"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
От невесёлых мыслей его отвлекло появление Татарина. Тот явился ровно в назначенное время (отличался пунктуальностью, молодец), зашёл и тут же завертел большой головой из стороны в сторону. Антон не стал его звать. Сам найдёт, не маленький.
Татарин был не один. Сбоку к нему жалась невысокая, худенькая девчонка. Кравцу она показалась смутно знакомой, но вглядываться он не стал. В полутьме заведения, где к тому же мигали и переливались разноцветные фонарики, призванные расцветить обстановку, всё равно было не разобрать, кто это. Татарин направился к барной стойке, потолкался там, сунул девчонке пластиковый стакан, заполненный мутной жижей, и только после этого заметил Антона. Устремился
— Голяк, Антон Сергеевич, — Татарин, не здороваясь, плюхнулся на стул рядом с Антоном. В нос ударил запах пота и несвежего дыхания, и Кравец инстинктивно отстранился, повернулся в сторону девчонки, которая, не решаясь сесть, топталась рядом, и едва не вскрикнул от удивления. Подружкой Татарина оказалась Лена, маленькая и мягкая горничная Рябинина, которая иногда даже умела порадовать его.
Лена тоже его узнала. Её косенькие глазки торопливо и испуганно забегали, а руки сжали тонкий пластиковый стаканчик, отчего он согнулся, и часть содержимого выплеснулась на стол рядом с Татарином. Тот небрежно вытер жидкость широкой ладонью, стряхнул, провёл рукой по груди, оставляя на рубашке мокрый след.
— Баба моя, — зачем-то сказал он. Бугристое лицо его не выражало никаких эмоций, узкие глаза, утопленные в складках век, тускло поблёскивали в мигающем свете ламп.
Антон всё ещё смотрел на Лену. Забавно. Как там говорили древние: мир тесен? Вот уж поистине тесен. Он спрятал улыбку, но не удержался — довольно покачал головой. Он ещё не понимал, что это всё может ему дать, но смутно чувствовал, что уже что-то нащупал.
Татарин по-своему растолковал его жест и, не глядя на Лену, сказал негромко:
— Свали-ка на время. Мне тут побазарить надо с человеком.
Лена тут же бесшумно исчезла. Растворилась в мигающей дымке притона, затерялась за спинами людей. А Татарин, опять обращаясь к Антону, повторил:
— Голяк у нас пока.
— Что значит голяк, Игорь? — Кравец отвлёкся от мыслей о Рябининской горничной — мозг уже заработал, принялся кирпичик за кирпичиком укладывать концепцию решения тревожащей его проблемы, и уставился на Татарина.
— Бортанулись мы вчера. Шорох с утра в больнице был. Мы с Костылём туда сунулись, а там врачиха эта нас чуть не замела. Костыля зачалила, но он давай дуру гнать, в общем пришлось сматываться оттуда.
— А потом? — Кравец холодно прищурился. — Не всё же время он в больнице находился.
— Не. Вечером у него смена закончилась. Мы хотели к нему прямо на лестнице подвалить.
— И чего ж не подвалили?
— Так он не один шёл. С ним занюханный с нашего этажа был. Мы Шороха попасли, в натуре, до квартиры, но снять не смогли, из-за чушпана этого. Мы б, конечно, могли его мастернуть, но вы ж, Антон Сергеевич, сами не велели шухер поднимать. Да вы не волнуйтесь, — на лицо Татарина набежала улыбка. — Завтра всё сделаем начисто. Снимем пацанчика прямо утром. Ну на крайняк днём.
Насчёт того, что Татарин со своим подельником возьмут Шорохова, Кравец действительно не сомневался. Возьмут и доставят куда надо, а надо было на тридцать четвёртый — один из заброшенных этажей производственного уровня, который ещё Литвинов приспособил под свои делишки, и которым намеревался теперь воспользоваться сам Антон. Как это будет реализовано технически, Кравца заботило мало, он заплатил достаточно этим двоим, чтобы сегодня, максимум завтра, мальчишка был на месте.
А вот девочка, Савельевская любимая дочурка…
Мимо Антона по лестнице пробежала
торопливая стайка девчонок, весёлых, шумных, дышащих юностью и свежестью. Антон инстинктивно посторонился, пропуская их, прислонился спиной к перилам, улыбнулся — не им, а своим мыслям — впрочем они не заметили, ни улыбки, ни его самого. Упорхнули, как пташки. Именно, как пташки. И этих пташек голыми руками не схватишь, сеть накидывать и то сноровки не всегда хватает, а вот если умело расставить силки, да сделать так, чтобы птичка прилетела сама. Антон тихонько засмеялся — прошелестел сухой усмешкой, — и неожиданно тень идеи, что пришла ему накануне в мрачном тумане притона, оформилась, выступила вперёд, и то, что не давало покоя, стало понятным и до ужаса простым.Его палец ласково и медленно скользил по её спине, молочно-белой, с маленькой тёмной родинкой под левой лопаткой, скользил, лениво обходя выступающие позвонки, круглые шарики-бусины под гладкой юной кожей. Антон ощущал, как она напряглась. Напряглась именно от этой ласковости, нежности и не удержалась — дёрнулась, и страх мелкими мурашками пробежал от тонкой беспомощной шеи вниз, до узкой талии.
— Расслабься, — промурлыкал он, наклонившись к самому уху. Сдунул пушистую прядку. От мягкого звука его голоса она окаменела, сжалась, приготовившись к удару. Он довольно засмеялся. — Эх, Лена-Леночка, что ж ты так, а? Порхаешь, как бабочка, с цветка на цветок, а нет, не как бабочка. Как сорока. Из детской считалочки. Этому дала, этому дала… да, Леночка?
Девчонка всё же не выдержала, сгорбилась, лопатки прорезались острыми цыплячьими крылышками. По милому, глуповатому личику покатились слёзы.
— А-а-антон С-с-сергеевич, — она сглотнула, поперхнулась сдерживаемыми рыданиями. — П-п-пожалуйста… вы не говорите Игорю, я… я всё сделаю, всё…я вам… я для вас…
— Да? — Антон взял её за подбородок, приподнял и внимательно заглянул в испуганные, заполненные слезами глаза.
Даже так? Он уже несколько недель играет с ней, забавляясь от скуки, то сжимая, то разжимая когти, испытывая почти оргазм от волн страха, проходящих по её телу, а на самом деле она боится вовсе не его, а своего дружка. Вернее, боится больше. Боится, что тот просто сомнёт, уничтожит её, не думая, потому что думать там нечем в принципе. Ну что ж… доля разумности в этом есть. Трудно, если не сказать — невозможно, противостоять тупой злобе и увесистым кулакам, потому что с такими людьми, как этот Татарин, не то что слова, хитрость и та не работает.
Антон аккуратно заправил ей прядку за ухо, по-отечески провёл ладонью по голове. Эта птичка уже угодила в сети и даже не трепыхалась. Как всё просто. Просто, банально и скучно.
— Конечно, я никому не скажу, — он улыбнулся, и она, дура, повелась на его улыбку. Личико скривилось в жалкой надежде. — Одну маленькую услугу только попрошу. Сделаешь? Не в службу, а в дружбу, да, милая?
Она согласно закивала головой, мелко, как китайский болванчик, расписная фарфоровая статуэтка с уродливой страшной улыбкой, что стояла на столе в кабинете тестя.
— И сделаешь прямо сейчас, Лена. Не будем откладывать дело в долгий ящик. Ты сейчас встанешь. Наденешь свои красивые кружевные трусики, — он нагнулся, поднял их с пола, сжал в кулаке, почувствовал, как слегка царапает ладонь жёсткое синтетическое кружево, и вопросительно улыбнулся, приподнимая уголки губ. — Игорь подарил?
Она затравлено кивнула.
— Игорь знает толк в красоте, — он разжал ладонь, и ткань с тонким хрустом заструилась между пальцев. Трусики снова упали на пол. — Так вот. Ты оденешься, Лена, и отправишься в квартиру Савельевых. Знаешь адрес? Ну что ты затряслась?