"Фантастика 2025-43". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
— Челядинка… А на посад-то тебя выпускают?
— А что же нет-то? — обиженно отозвалась девушка. — Я и на торжище хожу, и припасы все покупаю. Тимофей, управитель, мне верит, как родной!
— Тогда помоги, если хочешь… — узник подскочил к самой решетке, зашептал истово: — Верь — не верь, не разбойник, не тать я. Обманом все! Хозяин мой, Никита Петрович, однодворец, помещик с шугозерских земель…
— С шугозерских, говоришь? — недоверчиво покачала головою Настена. — Далече.
— Да ты выслушай! Он на Романицкой сейчас… Коли будет время — так скажи, где я. И все.
— И все, — девчонка хмыкнула. — Ишь
— Не хочешь, как хочешь, — сверкнул очами отрок. — Не очень-то я тебя и прошу.
Тут девчонка снова обиделась. Повела плечом:
— Паду-у-умаешь! Тебе помогать — надо больно.
— Как знаешь. Чего встала тогда?
Не на шутку разозлясь, челядинка уже хотела и поругаться, мол, где хочет, там и стоит, она, чай, у себя дома, в отличие от некоторых! Настена уже и рот раскрыла, да вдруг спохватилась — правильно ведь парень-то говорит. Стоит тут, росомаха, языком треплет. А боярин-то… ага!
Не забыв про баклагу, девчонка опрометью бросилась прочь. Заперла подклеть на замок, выскочила на заднедворье:
— Тимофей! На вот, ключи…
— Ага. Как боярин-то?
— Да так… — Настена покусала губы. — Ладно, побегу я.
— Беги…
Белкой взметнувшись на высокое крыльцо, девчонка на цыпочках подобралась к горнице и отворила дверь…
Могучий богатырский храп сотрясал все вокруг! Раскинув руки и ноги, боярин Анкудей Иванович Хомякин спал, почивал безмятежно и радостно, как младенец. Рядом, на ложе, валялась плеть.
— Ну, и слава богу.
Перекрестившись, Настена хозяйственно повесила плеть на вбитый в стену гвоздик, уселась на лавку перед окном и, подперев щеку рукой, вздохнула. Вроде бы Тимофей сказывал, гостюшка на дальнюю свою вотчину завтра собравшись. Завтра. Еще ночку бы продержаться… Ничего! Водка-то нынче есть.
Проспав почти до самого вечера, Хомякин проснулся на удивление бодрым и тотчас же приказал запрягать лошадей — ехать в Успенский собор, к вечерне. Все на усадьбе засуетились, забегали — было не до Настены. Да и сама-то дева бегала и суетилась вместе со всеми, хотя ничего толкового сейчас и не делала — как и подавляющее большинство слуг. Просто нужно было бегать, суетиться, изображая бурную деятельность — чтоб все видели, челядинка не зря свой хлеб есть. Все в трудах, аки пчелочка, присесть лишний раз некогда.
Так вот все и носились, покуда боярин Хомякин не отъехал вместе со своей свитою. А как отъехал, так и расслабились все. Кто на лавках прикорнул, кто где, а парубки младые — холопы — прямо на траве разлеглись кверху пузом, на солнышке брюхо грели. Ленились все, благо управитель тоже с гостем отправился.
Прилегла и Настена в своем закутке за печкою. Покуда боярин отстоит вечерню, пока с Иосифом-епископом посудачит, потом — пир… так, глядишь, и обойдется! Не очень-то уютно, когда плетью по спине. Больновато как-то. Лучше б без плети, ага.
Ворочалась, ворочалась дева — так и не уснула, не задремала. Спина саднила — не полежишь, на боку жестковато как-то… Плюнула Настена да пошла на двор. Там, где парубки, под старой березой уселась, вытянула ноги — хорошо! Солнышко пригревает, травка мягкая ласково пятки щекочет, птички поют…
— Настена, придешь завтра на сеновал? — подмигнув сотоварищам, подал глас кто-то из парней. Проснулся,
ага!Челядинка хмыкнула:
— Охальник! Вот я Тимофею скажу.
Парнишка испуганно вздрогнул:
— Что ты, что ты, Настенушка! Я ж шуткую, ага.
Про то, что Настена с управителем во грехе жила — на усадьбе не то чтобы точно знали, но догадывались, догадывались, чего уж. Догадывались и боялись! А не боялись бы, так давно б взяли Настену в толоки, заманили на сеновал и там… все разом, по очереди. Как вон Танюху… и Марфу… А что? Сироты, холопки — заступиться некому.
Настену-то вот боялись. Поглядывали, облизывались, но — ни-ни. Страшно!
Боярин вернулся на удивление быстро. Вроде бы только что на колокольне к вечерне благовестили, а вот уже и послышались, раздались за воротами лошадиное ржание, голоса…
Настена, не будь дурой, растолкала парней — предупредить; зачем на пустом месте лишних врагов наживать?
— Эй, просыпайтесь! Да подымайтесь же, дурни! Отворяйте ворота, живо. Хозяева вернулись, ага!
Вскочив на ноги, холопы опрометью бросились к воротам. Успели вовремя! Слуги как раз помогали боярину выбираться из возка, бестолково суетясь и без устали славословя. Спешился, спрыгнул с коня и Тимофей, а за ним — и Акинфий, тиун с Шугозерья. Сутулый, редкозубый, страшный, с вечной сальной улыбочкой, он тоже не упускал случая шлепнуть Настену или там ущипнуть за разные сладкие места. Тот еще черт, ага!
Правда, нынче не подходил — боялся. Страх, он с человеческой-то сволочью много чего хорошего делает. Только в узде и держит. И не важно, перед кем страх — перед Господом или перед хозяйской плетью. Важно, чтоб был. А ежели страха нету — все, пиши пропало. Сволочь людская сама себя в узде держать не может… да и не хочет, сказать по правде-то.
Не поднимаясь в хоромы, Хомякин сбросил шубу и ферязь на руки подскочившим холопам и быстрым шагом прошествовал к дальнему амбару, где была устроена пыточная. Все, как полагается — дыба, огонь, плети и даже щипчики рвать ногти, да крюки — вытаскивать-тянуть жилы. Туда-то, по приказу боярина, и притащили узника, того самого отрока, с кем не так давно болтала любопытница Настена.
Окромя Анкудея Ивановича, позван бы в амбарец и здоровущий Михейко-палач, и Тимофей-управитель. А еще проскользнул монастырский служка с пером и бумагами. Показания, стало быть, записывать.
Через какое-то время сквозь неплотно прикрытую дверь послышались звуки ударов и жалобные крики. Судя по всему, палач — кат — изгалялся от души! Хотя, может, и не палач — боярин Хомякин плеть и сам жаловал, и управлялся с нею неплохо, в охотку и даже, можно сказать, с радостью.
Да уж… Проходя мимо, Настена невольно поежилась — спина-то еще саднила, помнила господскую ласку.
Вот снова раздался крик… Девчонка закусила губу — незнакомого отрока ей было почему-то жалко. Хоть тот, верно, и тать. Не зря же его имали? Не-е… не похож на тятя… нет.
Вообще-то, не было у юной красотки челядинки у амбаров никакого дела. Просто так там ошивалась — любопытничала. И дрожала… жалко было, ага.
Вот снова крик — истошный!
— Все, все скажу! Не могу больше… не бейте… Христом-богом прошу.
— Это мы еще с тебя жилы тащить не начали, — узнала Настена хрипловатый голос боярина. — Но ежели запираться будешь — зачнем.