Потому что устал. Потому что страшусь…”
“Опомнись! Подлости нет оправдания!”
“Я уже опомнился… И понял, где ошибался. Я действовал неверно, глупец…”
Да, ответ лежал на поверхности. Марк искал преступника как группу лиц, как банду, шайку. А между тем эта секта планировала в случае успеха захватить власть на всей планете. Но переворот возможен лишь в том случае, если большинство жителей поддержит сектантов. То есть любой плебей – потенциальный участник заговора. И пусть секта – сугубо законспирированное предприятие, среди непосвященных участники заговора должны были готовить почву. Исподволь, намеками, неясными слухами, а порой и напрямую, вербуя новых членов… Профессиональные коллегии – вот где о секте должны постоянно вестись разговоры. Коллегия строителей кораблей и коллегия строителей домов, коллегия виноградарей и виноделов, коллегия текстильщиков и коллегия башмачников, коллегия видеомейкеров и коллегия вигилов… Сколько их всего? Даже в памяти патриция не сразу всплывет полный список. Но каждая коллегия имеет свое здание, свои счета, портал в галанете. Пирушки в дни праздников, поминальные обеды в день похорон, свои знамена и гербы. И – главное – повсюду записывающие устройства, как и во всех общественных местах. Но как среди не потока – океана информации – найти отдельные фразы и намеки, которые могут послужить ключом к раскрытию тайны?
Марк поднялся и отправился к Лери. Постучал в дверь ее комнаты.
– Я сплю, – отозвалась девушка.
– Уже нет.
Марк толкнул дверь. Лери еще не ложилась. Сидела за столом, перед ней мелькали голограммы, извлеченные из галанета.
– Ответь на один вопрос, только быстро, – потребовал Марк. – Какое слово должно мелькать чаще всего в разговорах наших сектантов с людьми посторонними, но заинтересованными. То есть с плебеями…
– Равенство, – не задумываясь, отвечала Лери.
– Ты молодчина! – Марк поцеловал темные завитки на ее затылке. – Кстати, что за грохот я слышал в макетке? Андроиды передрались меж собой?
– Друз разбирает “Триария”.
– Почему не у себя дома, а у нас?
– Он сказал, что должен быть постоянно подле и охранять меня. Кстати, он перепрограммировал защитную систему. Клянется, что ни один сектант проникнуть в усадьбу не сможет.
– Он у нас гений…
– Не сомневаюсь, – без тени иронии отвечала Лери.
– Тогда пусть поможет тебе отладить программу на поиск среди миллионов записей этого самого “равенства”. Сейчас же по защищенной линии затребуй все, что записано в зданиях профессиональных коллегий. Особое внимание – на Коллегию транспортников и Коллегию программеров. Не забудь создателей головидео. Медиков не стоит проверять: среди них есть и плебеи, и патриции, но корпоративная солидарность для них выше сословной. Историков и виноделов не трогай – среди них меньше половины плебеев. И потом… виноделы не любят слово “равенство”.
Марк направился к себе в комнату, скачал по защищенному каналу последние данные расследования. Пришли результаты посмертного сканирования и вскрытия юного Фабия. Нет сомнения: сигнальный чип был нейтрализован военным излучателем большой мощности. Нейтрализован сразу после похищения, а потом на всякий случай извлечен. Все, как предполагал Главк.
Глава II
Сулла
– Народные трибуны заявили, что не воспользуются правом вето, если сенат приговорит членов секты к абсолютной смерти, – сообщил
Флакк последнюю новость Марку.Корвин пил кофе на террасе. Он успел принять душ и переодеться до прибытия военного трибуна.
– Ты завтракал?
– Уже…
– Как жена?
– Держится.
– Безвозвратная смерть – это когда любой генетический материал уничтожается. Значит, народные трибуны на нашей стороне?
– Никому сейчас не нужна свара плебеев с патрициями. Отношения с давним союзником Китежем висят буквально на волоске. Если война? Я говорил с легионерами. Они понимают, что к чему. Да мне кажется, все понимают… Но два десятка идиотов могут погубить целую планету.
– В том-то и дело. Десять… или двадцать… или сотня… А что делать остальным? Убить сотню? Или погибнуть самим? Ответ прост. Задача не проста: найти именно сектантов, а не первых попавшихся подозреваемых. – Корвин, обжигаясь, допил кофе и отодвинул чашку. – Но почему сейчас? Если я отвечу на этот вопрос, то, возможно, найду “очистителей”. Кстати, я могу допросить народных трибунов?
– В любую минуту. Вызвать их?
– Нет… – покачал головой Марк. – Сейчас мы отправляемся на похороны. Патриции должны быть вместе.
Он передернул плечами – показалось, что кто-то холодной ладонью провел от затылка к крестцу.
“Я помню десятки жизней, сотни безумных влюбленностей, не меньше рождений. Я столько раз рождался! Но ни разу не умирал. Я боюсь смерти. Говорят, этот страх проходит сам собой. После рождения сына. Но тогда… страх возвращается, если сын умирает… Так?”
Голос ему не ответил.
На террасе появилась Лери в белом платье, закутанная в белую паллу. Она тоже отправлялась на похороны.
– Я нашла, – шепнула брату, и вложила в его ладонь инфокапсулу. – Она уже в коконе.
– Спасибо, что предупредила.
В Древнем Риме усопшим отводили места вдоль дорог. Чтобы путник читал имена, выбитые на камнях, и поминал усопших. На Лации подобное ухищрение оказалось бесполезным – кто сумеет прочесть имя, проносясь над дорогой во флайере или скутере? Так что лацийские кладбища были схожи с жальниками других планет… Но не во всем. Да, здесь было то же, что и всюду: зеленая трава, каменные надгробия или мраморные гробницы – хранилища погребальных урн для многих поколений. Перед каждой плитой – цветущий куст вечных роз или сиреневых гортензий. Можжевельник вдоль узких дорожек. Тишина. Особенная. Кладбищенская. И вдруг… ее прерывают детские крики и смех, несется над могилами визг вопящих от восторга детей. Там за оградой луна-парк, аттракционы – падение без парашюта на астероид, выход в космос, встреча с гидрой… там искреннее и беззаветное веселье. Живые делятся радостью с мертвыми. Усопшие слышат, как веселятся живые, как им хорошо на самой лучшей планете в Галактике, и им уже не так скучно лежать под сводами склепов.
Так было всегда. Прежде. Но не теперь. Не сегодня. Потому что каждый, пришедший в этот день на кладбище, сознавал, что в скорбной процессии идут только патриции. А там, за стеной, веселятся, кричат от притворного ужаса, галдят – плебеи. Кто из патрициев осмелится пойти в Луна-парк в день, когда под мраморную плиту опускают урну с прахом последнего Фабия Максима.
Сенатор, с белым, будто присыпанным мукой, лицом, с красными опухшими веками, стоял несколько в стороне. Хоронили его племянника. Надежду его рода. Когда хоронят старика, человека пожившего и достигшего определенных высот, скорбеть и убиваться почти неприлично. Человек выполнил свою миссию; пусть молодые гордятся, пусть потомки помнят… О чем сожалеть, когда перед погребальными носилками несут награды и парадное облачение, военный мундир и список свершений. А за носилками идут сыновья и дочери, внуки, и – если повезет – целый выводок правнуков. Похоронный обряд – всего лишь подведение итога. Другое дело, когда погибает юноша или ребенок. Он ничего ничего не оставил – ни дел, ни потомства. Горе, трагедия и позор. В древности такие похороны проводились тайно, несчастные родители скрывали потерю и сами скрывались от дневного света.