"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-28

Я отложил чашку. Вышел из комнаты. Речи быть не могло, даже при моей ныне объявившейся храбрости и бесшабашности — переться к ней через запретный двор, напрямую. Между понятиями «храбрость», «бесшабашность» и «глупость» — пропасть. Не надо сигать в эту пропасть.

Поэтому я быстрым шагом вышел на улицу, обошел хан. Черной фески не было. Ну и хорошо! Не до него сейчас.

И другому порадовался. Стена хана выходила в своеобразный тупик или пустырь. Если тут и появляются аборигены или заплутавшие «туристы», то, наверняка, в час по чайной ложке. Встал напротив стены женской части. Хорошо было то, что её окно по моим подсчетам, оказалось угловым. Плохо то, что никакой возможности добраться до этого окна отсюда не было.

Был бы у меня напарник, которому можно встать на плечи, забрался бы без проблем. Или по лестнице… Но не затаскивать же ее потом в комнату?! Потому что, даже при относительной безлюдности, оставлять её снаружи — все равно, что огласить на весь город свой преступный замысел.

Посмотрел вверх.

«Хм… Может быть. Может быть…» — задумался я про крышу здания.

«Она плоская. Я, конечно, не альпинист ни разу. (Хотя после похода в цистерну поясом начинающего скалолаза-дыролаза меня можно было бы наградить…). Но вон те углубления в стене (слава Богу, о ремонтах тут особо не заботятся) сгодятся!»

Я мысленно прочертил свой путь.

«Уцепиться за козырек, правая нога вниз, вон в тот разлом. Чуть спуститься, левой рукой — вон в ту дырку, а правой — в соседнюю. И тут же левую ногу вон туда. Чуть широковато, но не шпагат. Осилю. Потом правую руку… Нет, опять левую, та дыра ближе. Потом правая нога… Потом… Да! Должно получиться! Нет, нет, Коста, обязательно получится! Кстати, наверх забраться от окна — еще проще! Не стоит забывать об отступлении!»

Побежал обратно в хан, где без проблем поднялся по лестнице на крышу. Ее «украшали» небольшие гладкие купола, словно куличики в песочнице, короткие трубы, одетые в камень, и непонятно каким чудом проросшая трава.

Выглянул за козырек. Никого. Огляделся. Никого не было и на подходе.

«Ну, с Богом!»

Полез. Как я не был сосредоточен на своих движениях, все-таки, не удержался, мысленно похвалил себя за то, что прежде, чем броситься на покорение вершины, прочертил маршрут, крепко стоя на земле. Теперь ноги, поочередно болтаясь, цеплялись за нужные углубления в стене, руки повторяли тот же трюк. Удивляло еще и то, что, делая это как можно быстрее, я, несмотря и на явную опасность совершаемого, и на солидное количество выпитой ракии, и на большую дозу ежесекундно впрыскиваемого адреналина, оставался на редкость трезвым и хладнокровным.

Вот и окно. Выдохнул. Прижался к стене. Еще раз вспомнил место, где она остановилась напротив своей двери, соотнес со своим нынешним положением человека-паука. Нет, не ошибся. Ну, тогда, вперед!

Тихо постучал в окно.

Она подбежала сразу. Будто знала. Нет, точно знала! Потому что совсем не испугалась. Не вскрикнула, а только засмеялась. Сразу открыла окно и отошла в сторону, давая мне возможность спрыгнуть в ее покои. Она тут же бросилась в мою сторону, обошла меня, закрыла окно. Обернулась.

— Значит, ты не боишься чумы? — улыбалась.

О! Этот голос!

— Нет. С тобой мне ничего не страшно! — я никак не мог справиться с дыханием.

Спуск по стене основательно его сбил. Но теперь частота дыхания зашкаливала из-за неё. Она стояла напротив, в одном лишь (так хотелось думать) халате, чуть распахнутом сверху, и обнажавшем ложбинку между грудей.

«Да! Большая, тяжелая, но не огромная! — убедился я. — Вот был бы номер, если бы под балахоном скрывалась бы толстуха! Да, не соврали мне ее глаза!»

— Как тебя зовут?

— Коста.

— Ты грек? — удивилась.

— Да.

— Я подумала, что босниец, судя по твоей одежде.

— Так вышло.

— А я боснийка.

— А как тебя зовут?

— Малика.

И тут она сделала первый небольшой шажок ко мне.

— Знаешь, что означает мое имя? — еще один шажок.

— Нннет… — куда исчезло все мое хладнокровие и вся моя «трезвость»?!

— Оно означает «царица»! — стояла уже напротив.

— В первый раз вижу женщину, чье имя так совпадает с её образом! — все-таки не совсем растерялся, мог еще выдать нужный комплимент, который и вовсе не был комплиментом, а был чистой правдой.

Ей понравилось. Улыбнулась.

— И что же, — протянула руку, положила мне на грудь. Я задрожал, — заставило тебя так рисковать, чтобы попасть сюда?

— Милости прошу у царицы, — сглотнул слюну.

— Какой? — Прижалась к щеке, шепнув на ухо.

И уже говорила тем тембром голоса, который сразу же сводит мужчин с ума.

— От тебя любая милость…

Не дала договорить. Её губы накрыли мои. Поцелуй не был долгим. Дождалась, когда я ответил, и тут же оторвалась от меня так, что я вынужден был по инерции вытянуть голову вперед, как теленок в поиске вымени.

— … счастье, — договорил!

Наконец, взял инициативу в свои руки. Крепко обхватил её, прижал к себе. Этот поцелуй был уже долгим-долгим. Она закрыла свои глаза. Я не закрывал. Поцелуй был настолько долгим, что наши руки начали взаимное движение. Я пробрался сквозь халат к её телу. Да, голая! Её руки уже спустились вниз…

И тут я «с гибельным восторгом» понял, что сейчас случится и что я уже не в силах буду остановить, в тот момент, когда ее рука скользнула чуть ниже живота…

Ниже живота все уже было в полной боевой готовности. Настолько полной, что, обнаружив это, она на мгновение открыла глаза, выразив и удивление, и смех… А в следующие секунды меня затрясло…

Меня словно знобило. Она засмеялась. Но это не был издевательский смех. Это был радостный смех женщины, только что получившей, может быть, самое убедительное доказательство её неотразимости, её выдающихся, поистине царственных возможностей. Она прижала меня к себе и теперь нежно гладила по спине, успокаивая. А я в этот момент с не меньшим восторгом понимал, что не испытываю ни стыда, ни позора в тот момент, когда и стыд, и позор испытали бы абсолютно все мужчины на свете после подобного фиаско. Я не оправдывал себя дичайшей напряженностью предыдущих дней, выпитой ракией, экстремальностью ситуации. Мне было плевать. Я испытал наслаждение такого уровня, что все остальное уже не имело значения. И я точно понимал в эти секунды, что и она не считает случившееся позором.

Я, наконец, успокоился. Она это почувствовала.

— Это хорошо! — сказала вдруг.

— Что ж хорошего?! — усмехнулся я.

— Ты чувствуешь себя виноватым, а, значит, теперь будешь очень стараться…

Она оторвалась от меня, пошла к кровати, на ходу сбрасывая халат. Дала мгновение, чтобы я полюбовался. Повернула голову, одновременно укладываясь на матрасы, служившие кроватью.

— И теперь тебя хватит надолго! — она уже легла и повернулась на спину.

Рукой взяла приготовленный шелковый платок, завязала себе глаза.