"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Образовавшаяся между двумя линиями обороны «ничейная территория» составляла где пять, где десять вёрст. И там постоянно орудовали охотничьи команды враждующих сторон, стремящиеся добыть языка или просто постараться подстрелить неприятельского солдата. Изрядно послуживший на Амуре Михеев называл «ничейную территорию» не иначе как учебным полигоном и считал, что нет лучшего способа проверить новобранцев в настоящем деле, не бросая их сразу в штыковую. По мнению Василия Васильевича, такая война разведчиков с разведчиками выковывает лучшие кадры младших командиров и всех перспективных солдат батальона, которые способны со временем вырасти в командиров взводов, полковник отсылал «на позиции».
Николай попал в число перспективных. Чем и гордился, стараясь сего не показывать перед товарищами.
То, что на «прогулку» по ничейной территории направляются не все, породило
Бывалый «панамец» собрал батальон без офицеров и выслушал претензии.
— Ясно. В следопыты поиграться захотелось? Так скажу, ребятушки, мне по перешейку Панамскому, по болотам и лесам тропическим изрядно побегать довелось. То колонны переселенцев охранять, то за бандами гоняться. И батальонами облавы устраивать случалось, и повзводно людей на задания посылать. Так скажу, когда малая команда идёт, все равняются на самого неопытного, неумелого. Веткой хрустнет ротозей не вовремя, иначе как-то себя выдаст — беда, всей команде пропасть, нарваться на засаду. И правильно Василий Васильевич делает, когда тех, у кого задора много, а воинских навыков нет, учиться заставляет. Учиться военному делу! Воинская наука она не только в наматывании портянок и зубрёжке уставов. Так скажу, ребятушки, времена суворовские, когда штык на штык, грудь в грудь полки и армии бились, уже не вернутся. За тысячу шагов сейчас прицельно можно из винтовок поражать неприятеля. Пока бежит, скажем, рота по чистому полю, со штыками наперевес на врага, тот и не подумает в ответ из укрытия подниматься и по джентльменски резаться. Нет! Один взвод расстреляет такую роту на подходе и потерь стрелки не понесут. Так скажу, ребятушки — на войне думать надо, а уж потом бежать как наскипидаренный.
— Ваше превосходительство, доброволец Телегин, разрешите вопрос!
— Спрашивай, ради разговора и собрал вас.
— Почему конфедераты бросили русский батальон в Луисвилле?
— Кто ж вам такой чуши наговорил? А, ребятушки? Я вам так скажу, генерал Борегар не знал куда янки направят главный удар, те могли в три места ударить, а неожиданно для всех атаковали Русский госпиталь, который и охранял батальон Добровольческого Корпуса. Северяне флаги над госпиталем увидели, а что за флаги не разобрали, решили, что там штаб генерала Борегара находится. И атаковали со всей дури. Наши молодцы стояли до последнего. А янки ещё сильнее нажимали, пока не получили окружение. Семь тысяч одних убитых у армии Севера после того штурма, а у конфедератов, вместе с нашими, — две тысячи.
— Ваше превосходительство, так есть ли смысл держать город, если он на много раз разрушен до основания, зачем гибнуть многим тысячам людей, у которых семьи, дети?
— Удивительный вопрос слышу от добровольца, специально записавшегося в Корпус, чтоб ехать через полмира на войну. Ладно, ладно, герой, не тушуйся. Как тебя, Михаил? Так скажу, Михаил. Война двух Америк будет продолжаться до той поры, пока одна из сторон не понесёт такие потери, что решится просить мира. Численно Север гораздо больше Юга, но по боевому порыву северяне уступают, не хотят сражаться, много дезертиров. У конфедератов другая беда — дурная храбрость, про которую я говорил. Идут молодые офицеры во главе рот и эскадронов прямиком на картечь и думают не о том, как победить, а как красивее умереть, чтоб в газетах, да в чёрной рамке. Эх, молодость да глупость…
Итогом той беседы с генерал-майором Новиковым стало получение русскими добровольцами участка «Линии генерала Ли» протяжённостью в две мили, ну или в три версты. И теперь каждую неделю батальон, по сути разросшийся до полка (а если брать в сравнении с армией Конфедерации, так и до бригады) отводил с линии соприкосновения с противником шесть «боевых» рот и менял их на «свежие».
Пришла очередь и Николаю с Арсением заступить на боевую вахту. А тут такое приключение, — весь избит измочален, как в сражении побывал, а не по пьяной лавочке опозорился. Рождественский даже застонал, как представил себя взгромоздившимся на норовистого жеребчика Барса и двигающимся с ротой-эскадроном (считай, драгуны стали) к фронту.
— Коль, а может тебе отлежаться? После приедешь, денька через два-три.
— Это как, унтер? Вы под пулями, а я из-за пьянки в тылу? Да не в жизнь!
— Да ладно, можно подумать так уж опасно в блокгаузах да окопах высиживать. Бывает, днями клятых янки не видишь.
— Бывает, — согласился Николай, — а бывает, привозят ребят, чтоб поп при посольстве отпел. Уже целое русское кладбище в Ричмонде образовалось.
— Не нравишься ты мне сегодня,
дружище.— Да я сам себе не нравлюсь.
— Это верно, не красавчик, всю личину о кирпичи ободрал. А ведь не успеет за неделю зажить то.
— И что с того?
— Не знаешь? Так барышни приезжают через два или три дня, когда там «Буцефал» должен прибыть. А на «Буцефале» барышни, что в Добровольческий Корпус от Красного Креста записались.
— Да ну.
— Ну да! А то «поп при посольстве». Ты ж сам попович, друг Мыкола.
— Да иди ты! Ох, помоги на ноги встать.
— Так лучше?
— Ага, не болит если стоя. А точно «Буцефал» на днях придёт?
— Точно. Есть же расписание. Солидный пароход солидной трансатлантической линии, не «Алабама» какая…
Друзья расхохотались, вспомнив про приключения российского парохода «Алабама», который посчитали погибшим в неспокойной Атлантике. А оказалось иначе. Капитан «Алабамы» молодой лейтенант Пётр Копылов имел на борту не только груз в 250 морских гальваноударных мин, но пассажирами 32 гардемарина, уже сдавших экзамены в Морском Корпусе. Однако по прихоти генерал-адмирала Константина Романова получить эполеты мичманские им предстояло не в Петербурге, даже не в Кронштадте, а на флагманском корабле адмирала Истомина. Сей торжественный акт — получение кортиков на борту флагмана Атлантической эскадры очевидно должен был знаменовать собой выход России из балтийского мелководья в океан. Гардемарины, не погуляв в чинах офицерских перед отправкой на войну, сдержанно критиковали государя и горели желанием отличиться. Командир парохода Копылов был не так давно их старшим товарищем по Корпусу и не пойми как оказался вовлечён в невероятную авантюру. Повстречав по пути русский клипер «Сапсан», конвоирующий в Кронштадт запризованный прусский пароход «Олимп» с грузом стрелкового оружия для армии САСШ, Копылов получил от командира «Сапсана» целую сумку документов для передачи адмиралу Истомину. Почему то в сумке оказались бумаги на «Олимп», сходный по своим характеристикам и внешнему виду с «Алабамой».
«Вдруг» оказалось, что у без пяти минут офицеров флота российского, руки растут из нужного места, — изнывающие от безделья моряки ухитрились на переходе до неузнаваемости изменить, перекрасить «Алабаму», сменить название на «Олимп» и даже подделать судовые документы на груз. И пошёл «Олимп»-«Алабама» прямиком в гавань Нью-Йорка!
Досмотр корабля нью-йоркские таможенники не проводили, — груз то военного назначения, а к военным, само собой, авантюристы обращаться не стали. Отсутствие взаимодействия между морской стражей САСШ и сухопутными интендантами позволило лже «Олимпу» трое суток отстоять в Нью-Йоркской гавани и в одну прекрасную ночь, чёрную как хм… душа негра, бравые гардемарины со шлюпок выставили два десятка мин аккурат на пути ежедневных маршрутов броненосных сил морской охраны штата Нью-Йорк. К подорвавшемуся и затонувшему монитору «Аллигатор» поспешил систершип «Кайман» и (видимо сдетонировал боезапас) «разлетелся на мелкие атомы», так писали газеты города-яблока…
Выскочивший восвояси «Олимп», вернее уже «Алабама», взял курс на восток, дабы сбить со следа погоню, что Копылову и удалось. В Чарлстоне адмирал Истомин не знал, что делать с воскресшими «утопленниками» внезапно оказавшимися ещё и героями. Уничтожить два сильнейших корабля вражеского флота — подвиг достойный ордена Святого Георгия. Но налицо нарушение воинской дисциплины.
Вестей из Петербурга ждали с нетерпением. По телеграфу было велено ожидать почту с фельдъегерем и там то и будет окончательное императорское решение по данному вопросу.
Его императорское величество Константин Николаевич начертать соизволил: «Выпороть, конечно, следует капитан-лейтенанта Копылова и всех тридцать двух мичманцов. Но, из петербургского далека всех нюансов не разглядеть. Оставляю, Владимир Иванович, дело сие на ваше усмотрение. Хотите — своей рукой разгильдяев порите, хотите — той же дланью пишите представления на оболтусов. Константин»…
Арсений и Николай моряками не были, поэтому до них пересказ истории дошёл через пятые, а то и десятые руки, приукрашенный различными высокохудожественными вариациями. Но мичман Ивантеев, участник той авантюры, присланный в «Посольский батальон» для обучения сапёров минному делу, на кортике поклялся, что именно эти слова государя зачитал им адмирал Истомин. Конечно, не было в адмиральском салоне ни палача, ни жандармов, чтоб сразу вязать моряков, если царь-батюшка вдруг решит осерчать на неслухов, равно как и не было матросов с щипцами, чтоб погоны срывать. Но то, что вскрывая конверт, адмирал всерьёз волновался, не зная о решении суверена, так и было в действительности…