"Фантастика 2025-52". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Пора бы убираться под броню, — прошептал Матусевич, злобно поглядывая на сидящего в кресле Витгефта. Если тот не хочет жить, его воля, но ведь под смерть других подводит этот несостоявшийся протестантский пастор (как-то произнес Вильгельм Карлович, что в юности мечтал стать проповедником), а всем жить охота. В животе забурчало, будто приступ накатил — адмирал поморщился, непроизвольно отошел в сторону, испугался, что конфуз выйдет, еще примут за приступ «медвежьей болезни». И как-то оказался за спинами сигнальщиков, неожиданно для самого себя, будто ноги сами по себе двинулись, отойдя к броневой плите. Поднес к глазам бинокль, прижал окуляры, пытаясь рассмотреть японские корабли.
И тут над головой мощно ухнуло — в фок-мачту угодил снаряд, причем в двенадцать дюймов, никак не меньше, это Матусевич успел осознать краешком мозга, прежде чем чудовищный жар опалил лицо. Николай Александрович рухнул на палубу, будто его чьи-то мощные руки толкнули в спину, на него сверху повалился матрос,
Роковое попадание в фок-мачту «Цесаревича», в результате которого погиб контр-адмирал Витгефт. На заднем плане виден возглавляющий отряд русских крейсеров пятитрубный «Аскольд»…
Глава 5
— Ваше превосходительство, вы не ранены?! Николай Александрович, как вы себя чувствуете? Боже, да адмирал весь в крови!
Сознания Матусевич не потерял — подбородок и правая щека буквально «горели», их жгло, а вот глаза все прекрасно видели. Спас их бинокль, который во время разрыва он смотрел, и непонятно куда девшийся. Побаливало предплечье, но и только, а в голове стоял сплошной бедлам — мысли путались. И к своему дикому удивлению Николай Александрович ощутил раздвоение сознания — довелось как-то говорить с врачом, и тот ему множество всякого поведал о подобных случаях. Но самым страшным являлось то, что вот эти вторые мысли являлись «чужими», именно так — чужими, потому что в них такое творилось, чего сам адмирал просто не знал, даже в голову никогда не приходило, даже когда крепко «принимал за воротник».
Странно, но он сейчас знал, действительно знал, чем вскоре окончится не только этот бой, но и война с японцами, злополучная, позорная по своим итогам для державы, которую сам считал по настоящему «великой». Однако моментально пришло осознание, что потом можно будет гадать, откуда ему «привалило такое счастье», как сказал бы любой классик литературы, сейчас же ему крайне необходимо этим знанием незамедлительно воспользоваться, пока не упущено время. Контузия это или нет, можно будет потом поразмышлять на этот счет за стаканом коньяка, сейчас же выбираться из «глубокой задницы», в которой оказалась и его эскадра, и весь флот с армией, и в конечном итоге, вся Российская империя от края до края.
Мысль была настолькочужая, что адмирал непроизвольно сглотнул, но тут окончательно пришел в себя, когда его чьи-то руки рывком подняли с покачивающегося и дрожащего под спиной настила. Он увидел флагманского артиллерийского офицера лейтенанта Кетлинского, и двух матросов, которые его подняли и поставили на сгибающиеся в коленках ноги, поддерживая под локти и ощупывая изодранный в лохмотья китель.
— Не надо вести… в лазарет… Вроде я уцелел — отведите в рубку, мне нужно командовать эскадрой… Бой продолжается…
Его услышали, рывком поволокли, и спустя минуту адмирал оказался в боевой рубке, за толстенной десятидюймовой броней. Машинально посмотрел на широкие амбразуры, заделанные в Порт-Артуре всяким хламом, а потому их вынесет при прямом попадании, которое вскоре последует. И тогда всем собравшимся здесь наступит полнаяхана, хотя выживут многие, но самому броненосцу перебьет цепи штурвала, «Цесаревич» с повернутым рулем выкатится из строя, начнет крутиться на месте, как собачонка, пытающаяся укусить себя за хвост. Этот маневр попытаются повторить идущие за флагманом корабли, в результате вся эскадра собьется в кучу, и японцы ее начнут избивать, как тех самых библейских младенцев.
«А нужно такое» — задав самому себе этот вопрос, Матусевич непроизвольно вздрогнул, и, посмотрев на командира броненосца, капитана 1-го ранга Иванова (каковых на русском флоте во все времена хватало), негромко произнес, отдавая свой первый приказ:
— Николай Михайлович — курс на румб левее, нужно разорвать дистанцию, у японцев ведь погреба не бездонные. И необходимо совершить перестроение, а для этого нужна оперативная пауза…
Осекся — последние два слова вырвались непроизвольно, они были ему не свойственны — видимо, контузию все же получил. В голове кавардак, мешанина из мыслей и понять где свои из них, а где чужие пока невозможно, все наслаивалось друг на друга. Неожиданно в голову пришло озарение, другого он просто
не мог представить — и Матусевич коротко попросил, чувствуя, что броненосец плавно начинает отворачивать от неприятельской колонны, увеличивая дистанцию:— Принесите мне новый китель, а то, как нищий в рубище стою, словно на паперти подаяние прося.
Шутка вышла немного натянутой, но стоявшие в рубке офицеры улыбнулись — все поняли, что обычно жизнерадостный и деятельный адмирал пришел в себя. И тут по броне жахнул разрыв — ощущение такое, будто находясь внутри колокола, попали под удар била — звон пошел такой, что оглохли. А вот Матусевичу поплохело разом — теперь он понял, что случилось то, что должно было произойти, и команду он отдал вовремя, на минуту раньше, и ее уже приняли к исполнению. Дистанция оказалась разорванной на десятки метров от «прежней», и руль уже выпрямили и двенадцатидюймовый снаряд попал не под амбразуры, а в основание броневой «коробки». Но и этого хватило, чтобы импровизированная защита частично «осыпалась» от мощного сотрясения взрыва. Но жар от шимозы только «облизал» стенки, и ядовитые газы от горения не проникли вовнутрь. И теперь Николай Александрович полностью уверился в том, что все произошедшее с ним пойдет во благо, а потому изрядно взбодрился, повеселел, и сделал то, что давно хотел. Извлек из кармана брюк серебряный портсигар, достал папиросу, вот только пальцы сами непроизвольно смяли картонный мундштук совсем не так, как он это делал в обыденности. Искренне удивился, но решил не обращать внимания — кто-то из офицеров поднес зажженную спичку, и адмирал закурил, дорвавшись наконец до табака и реализуя только ему данную привилегию, традиции на русском флоте соблюдали свято, со времен Петра Великого. И тут принесли из каюты свежий китель с рубашкой, но сразу надевать не стали — на предплечье оказалась рана от маленького осколка, вернее глубокая кровоточащая царапина, а еще одна на руке. Пришедший фельдшер перевязал, обтерев кожу от крови мокрым тампоном, от которого исходил явственный запах спирта. Затем на подбородок, лоб и щеку наложили пахучую мазь от ожогов, пахло от нее противно, но табачный дым «аромат» заглушал.
Наскоро перебинтовав адмирала, особенно обмотав голову, в результате чего зрелище стало не для слабонервных, на него надели белоснежную рубашку, потом китель, перетянули поясом с кортиком — «золотое оружие» никогда в бою не снимается. Подвесив руку на перевязь, Матусевич почувствовал себя карикатурной персоной, но все мысли сейчас были заняты войной, и он повернулся к флаг-арту Кетлинскому:
— Казимир Филиппович, вы предлагали вести наступление на противника строем фронта, но сейчас нам нужно разорвать дистанцию, потому будем отступать. Так что Хейхатиро Того придется или стрелять по нам с дальней дистанции, что можно перетерпеть, либо совершить маневр обхода, на что ему потребуется не меньше часа — этого времени нам вполне хватит. Так что поднять сигналы к повороту, надеюсь, командиры броненосцев не оплошают. Потом совершим прорыв — хотя время для него потеряно, я имею в виду для броненосцев, что сильно уступают вражеским кораблям в скорости. Да, на «Пересвете» сбиты стеньги — князю следует перебраться со штабом на «Победу» — этот корабль почти не понес ущерба, как мне кажется.
— Так точно, ваше превосходительство — в броненосец было только несколько попаданий шестидюймовыми снарядами, — ответил кто-то из офицеров, в то время как другие недоумевали отданным приказом. Все прекрасно знали, что Матусевич был ярым сторонником прорыва, а тут стал противником, по крайней мере, упомянув про «тихоходные» броненосцы, а таких было не меньше половины. А то и больше, если приплюсовать «Цесаревич», на котором в одной из труб зияла огромная пробоина от разрыва и качалась фок-мачта — стоит увеличить ход и она просто свалится.
— Как бы от них избавится половчее, и чтобы ничего толком не поняли, — пробормотал себе под нос Николай Александрович, стараясь чтобы его никто не услышал. Пришедшую в голову мысль он посчитал поначалу сумасшедшей, но сейчас, после короткого обдумывания, счел ее правильной. Оставалось только так «поставить блюдо», чтобы все те, для кого оно предназначено, «съели», не заподозрив подвоха.
— Перед рассветом первого августа в Цусимском проливе на траверзе острова Ульсан эскадру будут поджидать владивостокские крейсера. Но это чревато для них боем с эскадрой Камимуры, у которого четыре более сильных корабля, от которых «Рюрик» просто не сможет уйти и неизбежно будет потоплен. Но мы не сможем дойти туда со всеми броненосцами, теперь это стало очевидно — нужна скорость, а ее нет. Надо найти нетривиальное решение, господа, при котором уже сам Камимура окажется в опасности, а мы увлечем за собой японские броненосцы к Порт-Артуру. На мой взгляд, следует отправить в прорыв только броненосцы князя Ухтомского и крейсера Рейценштейна, я имею в виду «Диану» и «Палладу». «Аскольд» с «Новиком» останутся при эскадре, пока не будет отремонтирован «Баян». Да и не следует оставлять крепость без броненосцев — мы отвлечем на себя главные силы адмирала Того, в то время значительно усилившийся отряд во Владивостоке станет представлять для противника реальную опасность. Учтите — наши «иноки» вполне могут взаимодействовать с «рюриковичами». Ведь так?