"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
— Что только не оставляют люди в бане, Коста. Просят постирать или забывают в кабинке, потом не возвращаются. Вещи копятся — причём, на любой цвет и вкус. Все пропарено и отглажено, никаких вшей и прочих паразитов, пахнет лавандой или мелиссой. Как бы ты хотел выглядеть: богатым купцом, чиновником визиря, работником мастерской или продавцом бузы? Я любой вид тебе придам, только скажи.
— Давай я буду балканцем, который прибыл в столицу на заработки.
— Православный босниец сойдет?
— Идеально!
— Тогда нам нужны: обычные подштанники, белая рубашка, штаны, на ноги опанки с загнутыми носами, на голову — плоская феска, бордовый
Я отрицательно покачал головой, не скрывая своего удивления быстротой и качеством выбора новых нарядов.
— Даже не буду ничего примерять. Не хочу одежду пачкать. И уверен, ты все точно на меня подобрал. Сразу видно профессионала!
Константин довольно погладил свои роскошные усы.
— Тогда к цирюльнику?
— К нему в первую очередь, а потом мыться, греться и массаж! О, как же я его жду!
Через полчаса я, бритый налысо, с аккуратно обработанной квасцовым камнем раной на голове, с восторгом окатывал себя теплой водой, а Константин все с той же добродушной улыбкой, держал мои вещи. Потом он подозвал мускулистого мойщика-массажиста и с его помощью устроил меня на краю мраморной плиты с подогревом. Мойщик снял с меня деревянные шлёпанцы и начал медленно растирать меня желтой пемзой, нажимая на колени. Мой верный теллак в это время разводил в бадье белую глину.
— Эта глина из Алеппо, Коста, настояна на цветочной воде. Натрем тебя, запахнешь, как роза!
Мойщик нанес эту смесь на мои тело, ноги и голову и попросил подождать четверть часа. Когда глина была смыта, процедура еще раз повторилась, а после Константин лично дважды намылил мне голову, обходя подсохшую рану. Затем хорошенько протер меня банной мочалкой.
— Эта мочалка называется кесе. На деле, этот тот же кисет для табака, который придумали европейцы. Но мы приспособили его для другого.
Когда я был отмыт мылом с помощью мягкой губки из Туниса, теллак и мойщик сняли с меня мокрый пештемаль, обернули полотенцами, подхватили под руки и осторожно повели в общее помещение с плоскими диванами для отдыха вокруг небольшого мраморного фонтанчика. Константин ненадолго отлучился и вскоре поднес мне медную тарелку с пятью яблоками и маленьким ножом со слегка искривленным лезвием.
Но сил у меня больше не было. Почти бессонная ночь и мои приключения настолько меня вымотали, что я привалился на софу и мгновенно отключился.
Стоило мне открыть глаза, Константин был тут как тут.
— Продолжим? Тебя еще массаж ждет.
Отказываться я не стал. Наоборот, после сна силы будто вернулись.
Мы зашли в парильное отделение. По краю большой мраморной плиты устроились люди, не решаясь продвинуться к центру. Там было самое жаркое место. Видимо, именно туда поступал пар по скрытым каналам от котлов, нагреваемых печами.
Константин постелил полотенце на плиту, подложил в изголовье перевернутую миску для обливания, чтобы было куда пристроить голову, и помог мне расположиться. Сам же присел напротив в приватной кабине для мытья около красивого мраморного умывальника с двумя бронзовыми кранами.
Когда он посчитал, что я прогрелся достаточно, он снова позвал мойщика. В этот раз за меня взялись основательнее. Мойщик развел мыло в шайке, зачерпнул пену тканой наволочкой,
надул ее, как шар, и покрыл все мое тело этим раствором. Как следует снова меня протерев с помощью кесе и предъявив мне содранные катышки ороговевшей кожи, он принялся меня мять, крутить и даже топтать коленями. Я лишь стонал, улетая в райские кущи.Почти без сил я переместился в помывочную. Краны в виде головы верблюда давали лишь холодную или горячую воду. Следовало ее смешивать в выданной мне чаше до желаемой температуры и окатывать себя с головы. Подобная процедура была сродни медитации: наполнить, облиться, кайфануть; наполнить, облиться, кайфануть; наполнить…
Я сидел и разглядывал внутреннее убранство большого зала. Мысли замедлились и текли плавно и неторопливо, как широкая река. Созерцания было достаточно в этом полном неги состоянии. Я любовался игрой теней, которую создавали в полутемном зале бледные лучи света. Они проникали внутрь сквозь звезды, прорезанные в куполе. Потемневшие стены с поврежденными водными потоками мраморными плитами, раскрошившиеся канелюры колонн и их треснувшие капители, не устоявшие под напором безжалостного времени, следы копоти от старых пожаров на потолке — все дышало глубокой древностью в здании, которое стояло почти полтысячелетия, и было так не похоже на сверкающие полированным мрамором и яркими светильниками современные хамамы в отелях.
— Этими банями, как и Парфеноном, стоит любоваться издали, но никак не сидеть внутри, ожидая, пока кусок штукатурки свалится тебе на голову. Не понимаю я Дэвида Уркварта, загнавшего нас сюда. Это его увлечение турецкими банями, его маниакальное желание устроить их в Лондоне — все это чуждо сердцу англичанина, не понимающего, зачем так часто мыться[3]. Но не скрою, в этой старине есть нечто притягательное.
Это замечание на английском настолько оказалось созвучно моим мыслям, что я невольно прислушался в беседе двух англичан с характерными лошадиными лицами.
— Стюарт! Снаружи тебя ждет еще большее разочарование: вся роскошь Востока спрятана от глаз публики внутри любого зажиточного дома или дворца. И знаешь почему?
— Почему же?
— Жестокость и деспотизм турок вынуждает богачей прятать накопленные богатства, совершенно лишая их честолюбия и стремления к развитию. В этом есть коренное отличие их цивилизации от нашей. И наше превосходство. Здесь, в Стамбуле, это чувствуется на каждом углу, и немудрено, что вся крупная торговля сосредоточена в руках иностранцев.
— Прошу прощения, сэры! — обратился я к англичанам. — Извиняюсь, что прервал ваш разговор. Но меня удивило, что вы называете Константинополь Стамбулом.
— Не стоит извиняться! Мистер…?
— Коста Варвакис, сэр! — я тут же представился.
— А, так вы грек! Это заметно по вашему кресту, — заявил приметливый англичанин и представился. — Мистер Джонс, мистер Стюарт, к вашим услугам.
Он исполнил элегантный жест рукой, словно снимал шляпу в знак знакомства.
— В Европе, мистер Варвакис, принято называть столицу султана, как ее назвал его славный предок Мехмед II 400 лет назад. Лишь русские варвары до сих пор зовут этот великий город Константинополем и даже городом царей, будто имеют на него право. Я знаю, что здесь принято говорить Константинийе, но уверен, что данное недоразумение будет рано или поздно исправлено. Быть может, вам, как греку, это слышать неприятно, но уверен, вы простите англичанина, представляющего страну, подарившую Греции независимость.